Опаленные звезды

Осенний город плыл зонтами
под черным проливным дождем.

пять жизней в черной раме

И на гранитном лобном месте
алел кровавый рикошет -
распятый звездчатый груз двести




Хмурый осенний день стоял над притихшим городом. Дождь гулко и часто стучал по раскрытым черным зонтам черных от горя мужчин и женщин.
На гранитном постаменте пятью кровавыми пятнами алели на всю страну «Груз-200» – первые российские солдаты, погибшие осенью девяносто девятого в боях на подступах к Тереку.
Отзываясь в самой глубине сердца, долго плыл над кладбищем, заглушая шум дождя, прощальный боевой салют.
Сама Смерть, казалось, согбенной старухой стояла у свежих могил и бросала, бросала без конца злые порывы ветра и осыпала с деревьев силуэты багровых сердец.
А у гранитного памятника, с краю, отделившись от толпы, одиноко стояла девушка, содрогаясь под порывами ветра, которые задували холодные струи дождя под ее воротник, на шею. Она ничего не чувствовала, не подпускала к себе ни раздумья, ни боль – она ни с кем не делилась ни своим зонтиком, ни своим горем. Никто не смог бы понять ее – она потеряла своего единственного, первого и настоящего Друга.
И она смотрела без слез на мужественное красивое лицо молодого лейтенанта на памятнике и тонула в этих до боли знакомых карих глазах. Какое-то неизведанное чувство поднималось в ней и что-то тоскливо щемило в груди от этой странной, проникающей в душу и противостоящей смерти улыбки.
 


Над бескрайним зеленым ущельем опускался кровавый закат. Темные блики бегали по кузову старенького БМП, притаившегося за выступом известняковой скалы, где засел, готовясь к предстоящей высадке в тылу Басаева, штурмовой батальон.
Одиночные выстрелы, звучащие далеко-далеко в горах, резали слух, эхом отражаясь в прозрачном хрустальном воздухе. Холодало – наступала ночь, обволакивающая все живое своей черной пустотой.
На бездонном небе, словно нехотя, зажигались с холодным мерцанием звезды.
В кромешной тьме резко вспыхнул огонек зажигалки, осветив лицо молодого лейтенанта в камуфляжной форме. Взяв ручку, он чиркнул на клочке бумаги из школьной тетрадки несколько строк.
- Олег, погаси…, - шикнул кто-то: к машине приближался командир. Огни жечь не разрешалось – где-то рядом, в близлежащей «зеленке», засели чеченцы. В гулкой тишине отчетливо прозвучал данный шепотом приказ – немедленно выезжать. Олег сложил листок бумаги вчетверо и сунул его в нагрудный карман. После боя он обязательно закончит письмо. За те две недели, что он пробыл в этом южном таинственном краю, где даже звезды светят по-особому, он два раза писал домой, но ответа пока не было.
Сейчас как никогда ему хотелось вернуться туда, где его ждали родители, тринадцатилетняя сестренка Марина и Она. Именно здесь он понял, что война – не романтика, не мечта любого мальчишки, - спать под открытым небом, есть из котелка, стрелять из настоящего ружья настоящими патронами, - не праздник, а грязь, дым, грохот орудий и кровь, кровь, кровь…
Где-то совсем близко, рядом с трясущейся по ухабистой дороге БМП ухнул выстрел, резанувший слух. Машина, попрыгав по кочкам, скатилась в кювет. Неужели засада?!
Солдаты в камуфляже повскакали с мест и посыпались из кузова на пыльную сухую землю. Выстрелы раздавались справа и слева, гася мысли, заставляя сердце биться чаще: «Успеть, успеть…». Олег залег у колеса машины, выжидая.
Легкий шорох в зарослях густой травы – и вот уже смуглое усатое лицо, исполосованное углем, показалось прямо рядом с Олегом. Чеченец выпрямился, занес руку с кинжалом, но Олег, успев направить на него автомат, выстрелил. Яркий огонь, ослепивший его, вырвался из ствола, достал до самого неба, закрывая звезды. Что-то тяжелое, красное, страшное наползало на него. Он приложил руку к липкому лбу. Кровь!
И тут мир, взорвавшись, раскололся надвое; кроваво-красный огонь полоснул прямо в глаза и ослепил его. Олег почувствовал под собой мягкий войлок травы и спасительно уткнулся в нее лицом. А когда поднял в последний раз голову, увидел эти недосягаемые и манящие звезды, опаленные огнем орудий подкрепления…
Утром, в полевом госпитале, врач, разрывая мокрую от крови гимнастерку на мертвом офицере, заметил в нагрудном кармане разбухший от крови клочок бумаги. На нем еще заметны были слова, написанные мелким четким почерком:
«Здравствуй, звездочка моя, любимая моя, Юляшка!»

