Есть на свете такая страна. Александр Быков

Анталогия Находкинского КСП


Есть на свете такая страна:
Без названия и без столицы,
Где гитары негромкой струна
Служит пропуском через границы.
В той стране с незапамятных пор,
Есть обычай, найдешь ли чудесней,
В царстве рек, подземелий и гор,
Петь свои самодельные песни.

Эти строки эпиграфом выбраны неслучайно. Не знаю как для кого, но для меня самодеятельная песня всегда ассоциировалась с туризмом. Рюкзак и гитара, в моем представлении, это два надежных друга, идущих в одной связке. И естественно, что в самодеятельной песне я всегда отдавал предпочтение именно туристской.
Почему?..
Я постараюсь быть не слишком академичным и занудным в сво-ем повествовании. Единственная трудность заключается в том, с чего начать свой рассказ.… С песен? С походов? С тех замечательных людей, с которыми меня свела судьба во время путешествий, слетов и фестивалей? Или все же… начать с начала?..
Решено! Пусть простит меня читатель, если изложение событий будет не всегда связным и последовательным, потому что когда пишу эти строки, мысли скачут с одного эпизода на иной, с одного человека на другого. Что значительнее, что главнее в этом случае? Как опреде-лить? Это часть моей жизни, часть жизни моих друзей. И как не стран-но, часть жизни моей страны. Часть истории моего города. Как опреде-лить ту грань? Вот об этом стоит написать, а про это можно и запамя-товать, промолчать.… Не знаю…
В туризм я попал через анекдотичную историю. Через томатную пасту. Предвижу вопрос: при чем тут томатная паста и туризм? А все дело вот в чем. Я в это время учился в 31-м училище и жил со своими друзьями-волейболистами в спортивном зале (в те годы случалось, что общежития зимой тоже перемораживали). Однажды утром, где-то в конце апреля, мы всей компанией, а было нас человек шесть, как ни в чем не бывало, приходим в столовую, на завтрак, а столовая закрыта. В чем дело? Оказывается, комсорг училища Салимжанова Лариса, орга-низовала поход на «Сестру» и естественно сняла весь личный состав училища с довольствия, чтобы получить сухой паек на поход выходно-го дня. Мы туризмом не увлекались и естественно этого не знали. Де-лать нечего, выпросили у сторожихи трехлитровую банку томатной пасты, три булки хлеба, чем и питались два дня, мучаясь изжогой и проклиная Лариску, которая заставила страдать наши, ни в чем не по-винные желудки. Ну, а с «Томатной пастой», такую кличку сразу дали ей ребята, они поручили разобраться мне, так как я в то время был чле-ном комитета комсомола. Переговоры закончились тем, что я стал ак-тивно готовиться к штурму «Облачной», а похудевшим мужикам посо-ветовал забыть про кличку. «Облачную» в тот раз мы не покорили видно не судьба. Лариска подвернула ногу. Не пройдя и половины маршрута, мы вернулись. Но зато были посвящены в туристы, с обяза-тельной выдачей положенных по такому случаю «кед». Да к тому же, назад я вернулся, с плотно прилипшей кличкой «Жила», я был завхозом группы и, естественно, легче было выпросить у татарина снегу, чем у меня облизать банку из-под сгущенки.
О Салимжановой Ларисе у меня остались самые теплые воспо-минания… И о ее муже Шкуренко Василии, ну о нем, конечно горячие потому, что именно он драл меня этими самыми «кедами» и естествен-но кличку прилепил. За то, что я не хотел менять пять банок тушенки на пять пачек горохового супа. Одно слово «Жила»!
В том походе с нами были ребята из клуба «Сихотэ-Алинь»: Шкуренко Вася, Сычев Валера и Парфенов Володя. Мы, бурсачи, смотрели на них раскрыв рты. У каждого из них был приличных разме-ров рюкзак, да еще они несли по очереди плот ПСН-6. Перли все это, как кони, а мы едва за ними поспевали. Да что там поспевали? Послед-ние из нашей группы пришли часа через два после того, как эта четвер-ка уже установила палатки на берегу речки, где должны были разой-тись наши маршруты. На следующий день ребята ушли сплавом, а мы с «раненой» Лариской у костра разучивали туристские песни…

«Чтобы жить километрами, а не квадратными метрами…»

