Ратлориэль

Ратлориэль

Глава 1

Темно-зеленые сосны и ели мелькали в окне мчащегося поезда. Солнце опаляло склоны древних гор — опаляло тем сильнее, чем сильнее было мнение соседей о нескончаемом вечном холоде в этих краях. Такое жаркое лето последний раз на ее памяти было лет сто тридцать назад. С берегов озер дул почти забытый жителями Города свежий ветер, а светло-синее небо сияло так ярко, что человеческим глазам стало бы больно… Но она, Ратлориэль, могла смотреть на солнце и на небо столько, сколько хотела.
Удивительная земля этот Урал. И название немного созвучно ее имени… Уж не в ее ли честь назвали?..

 Ратлориэль, облик которой сегодня был как никогда близок к человеческому, со снисходительной улыбкой оглядела пассажиров пригородного поезда. Забавно, что никто из них не подозревает в себе присутствие нечеловеческой крови. Вон тот высокий, слишком красивый юноша с зелеными глазами — вне всякого сомнения, эльф-квартеронец. Трое низкорослых парней со сгорбленными от рождения плечами, хрипло хохочущие и пьющие пиво из больших бутылок, явно имеют среди предков гномов.
Ратлориэль осуждающе нахмурила тонко очерченные черные брови. Любому известно, что гном должен заниматься горным делом, иначе он деградирует. Камень — стихия гнома, хотя и среди людей изредка, раз в сто лет, рождается настоящий Мастер…

