Наблюдатель

 Он смотрел на них с уютной улыбкой на губах, а они опускали глаза под его взглядом, как будто что-то уронив. Этим вечером он был одинок и чувствовал себя голым. Выглядел странно. Люди украдкой смотрели на него как на что-то диковинное и потому любопытное. Но стоило ему с обезоруживающим своей наивной прямотой бесстыдством заглянуть в их лица, они тотчас же возобновляли поиски того, что упало на пол.
 Автобус был полупуст. Он сидел лицом к заднему стеклу, в котором проносились мимо мелькающие в вечернем сумраке фонари. Тоскливые, как всегда…штамп, стереотип. …Почему люди поятся смотреть друг другу в глаза? Он тоже боялся, но всё же меньше других. Будь он одинок, в расстроенных чувствах по какому-либо поводу или мимолётно влюблён, что случалось с ним (как и положено молодому человеку) часто, он заглядывал в глаза прохожих и получал от них в ответ лишь опущенные веки. Сейчас, когда он отворачивается и смотрит в окно, они со своих мест пялятся на него как на шлюху, готовую поделиться своими телесами с каждым встречным. «Бесстыдник!»… Может, они считали, что он разбазаривает свою душу? Он зал, что если опять начнёт пудрить себе мозги головоломками, то к параноическому ощущению того, что он – голая шлюха добавится уж совсем невыносимое чувство, которому дай волю, и враз рехнёшься. …Осознание собственного существования, животный ужас. Когда оно внезапно приходило, голова раскалывалась, и он пытался занять себя каким-нибудь делом, отвлечься. Сейчас, например, он тупо и открыто уставился в разрез блузки сидящей напротив него барышни. Та начала ёрзать на стуле, копаться в сумочке, наконец, беспомощно повернулась к окну и долго смотрела в мелькающую темноту, как будто что-то напряжённо в ней разглядывая. Этой молодой особе даже не хватило такта дать ему пощёчину. Впрочем, возможно, она залюбовалась светом фонарей в окне?...
 Автобус ехал то прямыми и светлыми проспектами, то тёмными извилистыми улочками с приземистыми домами. Ночь была душной, потому как жаркие дни утопали в бесконечных дождях. Влажной, лоснящейся мокрыми простынями во двориках. Такая погода довольно утомительна, и он, пожалуй, впервые в своей пока не долгой жизни с вожделением подумывал о заснеженных улицах. Странное желание для человека с хроническим насморком. Оранжевые мандарины, светящиеся вывесками магазинов, мелькающие в диагональном потоке снега… Он всё ещё оставался ребёнком, несмотря на своё недавнее совершеннолетие. И он гордился этим, наблюдая своих сверстников, превращающихся в солидных, скептически настроенных самцов со взглядом, всегда опущенным вниз, на носки лакированных туфель. Умерли те дети, которых он помнил.
 Вышел из автобуса и потрогал бутылки с пивом в паре ларьков. Они были тёплыми. В эту душную ночь он жаждал холодного пива и потому направился в небольшую уютную забегаловку, о существовании которой знало только избранное общество, ввиду её расположения в маленьком внутреннем дворике художественного училища, который сам по себе был ему очень памятен маленькими радостями его юношеской личной жизни.
 …Здесь, в листве и шелесте ночных бабочек стояли красные столики под зонтиками. Тоже красными. Над ними висело мошкариное божество – японский бумажный фонарь. На улице все столики были заняты, потому он спустился в хиппово оформленное полуподвальное помещение, где, как ни странно, тоже были заняты все места, а у барной стойки набилась неслабая очередь.. Делать нечего – он объявил бородатому молодому человеку в берете, что отныне будет за ним, и опять вышел на улицу, к красным столикам, возобновив поиски холодного пива.
 Двое молодых людей в весёлом настроении шли той же улицей, что и он в этот душный вечер, вернее сказать, уже ночь, душную ночь, в которую вылился душный июльский вечер. Он знал этих людей. Они подрабатывали в ночном клубе неподалёку. Танцевали там каждую пятницу. Какие-то современные танцы под похотливые ритмы электронных барабанов. Зашибали нехилую деньгу, но тут же всё проматывали в обществе девиц и огненной воды. Он когда-то учился вместе с ними. Один был маленького роста и ходил в широченных штанах, широко расставляя ноги, чтобы угнаться за другим – высоким с иссиня чёрными прядями грязных волос. Этот последний умел корчить уморительные рожи. Великовозрастные оболтусы.