Путь назад был неспешен, куда с ковыляющей Лариской разго-нишься, но и нескучен. Ночевки в палатках и в зимовье, рыбалка, про-гулки по весенней девственной тайге. Вечером песни под гитару у ко-стра. У нас в том походе был замечательный дуэт: Лариска и Люсечка (Саенко). Такие голоса! Вот так наверное и состоялось мое знакомство и с походами и с песнями. Хотя вру…
1972 год. На школьном слете туристов на берегу Зеи, у себя на Родине я пел песню:

«Люди идут по свету, им вроде немного надо,
Была бы прочна палатка да был бы не скучен путь…»

…но тогда я пел под аккомпанемент школьного баяниста и не думал, что будет продолжение походам и песням, что и это продолжение… будет прервано определенными обстоятельствами.
Свою первую гитару я купил в 1973 году, по величайшему бла-ту, через своего друга, мама у которого работала каким-то кладовщиком. Стоила она тогда шесть с полтиной, но дефицитом была ужасным. Тренькал помаленьку, но без особых успехов. Их в принципе нет и сейчас. Разница лишь в том, что теперь я различаю, что такое мажор и что такое минор, да и то, в общих чертах. Эту первую гитару заиграли в первый месяц, в «бурсе», я имею в виду в ГПТУ-31 в сентябре 74-го, что поделаешь дефицит, а бурсачи народ шустрый. Когда учился в училище, гитару в руки брал время от времени. Струны пальцами кое-как перебирал…
Когда возвращались с непокоренной «Облачной», после одной из ночевок, ранним утром, сидя у костра, пока все еще спали, я безжалостно мучил гитару и, привирая, пел: «Сырая тяжесть сапога…» Из палатки выползла Лариска и сказала, что у меня неплохо получается. У человека всегда вырастают крылья, когда его хвалят. У меня они, к сожалению, до конца не выросли, хотя спина чесалась. Через полгода я уже мог кое-что спеть у костра из туристского репертуара. Тому, кто в этом деле не соображал, нравилось, а при таких знатоках, как Саша Варежников, Пиалкин Володя я старался свой талант не показывать. У Салимжановой Лариски выхода не было, она терпела мою виртуоз-ность и время от времени подбадривала.
Сентябрь 1977 года. Большой палаточный город на 145 кило-метре. Турслет. Открытое первенство города по технике пешеходного туризма и спортивному ориентированию. Команды все прибывают. Владивосток, Артем, Арсеньев, Партизанск, Большой Камень. Казалось, что цепочке людей с рюкзаками, идущими от электрички не будет конца.
Осень. Бархатное время года в Приморском крае. Окружающие долину сопки облачены в золотисто-медное одеяние. Воздух наполнен ароматами увядающей природы и пьянящим дымом костров, летят пау-тинки. Над поляной гомон: крики, смех и перезвон гитар. Вечером у большого костра должен состояться конкурс самодеятельной туристской песни. Этого события все ждут с нетерпением, в предвкушении выступления любимцев публики: Пиалкина Володи, дуэта Варежникова Александра и Галина Романа, трио: Салимжанова (Шкуренко) Лариса, Люсечка Саенко (Куракина), Владыкина (Еремина) Люба. Обещает быть даже Владивостокская знаменитость Плоткин Виктор. И он приезжает на «Волге», в галстуке. Гитара упакована в футляр. Чувствуется стоит она не «шесть с полтиной», такую музыку в поход не возьмешь. Лариска, тут же при нас, окрестив его «Пижоном с гитарой», уходит общаться с Приморской бардовской знаменитостью. У меня свои проблемы я готовлюсь к вечернему конкурсу…
Мне было 19. Юношеский максимализм лез из меня во все ще-ли. (Наверное так же, как у моих: 19-летнего сына и 18-летней дочери). Тогда я считал, что если песня самодеятельная, то сочинить песню от слов до музыки, я должен сам, сам и исполнить. Сейчас, конечно, я так не думаю, но привязанность юношества осталась.
Вот тогда я впервые попробовал написать стихи…

Сонно падают листья на землю.
Мне прошедшего лета чуточку жаль.
Зябко клены с березами дремлют.
С грустью гляжу в пожелтевшую даль.

Прошло, прокатилось лето.
Модница осень снова пришла
И растворилось, растаяло эхо,
Как в небе прощальный крик журавля.

Откровенно признаться, я так волновался, что смутно помню само исполнение. Смущал микрофон. Галдеж толпы на поляне, крики и свист одобрения. И вдруг я услышал голос Саши Варежникова:
Жила, давай!
И одобрительные крики команды Приморского СРЗ, а вслед за ними и гул поляны. Я запел. Слова застревали в горле, пальцы на грифе гитары казались чужими, но я пел, я пел свою первую и думал, что последнюю песню…
…Эта осень дожди принесла.
Изумрудные травы вмиг порыжели.
Только слышится в небе крик журавля.
Не звенят по ночам соловьиные трели.