***
Гора не знает расовых различий. Ей все равно, кто именно во мраке пещер рождает шедевры ювелирного и камнерезного искусства, прекрасные настолько, что человеческий разум не выдерживает этого и взрывается.
Да, конечно, пещеры более пригодны для гномов, а не для эльфов, размышляла она. Сама Ратлориэль вовсе не была чистокровной эльфийкой. Скорее — гремучей смесью нескольких рас и исключением из всех правил. От деда — эльфийского короля Тингола — ей досталась только любовь к музыке и романтическим балладам. Но его супруга Мелиан, ставшая матерью матери Ратлориэль, сочетала в себе кровь великих валар и непокорных майяров. Внучка пошла в нее.
О, Мелиан… Кто посмел бы назвать ее бабушкой? Ратлориэль никогда не знала, сколько ей лет — двадцать или три тысячи… Ну, положим, точно не двадцать, раз уж ей, ее внучке, почти четыреста. Или уже четыреста?… У этих людей такой смешной и неудобный календарь. Именно Мелиан отправила внучку в эту почти не освоенную людьми землю много лет назад с одной-единственной вещью в руках. «Если хочешь спрятать дерево, спрячь его в лесу».
Наугламир. Конечно, все началось с него — драгоценного ожерелья, созданного гномами, того самого, в центре которого сверкал серебристо-белым огнем, затмевая звезды и парализуя волю не только людей, но и более старших рас, первозданный сильмарилл Феанора. Люциен, Берен и их потомки так никогда и не узнали, что всегда владели лишь его искусной имитацией, изготовленной человеком. Не знал об этом и Моргот, Черный Враг Мира, и даже величайшие из Валар — Манвэ и Варда. Их почти божественный разум даже предположить не мог, что тайной сильмарилла овладеет мастер презренной расы апанонаров3...
Сотни лет назад любимый камнерез Мелиан извлек сильмарилл из ожерелья, заменив его самым обычным бриллиантом в 777 каратов и спрятав оригинал в тайнике внутри специально изготовленной малахитовой чаши в форме цветка дурмана. Малахит, как известно, лучше всего блокирует негативные магические воздействия. А цветок дурмана в качестве формы выбрал сам мастер…
Его звали Даниэль. Высокий молчаливый парень самого что ни на есть человеческого происхождения был сиротой и в отрочестве считался слегка умалишенным. Вместо того, чтобы носиться с приятелями по лугам и лесам Дориафа, вместо того, чтобы дразнить деревенских девчонок и ловить рыбу в шумных горных речках, Даниэль (тогда еще просто Дани) мог часами напролет, как зачарованный, разглядывать прожилки на лепестках полевых цветов и крыльях бабочек. Владыка Эру дал ему не только один неоценимый дар — чувствовать тончайшие оттенки и нюансы цвета, игру световых бликов и переливы форм; Дани было дано то, что крайне редко удается людям — воплощать красоту в камне.
Мелиан, хозяйка тех мест, приметила способного юношу. Но не один десяток лун прошел до тех пор, пока она не дала ему тот, настоящий заказ, последний в его короткой жизни.
Малахитовый цветок дурмана был прекрасен сам по себе; но беспощадная сила скрытого в нем сильмарилла Феанора превратила шедевр камнерезного искусства в воплощенную Красоту, повторить которую было почти невозможным, а само лишь созерцание причиняло боль. Худощавый светловолосый Даниэль, еще совсем молодой даже для человека, умер всего через месяц после окончания работы; он просто истаял, перестал есть, пить, неохотно говорил… И не мог отвести слепнущих глаз от своего творения. В последний раз поцеловав похолодевшие губы Даниэля, Мелиан повелела похоронить мастера-апанонара по-королевски.
Потом несколько десятков лет чаша в виде каменного цветка была надежно укрыта от глаз Врага в чертогах Мелиан, и никто, кроме нее самой, не знал ее истинного предназначения. Сильмарилл Феанора исчез с шахматной доски Средиземья, казалось — навсегда.
…И лишь тогда, когда орды воинственных гномов вплотную подошли к Дориафу, и Маблунг Сильнорукий пал в битве при Тысяче Пещер, и поражение было неминуемо, Мелиан в последний миг успела передать Каменный Цветок своей юной внучке Ратлориэль, после чего прошептала неведомые слова. В стене замка раскрылась трещина, из которой полыхнуло холодным золотисто-зеленым огнем.
— Ступай туда, дитя мое, — сказала тогда Мелиан, — прощай. Увы, мое время истекло. Много лет откладывала я этот разговор, надеясь, что никогда Владыка Эру не допустит того, что видят твои глаза сегодня. Но не мне менять волю Его… Слушай же мои слова, Ратлориэль: не здесь твоя судьба. Ты знаешь, что мне дано предвидеть будущее; я вижу тебя владычицей края гор, богатых самоцветными камнями, и быстрых рек, бурные воды которых омывают золотоносный песок. Этот край суров и прекрасен, и таковы же люди, живущие в нем. Живут там и иные существа, не эльфы, не гномы и не люди, имени и сути которых мне знать не дано; но знаю, что всеобщий Враг еще не простер над ними свою темную длань. Никто не будет угрожать тебе в этой земле. Дориаф же скоро обратится в руины, на которых будут жить лишь вороны и вурдалаки…
Дрогнул на этих словах голос владычицы Мелиан, и обняла она в последний раз внучку свою Ратлориэль. И тут же послышались у самого входа в залу вопли раненых и звон брони; отблески огня кроваво заалели на драгоценных камнях, украшавших своды и стены чертога. Подтолкнула тогда Мелиан дрожащую Ратлориэль к лучащемуся зеленым и золотым порталу, и небывалой силой наполнился ее голос:
— И помни, дитя мое: лишь тогда возродится Дориаф и воцарится мир на всей земле, когда рука Человека создаст чашу, более достойную сильмарилла Феанора…
Полыхнул огонь, и грохот обвала заглушил ее последние слова. С тех пор никто и никогда больше не видел ни живой, ни мертвой Мелиан, вдову Тингола, владычицу Дориафа. Исчезла и внучка ее Ратлориэль… Гномы, захватившие опустевшие чертоги, решили, что наследница древнего царства, как и ее бабка, погибла под руинами.

