Декабрьская рапсодия - 3

…Любитель всего непонятного, он купил однажды диск MP3 для прослушивания на компьютере, что было в диске он не смог сказать, на каком языке, в каком жанре – неизвестно, – скорее всего, это напоминало фольклорное пение в сопровождении одного духового инструмента, иногда эта дудка звучала одна, что наводило смертельное уныние и подавленность, эта дудка и исполнитель, изображенные на обложке, тоже ничего не говорили ему – к числу любителей музыки, ни фольклорной, ни классической, ни модерновой, он не относился, но хуже всего было с задней стороной обложки, где были написаны названия произведений, они хотя и записаны латиницей, но в основном на языке исполнителя, о котором – опять ни слова (диск был пиратский и непрофессионально оформленный), впрочем, несколько музыкальных альбомов, кроме того, что записано латиницей на незнакомом языке, было переведено на английский, их можно было бы восстановить и на русском: "Черный рок" (название альбома), композиции: "К реке", "Упавшая звезда", "Возьми мое сердце", "Вместе навсегда", "Свобода", "Забытая любовь", "Эмигрантская песня", "Темные души"; "Назани" (название другого альбома): "Черное небо", "Кяманча соло", "Рожден ли я камнем", "Народный танец", "Канон соло", "Черная ночь", "Народный танец", "Дхол соло", "Sheppard's love" (эту он не смог перевести), "Кяманча соло", "Народный танец"; "Не спрашивай меня" (название третьего альбома по-английски): "Не спрашивай меня", "Любовная песня", "Гюмрийский танец", "Я молю вас, горы", "Сюита", "Holy-Holy", "Ласточка", "Языческая песнь", – что может сказать простой перечень этих слов, о чем эти немотные песни, действительно ли о том, что сказано о них на обложке, но тогда что они представляют собой на родном языке, нет, не так, ему почудилось, что они действительно что-то ему прошептали такое, чего никто никогда не говорил, не говорил ему никто, что могла сказать какая-то палочка, трубочка с одним голосом и с одним багажом тем, что ему на самом деле могло сказать слово "сюита" или "соло", а ведь сказали-то, что ему могло сказать слово "к реке", но он увидел все это – этот странный сон, тянущий все живое в воду, он увидел густую ночь и одну-единственную падающую звезду, которую можно увидеть, лишь выйдя из этого времени и поселившись на пустынной планете мгновения, он увидел молитву, медленно ползущую туманом по склону, – зримость и огромность ее тона, ее духа, заслонившего слово, словно скрытый туманом кустарник и разбредшееся овечье стадо, он давно предчувствовал в себе такую тоску одиночества, которую не могла выразить ни одна струна скрипки или электрогитары, инструмент тоже должен быть один как перст, инструмент тоже должен быть весь в своем голосе, а этим голосом должно было быть исполнено все живое, инструмент должен быть продолжением тела, но не быть ни телом, ни формой, он должен быть дыханием; он не мог объяснить, как у него в душе нашлось место для этого иноязычного, инородного инструмента (не подвело ли его отсутствие музыкального вкуса и склонности к музыке, не для косматой ли души эти мелодии?), выдумать такую трубочку, казалось, не стоило труда, но вот исполнить на ней небесную музыку… как эта трубочка проделала отверстие в его душе, которая была приспособлена для обширных световых пространств, симфоний и дружеских попоек, где столько было несобранного, недодуманного, разбросанного в беспорядке, а тут как крот какой-то выточил норку, выточил проход в комнату чужой грусти, и какие пространства открылись за этой комнатой, он увидел чужие горы, голые пастбища, скрепленный морозом мелкий тонкий сероватый снег – разве это снег, один слой белизны! – на плоских крышах и среди зеленеющей кое-где травы неизвестных городов, он увидел красные лица и руки горожан, изнывающих от ранней зимы и безработицы, он увидел стариков, каждого в оболочке своей старости и святости, он увидел языческую мысль, пробивающуюся дымкой сквозь столетия культурного строительства, он увидел камнетесов и гончаров, он увидел фигуры скорби и странного смирения, непохожие ни на одно известное ему, он увидел морозный воздух после похорон, он увидел странные формы бессмертия, шероховатые и бесформенные, как камни, из которого выложены дома и сказки этого народа…