Трое из семейства Утиных

Виктор Кузнецов
ТРОЕ ИЗ СЕМЕЙСТВА УТИНЫХ
В XIX веке в России тоже имелись олигархи – те, кого общество постановило считать таковыми. Само собой, и тогда притчей во языцех были капиталисты еврейского происхождения. Особенно любили публицисты склонять имя купца-миллионщика Исаака Утина – причем чаще его называли Гусиным. А другого богача, Воронина – Сорокиным. Должно быть, это считалось ужасно остроумным. Знали бы они, кем будут для публицистов конца ХХ - начала ХХI веков некто Гусинский, Березовский, Ходорковский, Абрамович!..
Авраам родил Исаака…
У Исаака Утина было, как тогда и полагалось, немало детей. В истории так или иначе остались трое сыновей – Борис, Евгений и Николай. Судя по именам, к иудейской конфессии они уже не принадлежали. Не попали отец с сыновьями и в словари выдающихся евреев – видимо, по той же причине.
Борис Утин (1831 – 1872) учился в Дерптском университете на юридическом. В самом начале 1854 года он встретил на светском рауте удивительную женщину – Каролину Карловну Павлову. Эта немка по отцу (урожденная Яниш) и англо-француженка по матери стала в середине века одним из известнейших русских поэтов - хотя начинала именно с немецких стихов, которые похвалил не кто иной, как сам Иоганн Вольфганг Гете. Далее, в юности Каролина училась польскому у Адама Мицкевича, отбывавшего ссылку в России. И не просто училась, а влюбилась безоглядно и небезответно. Мицкевич сделал ей предложение, она была счастлива, но... Категорически воспротивился богатый дядя. Этот дядя потом оставил ей громадное наследство, на которое польстился вошедший в моду беллетрист Николай Павлов. Их свадьба состоялась в год смерти Пушкина, чьи стихи Каролина переводила на немецкий.
Брак с Павловым распался в начале 1850-х. А вскоре 47-летняя Каролина переживет краткий, но очень плодотворный для русской поэзии роман с 22-летним Борисом Утиным. Так называемый утинский цикл менее чем из десятка стихотворений – пожалуй, лучшее, что написано Павловой.
Мы странно сошлись. Средь салонного круга,
 В пустом разговоре его,
Мы словно украдкой, не зная друг друга,
 Свое угадали родство...
И каждый из нас, болтовнею и шуткой
 Удачно мороча их всех,
Подслушал в другом свой заносчивый, жуткий
 Ребенка спартанского смех...
Каролина Павлова через два года покинула Россию, несколько лет еще писала стихи по-русски, а потом лишь переводила наших классиков на немецкий и французский. Умерла она в 1893 году, прожив едва ли не дольше всех русских поэтов. А Борис Утин стал профессором Петербургского университета, слыл либералом и исключительно порядочным человеком. Но срок его жизни оказался вдвое короче, чем у возлюбленной.
Большим другом Каролины Павловой был Алексей Константинович Толстой, их переписка велась до самой его смерти в 1875 году. А другой, еще более регулярный корреспондент Толстого – журналист Михаил Стасюлевич был женат на сестре Утина Любови Исааковне. Стасюлевич много лет редактировал популярнейший журнал “Вестник Европы”, в котором часто печатался младший из братьев Утиных – Евгений.
Так, в 1869 году немалый шум вызвала его статья “Литературные споры нашего времени”, где Утин попенял Гончарову за образ нигилиста Волохова – дескать, очерняет старик молодое поколение! Автор “Обрыва” не на шутку обиделся; Алексей же Константинович был снисходителен: “Мне не приходило в голову обижаться, когда я встречал в романе 50-летнего подлеца...” Отметил он и джентльменский тон статьи Утина, чуждый большинству публицистов.
Но когда Утин писал в 1871 году о Парижской Коммуне, Толстому это не понравилось. Граф был резко против Коммуны, Утин же, сохраняя объективность, воздал “по заслугам” и тьеровскому правительству. Наконец, после освобождения Болгарии от турок, Евгений Утин вызвал неудовольствие идеологов “православия, самодержавия и народности” статьей о политическом устройстве нового государства. Болгары хотели, чтобы церковь была отделена от светской власти, а русские доброхоты настойчиво советовали им проникнуться православным духом как можно глубже.
Гнев Федора Михайловича
Но уж кто обрушил на Евгения Утина весь свой плохо скрываемый гнев, так это Федор Достоевский. Поводом послужил уголовный процесс 1876 года по делу Каировой, в котором Утин был адвокатом. Тут нужно отметить, что Евгений Исаакович имел юридическое образование и не раз выступал по политическим делам. В частности, он вместе с другими адвокатами защищал участников «хождения в народ» на знаменитом «Процессе 193-х», где удалось добиться оправдания почти половины подсудимых.