 
Опустошенная, измученная, разбитая вернулась Юля домой, в свою маленькую, пустую однокомнатную квартиру. Она ощущала себя сейчас как никогда одинокой в этом огромном мире, хотя каждый переулок, каждая автобусная остановка, каждая дорога – все почему-то кричало Юле о нем. Даже эта пустая квартирка, выбирать которую помогал ей он, когда она, почти год назад, приехала сюда из провинциального городка в сто тысяч жителей. Теперь у нее не осталось больше друзей – да и был ли он для нее просто другом? Вопрос завертелся у нее в голове, требуя ответа, но Юля решительно отогнала его прочь. Чтобы расслабиться, она налила себе чашку крепкого кофе и поудобнее устроилась на диване.
Дождь частой, несмолкаемой картечью молотил по железному подоконнику, и Юля поежилась от одного воспоминания о недавней церемонии. Похоже, теперь дождь всегда будет ассоциироваться у нее с этим траурным маршем, плывущим над притихшими могилами. А раньше…
Она отодвинула от себя чашку с кофе и встряхнула длинными волосами, словно пытаясь прогнать от себя все мысли об Олеге, втройне тяжелые теперь. Но злодейка - память настойчиво рисовала перед ней давно забытые картины.
 

Она бежала по улице сквозь густую пелену теплого весеннего дождя. Первый в новом году ливень обрушился на город, старательно смывая оставшийся с зимы мусор, целуя счастливые цветы. Этот дождь так быстро возник и пролился на чистом голубом небе, что Юля не успела достать из сумки даже зонтик. Длинные воздушные пряди, еще минуту назад красиво уложенные, враз потемнев, змейками повисли вдоль щек. Ну, вот, наконец, и подъезд, который ей нужен! Юля забежала под бетонный навес и, отряхнувшись, нажала кнопку лифта. Услышав приближающиеся шаги на лестнице, она поспешно вызвала нужный этаж, не желая иметь незваных попутчиков, особенно в таком «разобранном» виде. Но тут дверь распахнулась, и в лифт вбежал парень. С него, так же как и с Юли, ручьями бежала вода. Заметив понимающую улыбку незнакомки, он тоже улыбнулся, обнажив ровные белые зубы, и секунду спустя они уже откровенно хохотали, глядя друг на друга. Тут двери лифта распахнулись и Юля, скромно опустив ресницы, спрятав улыбку в уголках рта, ступила на площадку восьмого этажа.
И, наверное, ни один человек за все семнадцать лет ее жизни не вызывал в ней такого сильного желания увидеть его вновь. Ей почему-то стало не хватать его смеющихся карих глаз. Ее обуревала странная, не испытанная никогда прежде нежность. И она часами просиживала у подъезда этого дома ее тети, где теперь жила, готовясь к поступлению в вуз, в робкой надежде встретить его. Она не была красавицей и прекрасно оценивала свои возможности. Но знала она и то, что в этом городе для нее откроются двери новой, незнакомой, яркой жизни, в которой нет места той серой мышке, которой она была до сих пор. Никогда не любившая, не обладавшая очарованием юности, она мечтала превратиться в блистательную, жестокую королеву, повелительницу сердец, и только опыт мог помочь ей в этом.

