Багряный восторг

…Вымерзшая степь струилась сухой легкой поземкой. Коноводы укрыли коней от режущего ветра в неглубоком овраге, пробитом в древней, никогда не паханой земле небольшой речушкой, промерзшей насквозь этим морозным декабрем. В ожидании сигнала к наступлению мы поднялись наверх и закурили, прикрывшись отворотами шинелей.
- Ну, что, юнкер! Как самочувствие? Мандражируете перед атакой? – спросил меня полковник Сиверг, сладко затягиваясь толстой асмоловской папиросой.
- Так точно, господин полковник! Есть немного! – вытянувшись, бодро соврал я, не желая казаться бахвалом перед старшим по возрасту и по званию георгиевским кавалером – легендой нашей армии.
На самом деле то чувство, что я испытывал было чрезвычайно сложно для моего понимания и, тем более, для описания. Скажу лишь одно – оно не имело ничего общего со страхом, боязнью того, через что нам предстояло пройти в ближайшие часы.
Для меня это была уже четвертая кавалерийская атака. Старые солдаты рассказывают, что обычно новобранцы довольно спокойно, без сильного страха идут в бой в первый раз. У кого-то любопытство заглушает страх. Кто-то особо даже и не задумывается, рассматривая это как необходимое военное действо сродни стрельбам, маршам и учениям. Роднит же всех незнание того, что ждет их после короткого сигнала, подводящего черту всей ранее прожитой жизни. Перешагнув эту черту, человек попадает на некоторое время совсем в другой мир, который невозможно осознать, представить себе хоть бы в малейшей степени по чужим рассказам. В мир реальных смертей и страданий и, в то же время, в мир нереальный, где зачастую выжить можно, лишь полностью отключив животный инстинкт самосохранения, вернее, подменив его не менее древним, но гораздо более страшным и чуждым человеческой природе инстинктом автоматического, бездумного уничтожение всего, что движется и шевелится, а значит представляет угрозу. В мир, где перестают работать общечеловеческие заповеди, где вдруг обращается в прах все философское и гуманистическое наследие мировой истории. Видимо, именно такое крушение устоявшихся понятий, устоявшегося мира и ломает даже самые грубые, тупые натуры, рождает непреодолимый страх, отвращение к повторению испытанного. Поэтому вторая, третья, для многих и четвертая атака гораздо страшнее в силу того, что человек уже точно знает, что его ждет. Говорят, потом наступает перелом, приходит опыт, но вряд ли хоть для кого-нибудь этот опыт обращается в привычку.
Со мной же было все совершенно по-другому. Сознаюсь, что я ужасно трусил перед своим первым боем. Трусил и самыми последними словами проклинал себя самого и свое решение вступить в армию. Но когда наш конный строй сначала медленно и вроде бы неохотно, а потом, разгоняясь все быстрее и быстрее, полетел вперед навстречу мутно просвечивающей в предрассветном тумане, тяжело шевелящейся и наступающей неприятельской массе, я неожиданно почувствовал растущее возбуждение, бегущее приятным ознобом по ляжкам и хребту и начисто съедающее страх. Кровь, ударившая в голову, окрасила окружающий мир в розоватый цвет, постепенно густеющий до глубокой пурпурности, и, взвив над головой узкую полоску серебристо-голубой стали, визжа сорванным голосом, я с наслаждением отдался безумному и бездумному полету…
Пришел я в себя лишь в лагере и то ненадолго, потому что меня очень быстро, поздравляя с боевым крещением, до упаду напоили местным самогоном…
На следующее утро я проснулся другим человеком. Сначала я пытался анализировать, что произошло со мной в то ранее утро моего первого боя. Старался применить к тогдашнему своему восторженному, экстатическому состоянию укоренившиеся понятия. Я – солдат, сражающийся за монархическую идею, за обожаемую Родину со сворой варваров и вандалов, грозившей разрушением всему тому, что я знал и любил! Приводил сам себе многочисленные примеры из истории, согласно которым нет выше наслаждения, чем биться, страдать и умереть за Отчизну. Нет, не то! Совсем не то! Я помнил противное мелкое дрожание пальцев за несколько минут до атаки, помнил свои постыдные сомнения и мысли о дезертирстве. Нет, перелом во мне произошел в считанные мгновения, когда мне некогда было подводить идейные соображения под творившееся во мне перерождение. Может быть, я отношусь к натурам, что получают удовольствие от игры со смертью? До войны это было довольно модно – ходили упорные слухи о существовании различного толка закрытых клубов самоубийц, где ставкой в рулетке была жизнь, а выигрышем – смерть. Я достал из кобуры наган, вынул из него четыре патрона, прокрутил барабан и приставил револьвер к виску. Вот она, честная игра со смертью – три к четырем: три ставки – на смерть, четыре – на жизнь. Держа палец на спусковом крючке, я старался отыскать в себе хотя бы какое-то подобие испытанного мной неистового упоения, но не чувствовал ничего кроме осознания глупости происходящего…
И, тем не менее, я хотел, нет, я всем своим организмом, всем телом, мозгом и душой жаждал испытать снова те неповторимые мгновения, тот ни с чем не сравнимый экстаз полета навстречу противнику, навстречу смерти. Приятели по гимназии рассказывали мне, что человек, раз понюхавший кокаин, будет стремиться к этому всю последующую жизнь, жить только предвкушением следующей понюшки. Нечто подобное испытывал и я…
Случай представился через две недели, когда наш дозор на закате ясного морозного дня столкнулся в балке с эскадроном неприятеля. И опять восторженное упоение битвой, окрашивающее все вокруг ярким багрянцем…
Так что, господин полковник, никак нет! Я не только не мандражировал перед атакой, а, напротив, с нетерпением ждал момента, когда можно будет вскочить на коня и отдаться упоительному восторгу боя. От нетерпеливого ожидания я даже не мог стоять спокойно на месте, ходил взад-вперед – три шага налево, три шага направо, беспрестанно теребя и поправляя висевшую сбоку шашку. Видимо, эту мою нервозность и приняли за вполне объяснимый страх.
…Я летел над степью, освобожденный из изрубленного и растоптанного тела восемнадцатилетнего юнкера Алексеева, бесстрастно наблюдая за происходящей внизу круговертью людских и конских тел. Для меня уже не существовало своих и чужих. Шум боя уходил вниз и вглубь…
…Я – Вечный Воин, бесплотный дух, тысячелетиями скитающийся по телам людей, проклятый Богами и, одновременно, награжденный ими Багряным Восторгом битвы…