Дело же Каировой заключалось в следующем. Анастасия Каирова, не слишком удачливая столичная актриса, в поисках успеха отправилась в Оренбург, в труппу некоего Великанова. Став любовницей антрепренера, она увлекла его с собой в Петербург, но потом туда приехала законная жена и попыталась вернуть мужа. Драматический конец треугольника наступил на даче Каировой, где Великановы вновь оказались в одной постели. Вбежавшая в спальню Каирова дважды полоснула соперницу по шее бритвой, нанеся ей неглубокие раны – уже через две недели Великанова выступала на сцене.
Общественное мнение, живо откликавшееся тогда на все подобные истории, встретило одобрительно факт оправдания Каировой присяжными. Во всяком случае, приговаривать женщину к каторге за попытку убийства из ревности считалось жестоким. Другое дело, что в мягкости суда присяжных многие видели тенденцию к поощрению преступников. Знаменитое дело революционерки Веры Засулич было еще впереди, но Достоевский уже тогда отмечал несовершенство юридических процедур. В частности, для вынесения вердикта присяжным предлагалось сразу несколько вопросов, составленных весьма витиевато и противоречивших друг другу. Писатель предпочел бы, чтобы Каирову осудили, но пожалели и отпустили – ее же просто признали невиновной.
Едва ли не главным виновником этого Федор Михайлович счел адвоката Утина. В своем “Дневнике писателя” он уделил ему целых восемь страниц, инкриминируя Утину ни много, ни мало прославление преступления. Досталось Евгению Исааковичу и за то, что он в своей речи цитировал Евангелие, и за похвалу, высказанную прокурору. (Обвинителем на процессе был Владимир Случевский, брат известного поэта, и он тоже проявил снисходительность к подсудимой). Трудно отделаться от впечатления, что, в общем-то, заурядное дело вряд ли могло бы вызвать столь большой интерес у Достоевского, не будь защитником еврей... Как раз в те дни классик в своих записях выливает очередную порцию желчи на пресловутое племя: “Восемьдесят миллионов существуют лишь на поддержание трех миллионов жидишек”.
Желающие попинать Утиных не переводятся и в наши дни. В комментариях к сочинениям Василия Розанова, изданным в начале 1990-х, можно ознакомиться с “уткой” такого рода: дескать, Евгений Утин в 1872 году нарушил адвокатскую этику и был вызван на дуэль. А потом надругался еще и над дуэльным кодексом и фактически убил соперника. И после такого греха Утина не сослали, не исключили из корпорации адвокатов?.. Кстати, у самого Розанова Утин упомянут мимоходом и совсем не в этом контексте, но уж больно хотелось комментаторам подчеркнуть, какой он нехороший...
“Я за Интернационал…”
Наконец, еще один из братьев – Николай. Он единственный, кто удостоился отдельной статьи в советских энциклопедиях, ибо стоял во главе Русской секции первого Интернационала. Иными словами, был первым русским коммунистом, если под коммунистами понимать борцов за мировую революцию.
Как и Евгений, Николай Утин был студентом Петербургского университета и активно участвовал в беспорядках 1861 года. Но если 18-летний Евгений пошел по либеральной стезе, то его 20-летний брат, исключенный из учебного заведения, вскоре вступил в “Землю и волю” и в том же году стал членом ЦК партии. Попутно он успел сдать экстерном за университетский курс и получил диплом инженера. В мае 1863-го Утин эмигрирует, и вовремя – его заочно приговаривают к смертной казни. В Лондоне Утин сошелся с Герценом и стал переправлять его издания в Россию. Но когда русские эмигранты устроили свой съезд в Женеве, он заявил о несогласии c Герценом, видевшим выход в особом пути русской революции. Утин вступает в Интернационал и вместе с Бакуниным издает газету “Народное дело”. С теоретиком анархизма ему тоже оказалось не по пути – Утин ориентируется на Карла Маркса. Последний по просьбе членов русской секции представлял Россию в генеральном совете.
Русская секция просуществовала недолго – идеи мировой революции тогда не встретили поддержки на наших просторах. Разочаровавшись во всех направлениях социализма, Николай Утин в 1877 году подал прошение о помиловании и вернулся в Россию. Последние годы жизни он работал на уральских заводах, умер в 1883 году, прожив лишь на год дольше Бориса. Евгений Утин скончался в 1894-м.
Жаль, что среди Утиных не нашлось Петра или Павла. Может быть, тогда бы интерес к этой фамилии оживился в наши дни? Только представьте: “Жизнь и судьба П. Утина”...

Кузнецов Виктор Владимирович