Сказки слов

…Писать в декабре не следовало бы, творчество в декабре напоминает сон между волком и собакой дня, от трех до семи, проведенный в медленно остывающей комнате последней волны тепла, под двумя пледами и в одежде, после чего страшно мерзнешь; да, писать в декабре не следовало бы, его научный труд, посвященный каким-то узким темам бессмертия: философия квинты и значение второй части третьей симфонии Брамса в преодолении кризиса глобализации – окончательно застопорился в предчувствии перемен к лучшему, но когда наступит лучшее, в январе, весной или только по истечении срока давнишней тоски, которой конца и края, что же было делать, но он именно в эти промежутки садился писать, он сделал попытку обмануть себя и перекинуться на что-то новое, для души, и принялся почему-то писать сказки – сказки для слов, сказки из слов, сказки слов – как правильно назвать, он не знал, но в этих сказках он попытался отойти от сюжета, на который опирается обычная фольклорная сказка и сосредоточиться на словах, из которых состоят сказки; о, эти слова он знал с детства, но забыл, что они употребляются до сих пор, однако волшебство из них ушло совсем, превратив сказку в сухой рассказ, в котором главное действующее лицо – рассказчик, его интонация, его внеположенность тому, о чем он говорит, слова же продолжают жить в обществе людей, ими произносится ложь и выражаются сомнительные повороты в политических курсах правительств, слова же продолжают скитаться по дорогам перестраивающихся и вымирающих городов, слова превратились в автомобили и компьютеры, слова заменили свою костную систему на виртуальную, слова спрессовались в отдельные предложения, которые выстреливаются целыми обоймами, а предложения постоянно тасуются в текстах, у которых нет никакой надежды выжить в переходную эпоху, слова перестали рождаться и обрастать кровью и плотью; в декабре слов становилось меньше – это была закономерность, отвечавшая движению во всей природе: природа замирала, вместе с ней замирали и слова: умирали, деревенели, замерзали, ложились в спячку, продавались за кусок хлеба, переводились посредством словаря в другой язык, выезжали в теплые страны на фиесту, карнавал или тихоокеанские пляжи, откладывались в долгий ящик; но любое их бытие в пустыне молчания и территории последней жизни напоминало сказку, как чудно было задолго до праздников встретить живую елку, наряженную светящимися осколками слов, еще более странно и чудно подумать, что в жизни нет ни теоретических, ни практических вопросов, а есть что-то одно, неразделимое: дыхание и кровь, хлеб и вино, утро и вечер, заботы по поиску лучшей работы и поиску поворотов в древесной сказке о первобытных словах, а еще страннее пропустить тот момент, с которого начинаешь думать, что весь этот дымный декабрь закончится, а вместе с ним закончится и существование дымящейся, чадящей неурядицы, приятно встретить малознакомого человека и в пустом парке проговорить о судьбах и моделях драматического театра, коченея в ботинках без стелек, есть ли какая-то логика в этих словах, есть ли смысл в этом черновике не рожденных еще мыслей, – молчание и нежелание разговаривать пока брали свое: неопределенность будущего, не освоенность на месте и во времени и прочее еще были сильны и не давали разогнуть спину, вздохнуть и передохнуть, насладиться рассветом, никуда не торопясь, но уже что-то похожее на очевидность света забрезжило в бессюжетном сюжете его сказки…