 Пути нашего героя и его отвязных друзей пересеклись, и они продолжили эту ночную прогулку вместе.
 Они шли по длинному проспекту. Огни. Шум автомобилей. Стук каблуков, отдающийся глухим стуком в черепе. Голоса и смех его друзей и, незаметно вливающийся во все эти звуки, его голос, его смех… И снова это тошнотворное ощущение: будто он смотрит на всё со стороны, как бы возвышаясь над происходящим и удивлённо оглядываясь. Как будто это не он говорит, идёт, смеётся. Наблюдатель… Посторонний. Сейчас он ощущал себя эдаким маленьким человечком, сидящим в его собственной голове как в кинотеатре, жующим попкорн, запивая его колой через соломинку. Этот гном в голове всегда рецензировал его впечатления, эмоции, ощущения… «Интересное кино – отложу его в копилку». И круглые металлические коробки воспоминаний с лязгом падали в глубины его памяти, порождая своим бессмысленным сочетанием самые дикие и экстравагантные образы, являвшиеся ему во снах и на бумаге, заставляя его сомневаться в собственной нормальности.
 Он встряхнул головой как мокрый пёс. Сделал он это на ходу, потому его повело в сторону, и он чудом не упал на грязный асфальт…как пьяный. Друзья заржали. Он запустил пальцы в волосы, обхватив голову. Она гудела. Это было даже приятно, потому что всё было кстати, гармонично, естественно – чтобы создать ощущение душной июльской ночи нужны мотыльки, потная майка, беззаботные голоса и гул в голове. Всё как по писаному. Картинка… Он захихикал, высоко, по-детски…хи-хи-хи… Оболтусы покатились со смеху.
 Далее они встретили двух девушек, одну из которых он знал, но давно не видел. Про себя он удивился, как за пару лет из угловатой носительницы пары кос, за которые положено дёргать, она превратилась в весьма привлекательную молодую особу. Закусив язык, дабы не испортить встречу своим чрезмерно язвительным в таких случаях острословием, он пижонски раскланялся. Поначалу она его не узнала, а узнав, кокетливо засмеялась, впрочем, довольно мило.
 Продавщица в ларьку, поочерёдно доставая десять коричневых бутылок с пивом заботливо увещевала их не простудиться. Зажав холодные влажные горлышки между пальцев, они пошли во дворик к фонтану, который уже лет десять не работал.
 …Понеслось… Он почти залпом поглотил первую бутылку, блаженно ощущая, как прохлада обжигает его пустой желудок. Он нёс какую-то чушь, идиотски хихикал, гусарил с дамами. А когда отливал в кустах, этот гном в его башке блаженно мурлыкал – «Чудесно! Ты сегодня испытал много эмоций, накопил много ощущений и образов». Хорошо, уютно сегодня до дрожи. Душевно – вот точное слово.
 Он открыл вторую бутылку. Глотнул и тут же сплюнул в фонтан. Рот заполнила горечь. Странно, но, по-видимому, на сегодня хватит.
 Всё остальное время он сидел и грустными остекленевшими глазами смотрел на окружающую вакханалию.
 «Для чего всё это?» - спросил он у гнома.
 «Для того, чтобы не думать о том, что тебя пугает», - ответил гном и добавил, - «Иди-ка ты спать! Я покажу тебе удивительный сон».
 Он зевнул. Их осталось только трое. Он, один из его друзей – тот, который умел корчить рожи и девушка, не узнавшая его при встрече. Они закончили тем, что договорились завтра большой компанией поехать к ней на дачу и устроить там небольшой бардачок. Девушка чмокнула их обоих в щёчки и упорхнула. Они разошлись.
 По дороге домой он вспомнил о том, что занял очередь в кафе, но это было уже неважно – оно давно закрыто.
 А ещё он вспомнил, что завтра на дачу поехать не получиться. Он уезжает в Питер.