В один из прекрасных майских дней, когда солнце вовсю светило, подсушивая промокшие дорожки, а воробьи на деревьях чириканьем воздавали должное хозяйке – весне, Юля, теперь обладательница прекрасно поставленной походки и новых вещей. Помогающих осуществлению задуманных целей, вышла из подъезда. Сощурив ясные серые глаза, Юля улыбнулась навстречу весне, ветру и солнцу, подумав, как прекрасна сейчас жизнь. От созерцания природы ее отвлек звук чьего-то голоса:
- Привет!
Оглянувшись, Юля увидела сногсшибательную белую «десятку» на стоянке около подъезда и в ней – того самого парня из лифта.
- Приветик! – приобретенная в последнее время привычка при звуке мужского голоса обращаться в кокетство дала о себе знать, и девушка грациозной походкой приблизилась к машине.
- Ты тот самый мокрый как мышонок парень из лифта?
- Ну, не такой уж и мышонок…
Парень оказался очень приятным собеседником и с легкостью поддерживал разговор. Юля быстро убедилась, что Олег – так звали парня – начитан, эрудирован, предупредителен, вежлив и обладает массой приятных качеств.
Он вышел из машины и, с согласия Юли, заявившей, посмотрев на часы, что – пока – никуда не торопится, они отправились пройтись по газону перед домом. В течение того получаса, что они были вдвоем, пока Юля, беседуя с Олегом, узнавала подробности его жизни, его интересы и увлечения, в ее голове начал созревать план. Она знала, что ей следует делать: сначала она говорила о нем, потом постепенно перевела разговор на себя, но сумела так построить диалог, что сама осталась для него таинственной, загадочной, как шкатулка с секретом.
Неделю за неделей, месяц за месяцем Юля шла по прямой, освещенной ярким летним солнцем тропинке их с Олегом дружбы. Ее ждала масса самых необычных и приятных открытий, и, тем не менее, Олег, этот высокий юноша с темно-русыми волосами и карими улыбающимися глазами, увлекающийся рок-музыкой, футболом и современной историей, – причем настоящий «профи» в каждой из этих областей, - был перед ней как на ладони. Порой складывалось впечатление, что все для Юли он делал просто так, от чистого сердца, и если бы она не была так уверена, что все происходит именно наоборот, она бы обязательно поверила, что то, что он помогал ей в поисках квартиры, заставлял забыть об экзаменах, увозя на пикник в лес или на речку, скрашивал ее тоскливое ежедневное одиночество, мчась к ней после работы и словно наполняя солнышком ее угрюмое жилище, было продиктовано чистой, светлой, как бусы из горного хрусталя, которые он подарил ей в день ее восемнадцатилетия, такой, какая бывает только в сказках, настоящей любовью.
Но в день ее совершеннолетия в теплом сумраке августовского вечера, стоя с Олегом на балконе своей квартирки, услышав первое трогательное признание в любви, она взглянула ему в глаза и увидела в них только вечные, высокие и полускрытые закатным заревом звезды, но не сумела разглядеть в них ни первой робкой любви, сделавшей эти глаза прекрасными, ни преклонения перед нашедшим свое живое воплощение идеалом, ни нежности, ни затаенной страсти, ни восторженной надежды на счастье, горевшей как пламя. Перед Юлей в ту минуту стоял самый обыкновенный парень, добивающийся расположения девушки.
- Спасибо тебе за эти слова, - только и прошептала, опустив трепещущие ресницы, Юля.


 Из глубокого оцепенения ее вывел заливистый телефонный звонок. Юля отставила чашку с недопитым кофе и взяла трубку.
Сестра Олега – Марина – просила Юлю приехать.
- Я нашла письмо в комнате Олега, когда перебирала его вещи. Оно адресовано тебе. Наверное, он хотел отправить его тебе, но не успел, - Марина всхлипнула, голос у нее голос у нее был разбитый, заплаканный.
- Жди. Сейчас буду, - добавив в свой голос уверенных ноток, Юля, как могла, успокоила девочку. Меньше всего Юле хотелось бы встретиться с родными Олега. Там, в том доме, сейчас поселились слезы. Но она должна пойти и помочь, сделать все, что от нее зависит. Олегу всегда нравилась ее рассудительность и сила, и этот поступок ему бы тоже понравился.
Схватив сумочку, Юля выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.


Она открыла дверь комнаты Олега, и воспоминания огромной океанской волной захлестнули ее. Эта уютная комната навсегда, наверное, будет связана для нее со спокойствием и тишиной, нарушаемой лишь тихим перебором струн гитары и нежным голосом, который впервые в ее жизни пел только для нее:
Я объявляю Вам любовь
И не прошу иной награды,
Как только слышать Ваш отрадный,
Ваш дивный голос вновь и вновь.
Ваш голос, шепчущий признанья,
Чтобы от них играла кровь,
Сдавайтесь, милое созданье,
Я объявляю Вам любовь…
А сколько бессчетных раз, поставив кассету с «медляками», он учил ее здесь вальсу! Сколько раз они просто сидели рядом и пили чай, а он рассказывал ей об истории великих войн или заставлял повторять билеты вступительных экзаменов, проявляя к их темам самый живейший интерес! В глазах странно непривычно защипало. Юля подошла к дивану и взяла в руки ту самую подушку, которую он держал в руках, когда они были здесь в последний раз.
Память до мельчайших деталей восстановила картину того злополучного дня.