…Ратлориэль не знала, сколько времени она приходила в себя после шока, вызванного перемещением по магическому порталу. Ее привело в чувства теплое и щекотное прикосновение к руке; рядом с ней явно пригрелось какое-то любопытное маленькое существо. Странность ощущения усугублялось тем, что у него не было шерсти, и внучка Мелиан открыла глаза.
Ее рука все еще бессознательно сжимала основание каменного цветка, малахитовые переливы которого почти терялись на фоне высокой травы со свежим, чуть горьковатым запахом. Непонятным образом тот же глубокий, зеленый с прожилками цвет обрело и длинное платье Ратлориэль.
На земле рядом с ней неподвижно замерла маленькая золотисто-зеленая ящерка, изящная, словно выточенная неведомым мастером. Ее круглые черные глазки были завороженно устремлены на малахитовую чашу, словно она инстинктивно познала тайну, хранимую ею. Потом она медленно повернула остренькую мордочку, заглянув прямо в глаза странной пришелицы — и вдруг быстрым, почти неуловимым движением юркнула за большой зеленоватый камень, поросший мхом.
Ратлориэль встала на ноги и огляделась.
Был ясный летний день, солнце стояло в зените; легкий теплый ветер лениво перебирал верхушки трав. Блестящий, пестреющий дикими цветами широкий луг уходил на восток. Цветы не были такими, к которым привыкла Ратлориэль, — пышными, роскошными, томно нежащимися в лучах южного солнца; розы и лилии здесь не росли. Нет; эта земля рождала упрямые, высокие колосья, которые упорно тянулись к солнцу, и лишь сильнейшим из них было дано достичь полного расцвета. Палитра похожих на колокольчики цветов всех оттенков синего от лазурно-голубого до фиолетово-черного с редкими вкраплениями белых ландышей и ослепительно-желтых одуванчиков колыхалась до самого горизонта, слегка подернутого белесой дымкой. И все это — на фоне салатового, изумрудного, аквамаринового… Малахитового. Цвета сильной, нетронутой человеком травы.
Такой же луг простирался и на юге; Ратлориэль долго не могла оторвать глаз от этого зелено-синего, с солнечными сполохами, пейзажа.
На севере от нее пробегала речка. Неширокая, неглубокая, извивающаяся, она, тем не менее, таила в себе нешуточную силу. Когда юная валар присела у покрытого желтым песком берега, привлеченная золотыми искорками в переливах прозрачных потоков на округлой гальке, и опустила пальцы в ее быструю и на удивление холодную воду, речка неожиданно выгнулась, словно дикая кошка, и по-змеиному прошипела:
— Шшш… шшшайтан…
«…живут там и иные существа, не эльфы, не гномы и не люди, имени и сути которых мне знать не дано…» — Ратлориэль вдруг вспомнила слова Мелиан, испуганно отдернула руку и вскочила, успев, однако, увидеть свое отражение в прозрачной воде, которая через мгновение вдруг яростно забурлила, искажая ее облик.
Божественно сложенная, высокая, но крепкая в кости девушка лет двадцати на вид была примерно на голову выше среднего мужчины человеческой расы. Длинное шелковое зеленое платье, открытое на руках, плечах и груди отливало то изумрудом, то малахитом, то внезапно обретало оттенок старой меди. Ее кожа, под солнцем казавшаяся совсем белой, в тени внезапно могла принять слегка пугающий зеленоватый оттенок; тяжелые вьющиеся черные пряди волос спадали вдоль тела почти до земли. Иссиня-черные ресницы подрагивали над зелеными, в пол-лица, почти неподвижными глазами. А тонкие длинные пальцы сжимали перед грудью венчик прекрасного каменного цветка…
С рождения прекрасна была Ратлориэль аэп-Дориаф, но сейчас почти испугалась она своей красоты. Она чувствовала Силу — Силу, над которой была пока не властна.
Медно-зеленая ящерка выскочила из-под ее ног, взмахнула головенкой, сверкнула глазками, маня за собой; только блестящий слюдой хвостик описал дугу вокруг подола шикарного платья словно окаменевшей девы…
Ратлориэль боялась обернуться назад, в сторону Запада.
Она уже знала, что там. Знала — и боялась.
Гора.
Гора Медная.
Гора, хозяйкой которой ей еще только предстояло стать.