Разлучивший себя с любовью

 Виктор Кузнецов
РАЗЛУЧИВШИЙ СЕБЯ С ЛЮБОВЬЮ

Поэт Габдулла Мухамметгариф-улы Тукай (1886-1913) для родного Татарстана почти то же, что Пушкин для России – он родоначальник современной поэзии своего народа и основатель татарского литературного языка.
Я понимаю татарскую речь и готов свидетельствовать, что язык, на котором говорил и писал Габдулла Тукай, красив и мелодичен. Берусь утверждать также, что звучные и наполненные смыслом строфы Тукая, чрезвычайно трудные – как и стихи великого Пушкина – для перевода, лучше всего доходят до русского читателя в блистательных переложениях Семена Липкина…
«Есть аул вблизи Казани под названием Кырлай.
Даже куры в том Кырлае петь умеют - дивный край…»
Выдающийся татарский поэт родился в деревне Кушлауч – близ прославленного им аула Кырлай, что стоит на левом берегу речки Казанки и относится теперь к Арскому району. До девяти лет Тукай безвыездно жил в этом березовом песенном крае, свято хранившем древние традиции народных празднеств. Мать поэта Мамдуда-апа Тукаева к каждому из гуляний на злобу дня сочиняла остроумные четверостишья.
Габдулла окончил медресе «Мутыгийя» в Уральске – на земле нынешнего Казахстана. Учебу в старших классах он совмещал с работой в типографии и редакциях тамошних газет и журналов. Многие издания всерьез интересовались его стихотворными опытами, ведь в отличие от других татарских поэтов, писавших в подражание средневековой арабско-персидской поэзии высокопарным стилем, Тукай излагал свои мысли привычным языком улицы – изящно, но вполне понятно каждому.
В 1907 году молодой поэт вернулся на родину. С замиранием сердца рассматривал он из окна поезда минареты Азимовской и Бурнаевской мечетей, Кремль, наклонную башню Сююмбике, из которой – когда воины Ивана Грозного рвались в ее покои – выбросилась последняя татарская царица…
«Слышу я: призыв к намазу будит утреннюю рань,
 О Казань, ты грусть и бодрость! Светозарная Казань!
 Здесь деянья дедов наших, здесь священные места,
 Здесь счастливца ожидают милой гурии уста.
 Здесь науки, здесь искусства, просвещения очаг,
 Здесь живет моя подруга, райский свет в ее очах».

 Безответная взаимность

Но никакой подруги у Тукая ни в то время, ни когда-либо потом не существовало. При женщинах он вообще чувствовал себя крайне неловко. И причиной тому была не только его патологическая застенчивость, но и искренняя убежденность в собственной неприглядности. Тукай полагал, что читатели непременно представляют поэта высоким, статным, импозантным. А он совсем не высок, худощав, белобрыс, близорук… Да еще и с бельмом на глазу… При знакомстве с некрасивым (каким полагал себя мнительный Габдулла) стихотворцем на лице любой представительницы прекрасной половины человечества не смогут не отразиться разочарование и презрение…
И вот весной 1908 года в редакцию казанской газеты «Эль-Ислах» («Реформа»), где работал Габдулла, заглянула юная Зайтуна Мавлюдова… Девушку эту с согласия одного из журналистов туда привела подруга, давно мечтавшая познакомиться со становившимся знаменитым поэтом. Но Тукай, здороваясь с обеими, поднял глаза только на Зайтуну, тут же опустил их и больше не произнес ни слова.
«Чернобровая, востроглазая, с правильными чертами лица, с какой-то притягательной силой во взгляде, со звонким и красивым голосом», - так характеризовал Зайтуну Мавлюдову друг поэта Галимжан Шараф. Девушке тогда только-только исполнилось 16 лет. Она с матерью приехала в Казань из прикамского города Чистополя и летом того же 1908 года вернулась домой.
До отъезда Зайтуна еще не раз посещала редакцию. И всем в «Эль-Ислахе» стало ясно, что между ней и Габдуллой готово вспыхнуть большое чувство. Однако поэт, поместивший уже в нескольких казанских газетах и журналах пронзительные любовные строки, прозрачно адресованные «З-не», повел себя вдруг более чем странно. Он ни разу не попытался даже заговорить с девушкой и при виде ее только густо краснел… Есть свидетельства, что Тукай, завидев как-то из окна трамвая идущую по улице Зайтуну, вознамерился выскочить ей навстречу. Но вдруг до корней волос залился румянцем и никогда больше не искал встреч с юной красавицей.
В 1913 году, через несколько месяцев после кончины Тукая, Галимжан Шараф, приступивший к работе над воспоминаниями о поэте, отправился в Чистополь, чтобы встретиться и побеседовать с Зайтуной Мавлюдовой. Девушка призналась, что всем существом своим ощущала в те дни, что приглянулась стихотворцу. Она трепетно ждала его призыва и абсолютно не понимает, по какой такой причине Габдулла стал избегать ее.
Галимжану Шарафу осталось только предположить, что болезненный поэт, забракованный в свое время армейской призывной комиссией, предчувствуя скорую свою кончину от туберкулеза, не захотел связывать собой любимую и губить ее будущее. У этой версии, в общем-то, есть серьезные основания. Один из сотрудников астраханской газеты «Идель» («Волга») вспоминает, например, как, заприметив из окна Тукая, проследовавшего через ворота редакции, поспешил сообщить коллегам: «К нам направляется больной русский мальчик».
Биографы поэта дружно отмечают, что после отъезда Зайтуны в Чистополь, Тукая, обитавшего тогда в маленьком номере гостиницы «Булгар», снедала тяжелая тоска, и он пытался глушить ее обществом беспутных приятелей. Многие полагают, что ресторанные застолья тех дней приблизили трагическую развязку.
Способствовало безвременной кончине и то, что Тукай был крайне непрактичным человеком. В 1911 году он, например, переселился из «Булгара» в «Амур» – гостиницу, внешне уютную, но адски сырую и холодную (жадный хозяин топил там печи через день), которую ему порекомендовали, как «райские апартаменты».
Габдулла Тукай – собери он свои разбросанные по журналам и газетам стихи и поэмы в сборники и передай их богатому издательству – мог бы напрочь распрощаться с нуждой и необходимостью экономить каждую копейку: в Казани, Уфе, Астрахани, Уральске, Симферополе было немало желающих публиковать книги златоустого татарского поэта. Но Тукай почему-то предпочитал печататься в изданиях, где гонорары платили символические или не платили совсем.