Стояла солнечная, теплая и по-осеннему прекрасная погода, погружая все и вся в мир Сентября. В один из погожих деньков Олег, как всегда, заехал за ней после работы. Они в полном молчании покружили по городу и, наконец, решили отправиться домой. Когда они вошли в комнату, Олег сообщил, что ему предложили поехать на два месяца по контракту в Чечню, где в начале августа, вызванная вторжением боевиков в Дагестан и объявлением там исламской республики, началась масштабная антитеррористическая операция. Теперь на южных рубежах России срочно создавались блокпосты и КПП. Контрактники в армии были нужны: создавалась зона безопасности с границей по Тереку.
- Набирают у нас с работы по желанию. Я, в общем, не против, но мне важно знать твое мнение, - заключил Олег, рассказав девушке о районах дислокации их будущей роты и боевых действий и дополнив картину обширными сведениями из истории этого края и его месте во внешней и внутренней политике России.
Юля, как всегда, поразила Олега своей непоколебимой рассудительностью, способностью реально взглянуть на вещи и оптимизмом, с которым принялась расписывать прелести военной жизни.
- Насколько я поняла, там сейчас не опасно. Ипритом, вы же едете не на передовую, а обслуживать КПП. Там же платят такие деньги! Если бы речь шла обо мне, я бы поехала не задумываясь, хотя бы ради того, чтобы защищать честь Отчизны; интересы государства, наконец. Даже если государство – это только ельцинская «камарилья»…- с жаром говорила Юля, думая единственно о том, как романтично будет, если ее «будущий жених», как она его про себя называла, будет военным – контрактником…
Одним словом, в яркий, по-осеннему солнечный, но уже прохладный день они стояли на перроне вокзала, и сотнями рук их обнимала красота золотой осени. Он, прощаясь, говорил о скорой встрече, а Юля, у которой один вид Олега в форме вызывал горделивый трепет, стояла. Прижавшись к его плечу, и ловила восхищенные взгляды прохожих.
Олег и Юля прощались на два месяца. Они не знали еще, что прощаются навсегда, и что эта минута была их последней минутой вместе.


Какой же она была дурой! Только теперь, когда ничего нельзя было исправить, в ее сознании промелькнула мысль, что это она, она сама отправила его умирать, потакая своему тщеславию.
Погруженная в эти горькие мысли, Юля открыла лежащий на столе конверт. На ее колени с легким шорохом посыпались старые, пожелтевшие, и совсем новые газетные вырезки, посвященные чеченским событиям 1994-1996 и 1999 годов. Она перебирала их, легко прикасаясь изящными белыми пальчиками к пометкам, сделанным рукой Олега, и не могла решить, что же с ними делать. «Пусть они останутся в его комнате» – решила она наконец и открыла тяжелый верхний ящик письменного стола, где обычно работал, сидя за компьютером или склонившись над расчетами, Олег. Внезапно она увидела: на самом верху, на груде разных деловых бумаг лежала толстая тетрадь в черном переплете. Из простого любопытства Юля взяла ее в руки, открыла первую страницу, начала читать и не смогла оторваться, ибо перед ней предстал весь захватывающий, противоречивый и по-своему интересный мир современной русской истории. Грамотно и четко, в жесткой логической последовательности фактов с выводами, собственными и авторитетными мнениями, подкрепленными историческими закономерностями, мелким почерком Олега было изложено все то, чему он был непосредственным свидетелем – с экранов телевизора, из газет, по событиям в городе…
Так вот каков он был! А она-то считала его «зацикленность» на истории пустым бахвальством. Ее простая натура всегда воспринимала лишь видимое, непосредственно осязаемое. Все в жизни представлялось ей непреложным и естественным – как ветры, дующие над ее родиной – степью, как прозрачная речушка, омывающая холмы. А сейчас впервые судьба столкнула ее лицом к лицу с натурой несравненно более сложной, чем она.
Только вот…зачем он делал все это? Ведь это не помогло ему выжить, и, в сущности, всем этим политикам, общественным деятелям и бизнесменам нет никакого дела до одного из многих погибших в том бою на той войне, выгодной им всем!
В порыве гнева Юля бросила тетрадь на пол. Она раскрылась с обратной стороны, и с клетчатых страниц на девушку, протянувшую руку, чтобы поднять тетрадь, глянуло ее собственное имя. На первой странице стояла дата – дата дня их знакомства. Заинтересованная, Юля с головой погрузилась в чтение.

