Странная

Она могла простить. Она могла даже попытаться забыть. Она могла улыбаться тебе, как раньше, и каждый раз при встрече, еле заметно вздрагивая, подставлять тебе бледную щёчку для быстрого, как взмах комариных крылышек, поцелуя – так же кокетливо, как и сотни тысяч раз до этого. Тогда. Ещё, казалось бы, в другой жизни. Она могла. Могла так же легонько касаться твоих потрескавшихся губ длинными пальчиками, с тяжёлым перстнем на голубоватом от миллиарда просвечивающих сквозь тонкую кожу венок мизинце,. Этот перстень, почти реликвия, смотрелся на её маленькой ручке чужаком, вторгшимся на чужую, заповедную территорию; он висел на ней тяжёлой, непосильной ношей, золотисто наливаясь от своей собственной значимости, и вызывал такое же недоумение, как и сама она – хрупкая, почти прозрачная, будто игрушечная. Странная.

Она не существовала. Она была только для тебя и могла бы остаться для тебя вечной, неизмеримой, незыблимой. Каменной стеной. Трехеей с бесконечным запасом воздуха. Спасательной шлюпкой в океане невозможной жизни. Она, почти невесомая, хранила в себе непостижимую, упрямую, прекрасную силу, вырывающуюся, плещущуюся в глубине её трезвых и серьёзных глаз, бьющуюся в них то ли в агонии, то ли в экстазе; силу, готовую взорваться от своего переизбытка и извергнуться мощнейшим вулканом. Она, такая слабенькая, могла стать для тебя основой, первоисточником. Она могла ваять тебя и созидать каждый твой вздох, дарить тебе высшие цели, открывать перед тобою разные правды. Она, такая маленькая и незаметная, могла бы сотворить для тебя целый мир и стать эпицентром его побед и трагедий, его единственной и неоспоримой жизнью, механизмом, дыханьем – и даже ты не смог бы оспорить её право на это! Она, такая цельная и дикая, могла раствориться в тебе и наконец-то сделать тебя тобой – таким, каким и был настоящий ТЫ, таким, каким ты ещё не видел себя никогда. Она могла бы. Она бы сумела.

Но она не простила. Она не сделала ни одной попытки забыть – напротив, обратила саму себя же в вечный памятник. Она молчала. И ни одной мысли нельзя было прочесть на её бесстрастном некрасивом личике. Нет, она не плакала. И не смеялась. Она держалась строго и даже живо. Она просто молчала.

Да, она была больна. Неизлечимо. Но она могла всё. Всё! Ради тебя она могла своротить горы, а ты не захотел ей дать ничего. Ни слова. Ни мечты. Ни просто надежды. Ни частички себя! Ни хотя бы сострадания. Да, она была больна! Но она бы могла ещё жить. И жить не хуже, чем все – нисколько! И она бы могла создавать жизнь такой, какой она её видела! А главное – верить! Верить в эту рукотворную жизнь. Но ты не оставил ей даже этой веры.

Она могла, она была должна – это разумелось само собой. А ты ничего не был ей должен. Ну что же, живи. Быть может, ты и прав.

«Он прав» - проронила она, делая уверенный шаг в окно. Бог тебе судья.