 Поэт и мыслитель

Поэт, проявлявший безграничную робость в личных и любовных делах, был активным участником литературных баталий и смелым обличителем общественных пороков. Он, например, яростно отхлестал главу татарских черносотенцев Гайнана Ваисова, призывавшего мусульман Поволжья к вооруженной борьбе против «неверных». В пародийной поэме «Новый Кисекбаш, или Сенной базар» Тукай представил Ваисова в образе жестокого, рвущегося к власти дива, в котором «фанатизма тысяча пудов».
В октябре 1908 года поэт читал новую поэму в переполненном зале Купеческого собрания. Тогда же вышел в свет и сборник собранных и обработанных Тукаем народных песен. Успех был феноменальным. Ведущий казанский тукаевед Гали Халит объясняет его близостью взглядов Габдуллы Тукая этико-философским идеям Льва Толстого.
Культура и просвещение российской провинции переживали в те годы заметный подъем. Тут и там возникали десятки разнообразных газет и журналов, открывались новые издательства… Татарский профессиональный театр «Сайяр» («Странник») гастролировал по всей стране… Имена драматурга Галиаскара Камала, прозаиков Фатиха Амирхана и Галимджана Ибрагимова стали известны всей образованной России… Тукай, естественно, был среди них ярчайшей личностью. Как и просветитель Каюм Насыри, он ориентировался на дружбу с Россией и всем сердцем боролся против панисламизма и пантюркизма.
«С народом России мы песни певали,
 Есть общее в нашем быту и морали.
 Вовеки нельзя нашу дружбу разбить –
 Нанизаны мы на единую нить».
Интернациональная позиция татарского поэта была непоколебимой. Тукай дал резкую отповедь издателям и редакторам парижского журнала «Мусульманин» и его многочисленных приложений, выходивших в Казани, Москве, Санкт-Петербурге, Симферополе и призывавших татар переселяться в Турцию или на арабский Восток.
Что же касается приписываемой ему в советские годы революционности и симпатий к большевикам, то здесь сходятся далеко не все концы. У Тукая действительно немало стихов о горькой доле бедняков – и татарских, и русских. Но произведений, зовущих к топору, у него практически нет. В дни празднования трехсотлетия Дома Романовых поэт даже опубликовал в журнале «Ялт-йолт» («Сверкание») верноподданическое стихотворение «Надежды народа в связи с великим юбилеем», где благодарил «Белого царя» за заботу «о своих детях-татарах».
Габдулла Тукай, как видим, отнюдь не был революционным фанатиком. Отошел он во многом и от казенной религии. Но веру в бессмертие души, в существование высших сил, управляющих природой и обществом, не утратил до последнего своего часа…
В конце февраля 1913 года поэт лег в клиническую больницу Казанского университета, именуемую в народе Клячкинской – в честь знаменитого тамошнего профессора-невропатолога и физиотерапевта Григория Абрамовича Клячкина. Тукай, как уверяет его друг Фатих Амирхан, знал, что из больницы уже не выйдет. Но в палате, где – как полагал – его поджидает ангел смерти Азраил, он до последнего дня продолжал работу над своим однотомником.
В пять часов вечера 11 апреля знаменитого татарского поэта не стало. В лучший мир поэт отошел на руках редактора журнала «Ан» («Сознание») Ахметгарея Хасани, заглянувшего к Тукаю с корректурой… Очередной номер вышел в срок; в нем были последние стихи поэта, ушедшего из жизни в 27 лет, а на обложке – его заключенный в траурную рамку портрет…
Прах Габдуллы Тукая покоится на татарском кладбище в Приволжском районе Казани.
Именем Тукая в республике названы филармония, премия, которой удостаиваются лучшие литературные произведения и произведения искусства; его имя носит одна из улиц Казани. На месте нынешней Тукаевской улицы были две – Тихвинская и Екатерининская. Вторая шла от нынешней улицы Татарстан к озеру Кабан.
Мемориальные доски установлены на всех зданиях Казани, где когда-либо жил Тукай. Есть доска и на доме, стоящем на углу улиц Островского и Кави Наджми. Во прежние времена здесь была Клячкинская больница (ныне клиника Казанского ГИДУВа).
 В далеком уже 1958 году – в самом центре города на гранитном постаменте появился памятник Габдулле Тукаю. Его в соавторстве с именитым Львом Кербелем создал народный художник Татарстана Садри Ахун. Долгие годы я искренне полагал, что именно таким бодрячком и выглядел замечательный татарский поэт. Но сегодня, поближе познакомившись с жизнью Габдуллы Тукая, я очень сомневаюсь в соответствии памятника реальному образу великого татарского поэта.

Кузнецов Виктор Владимирович