 
 * * *
…Кто ты, незнакомка? И почему, не зная тебя, не зная даже твоего имени, мне захотелось прижать тебя к груди и расцеловать, чтобы справиться с порывом нежности? Сегодня, после нашей первой встречи, я ждал тебя у подъезда, но ты не появилась. Ты очень красива, но, похоже, сама этого не понимаешь. У тебя густые, похожие на водопад русые волосы, в которых живет ветер. Твои глаза – чудесные, искрящиеся, таинственные, как черные жемчужины, ты умеешь улыбаться лишь тихим трепетом ресниц…А сама ты – хрупкая, милая, трогательная.
И даже если я никогда не узнаю твоего имени, все равно я хочу, чтобы ты, как далекий «огонек Иносы», навсегда осталась в моей памяти - ты такая одна.
 * * *
Сегодня ты вышла из подъезда – юная, чистая, как слеза.
Наверное, прочитав мои письма к тебе, ты бы рассмеялась, но, как ни плохо я тебя знаю, во мне уже родилось преклонение и восхищение тобою. Ни одна девушка прежде не вызывала у меня таких чувств, никогда я не встречал таких, которые были бы так похожи на мой идеал. А теперь я вижу тебя, превзошедшую изяществом саму Мечту.
Она прошла и опьянила
Томящим сумраком духов.
И быстрым взором оттенила
Возможность невозможных слов.
И в ужасе борьбы упорной
Меж клятв, молений и угроз
Я был опутан влагой томной
Ее распущенных волос.
 * * *
Чем ближе я тебя узнаю, тем более недоступной ты мне кажешься. Ты – словно шкатулка с секретом, к замку которой я так и не смог подобрать ключ. Однако внешне ты естественна, бесхитростна, как первый весенний подснежник. В твоей жизни все просто, и этим ты совершенно не похожа на меня. В твоем мире нет тягостных раздумий, твоя жизнь – реальность. Несмотря на все мои усилия, ты ни разу не поднималась от земли выше собственного роста. Мы с тобой непохожи – и это роднит нас. Может быть, я еще не знаю тебя. Может быть, ты другая. Но такой, какой я вижу тебя сейчас, ты внушаешь мне такой восторг, преклонение и почтение, что мне хочется встать перед тобой на одно колено, как средневековый рыцарь, и припасть губами к пьедесталу твоих рук.

 * * *

Вот и пришла пора нам с тобой прощаться, Юляшка! Странно, но ты внушила мне уверенность своими словами. Я еду в эту кровавую мясорубку с надеждой и верой в торжество нашей любви. И хотя ты никогда не прочитаешь этих писем, я хотел бы написать, как я благодарен тебе за то, что ты, моя маленькая звездочка, появилась в моей жизни и сделала ее светлее.
Мне кажется почему-то, что теперь, по прошествии стольких месяцев, я узнал-таки один из тех закоулков твоей души, что всегда оставались для меня закрытыми. Ты всегда была разной: то живой и кокетливой, то строгой и холодноватой. Действительно, как у средневековых европейских королев, твоя вежливость – величие. И, как королева, ты часто повергала меня к своим ногам, и это было для меня пыткой. Но порою ты сама спускалась со своего хрустального трона, и только тогда мы были по-настоящему счастливы. Ради одной твоей искренней улыбки в такие моменты, ради еще одного такого счастливого мгновения я готов сделать для тебя что угодно, ибо это тво6е преображение по-настоящему прекрасно. В такие моменты я чувствую, что ты любишь меня так же бескорыстно, как и я тебя. Ты еще не поняла этого, но когда-нибудь ты откроешь в себе это чувство, и это открытие станет для тебя откровением.
И даже если случится так, что я не погибну, я буду умирать счастливым, и это счастье дала мне Ты.
Ты – тот май и та весна,
Жемчуг утр и роз янтарь,
Ты – моей души алтарь,
Вечно чистый и святой.
И, во прахе пред тобой,
Вновь целую я, без слов,
Пыльный след твоих шагов.


Ресницы Юли, дрогнув, медленно опустились. Она закрыла черную тетрадь, дрожащими пальцами провела по шершавой обложке и опустила тетрадь на самое дно ящика. Это его, это Олега, так пусть это навсегда останется с ним, в комнате, которая теперь до конца жизни будет напоминать Юле о нем и о той настоящей любви, которая была в ее жизни и которую она сумела не заметить, ослепленная гордыней и тщеславием…
Юля оглянулась на странную, пустую теперь комнату, казавшуюся теперь мрачной, как клетка. Горло ее сдавило невылившимися слезами. Нет, нет, нельзя сейчас заплакать! Она должна быть сильной, какой она была до сих пор, и степной ветер поможет ей пережить это горе, сделав ее птицей.
И она опрометью выбежала из комнаты.

Дождь, дождь, дождь… Перед глазами у Юли стояла та стройная шеренга солдат, дающих последний офицерский салют, черная масса зонтов, живое море людей в траурных одеждах. И в этом черно-сером неподвижном море она вдруг со всей ясностью увидела себя, – прямую, как мраморная статуя, с горда поднятой головой и траурной печатью на бледном лице – и прямо перед собой, на гранитном, черном от дождя памятнике – ту самую фотографию в траурной рамке…
Боль, раскаяние, внезапно проснувшаяся нежность и трагическая пустота, особенно ощутимая сейчас, - вся эта горькая смесь различных чувств как громом поразила Юлю. Она подошла к окну. По нему, словно змейки, струились капли дождя, так похожие на ее слезы, что текли по щекам и никак не хотели остановиться.
И, полная решимости отомстить себе за то, что не поняла, не почувствовала этой прекрасной любви, она вызывала в памяти те счастливые и не очень, но всегда необыкновенные, волшебные и незабываемые дни, проведенные вместе с Олегом.
Юля бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Мысли ее неслись вперед и разлетались вдали, как стая перепуганных птиц.
«Почему же так получилось? Почему она никогда не любила его так, как теперь? Как получилось, что он оказался прав в своем последнем пророчестве? Зачем он так бессмысленно погиб теперь, когда нашел свою единственную любовь – ее, Юлю?»
Сотни, тысячи неразрешимых вопросов, на которые никто теперь не сможет дать ответов…
Наконец, усталую, разбитую, Юлю сморил зыбкий, спасительный сон.


Огромное, бесконечно-синее небо простиралось над притихшей перед закатом землей. Яркое летнее солнце струило золотистый поток лучей на изумрудную густую траву, на мягкую листву деревьев, трепещущую не вольном, с ароматом полыни, ветерке, на пыльную желтую, поросшую пыреем и подорожниками луговую дорогу, уходящую в никуда.
Двое всадников не спеша ехали по ней, и ветер разносил по бескрайним просторам степи цокот копыт их гнедых коней. Вот девушка с длинными русыми волосами, в которых запутались порывы ветра, со смехом пустила коня вскачь, и юноша, словно восставший из небытия сказочный рыцарь, устремил коня за нею в погоню. Всадники остановились на берегу небольшой, прозрачной, бегущей по камням речушки. Они были сейчас наедине друг с другом и природой.
И Юля, глядя на Олега, понимала, что он всегда был и будет для нее всем. И было так мучительно обидно, но сладостно и трогательно в первый раз признаться ему в любви, попросить прощения за недоверчивость, за то, что он с такой горечью описывал в своих неотправленных письмах…и благодарить, благодарить его без конца за то, что он впервые, так нежно и бескорыстно подарил ей Любовь и заставил ее поверить в то, что это чувство существует.
А Олег смотрел на нее смеющимися карими глазами и что-то шептал ей, а эти глаза были так близко от ее вдохновенного, красивого как никогда лица…
Но она ощутила на своих губах лишь холодный, запоздалый поцелуй заката.
А над ее головой, далеко-далеко в небе, сияли и звали в бездонную высь вечные и бесстрастные опаленные звезды.