А сентябрь все спешит, подгоняя дожди
И деревья желтит золотыми монетами.
Закрываю глаза, и чудится мне,
Веселое звонкое лето.

После исполнения Лариска спросила, где я взял такие слова, я ответил, что сочинил сам. В ответ она покачала головой:
Да, ты Жила, кроме того, что Жила… еще и поэт.
… А потом, после концерта у большого костра, мы слушали до глубокой ночи Варежникова Сашу:

«Трубачи, трубачи не пьянейте от славы,
Не спешите стреножить усталых коней…»

У меня сохранился на кассете его звонкий и сильный голос…

Тогда же на слете я познакомился с оригинальными шутками Кабелева Стаса. Почему оригинальными? Да потому, что других у него не бывает. Дело было так.
Обычно на слете, на конкурсе «кашеваров» каждая команда мечтает не только занять призовое место, но при этом еще и выпенд-риться. Наш выпендреж заключался в том, что на конкурс мы решили испечь… блины! Должен заметить, что в полевых условиях, это дело довольно хлопотное, но при наличии сноровки, выполнимое. Решили испечь испекли. А блинчики, на команду в двенадцать человек, идут на счет. Получилось, что-то по два с половиной блина на каждого. Приходит Стас. Лариска суетится вокруг него, не знает куда усадить… гостя до-ро-го-го. Кабелев был главным дегустатором и, естественно, председателем жюри. Я глазом не успел моргнуть, как он спорол пару порций. Встал со своего почетного места, облизнул пальцы и сказал:
Дрянь какая-то, а не блины. Еще и подгоревшие! Не умеете жарить в походных условиях не беритесь, и… ушел.
У меня не было слов ответить на такую наглость. Шубина (Волкова) Люба, которая часа два подряд колдовала над этими блинами, так и села у костра с поварешкой в руке, а у Лариски глаза стали круглые, как у совы. Она только и произнесла на выдохе:
Ну и шутки у тебя, Стас!
Лариске, как руководителю, а мне, как завхозу команды, после пиршества Кабелева, блинов не досталось.
О том, что Стас пошутил, я сообразил только на награждении команд, когда бежал по поляне к судейскому столику за грамотой. Мы были первые! Когда Кабелев пожимал мне руку, у него было такое хитромудрое и довольное лицо, как у кота после сметаны. Я понял, что ему понравилась собственная шутка.
Я через четверть века, после той шутки, даже сейчас, не всегда сразу соображаю, шутит он или нет. Вообще Кабелев это отдельный разговор, а если серьезно, даже не разговор, а эпоха в развитии совет-ского и российского туризма. Я с твердостью могу сказать, что Стас, как его все привыкли называть эпоха-легенда экстремального спорта и в этом отношении ему не стоит скромничать, умалять свои успехи и организаторские способности.

В 77-м в походах мы пели песни Высоцкого, Визбора, Кукина, Арика Круппа, последний из которых считаю, незаслуженно забыт нынешними бардами. В этом году исполняется тридцать три года того трагического дня. 25 марта 1971 года Арик и его восемь товарищей по-гибли под лавиной во время похода в Восточных Саянах. Наверное он чувствовал это, когда писал:

«А все-таки, все-таки хочется жить,
Даже когда окончательно ясно,
Что выдуманные тобой миражи
Скоро погаснут, скоро погаснут…»

У всех туристских костров конца 70-х, начала 80-х всегда звуча-ла его песня «Десять звезд».

«Есть десяток звезд над головой
И топор, чтоб нарубить дрова.
Так сложи рюкзак, ведь это не впервой
Слышать нам разумные слова
О том, что в душных комнатах теплей,
О том, что лес вблизи не голубой
Но нам дороже ртутных фонарей
Вот эти десять звезд над головой…»

Так мог написать только человек, не понаслышке знающий о «десятке звезд». И вблизи, лес действительно не голубой. Голубой он только из окна теплой и уютной квартиры.
Чувствовать, остро сопереживать и так понятно, и искренне на-писать, мог только Арик Крупп. Для него рюкзак и гитара были обра-зом жизни. Образом жизни были и стихи, которые он пел. Их слог про-стой и незамысловатый, всегда наполнен глубоким смыслом.

«…А все-таки, все-таки хочется петь,
Даже когда в сердце песням нет места.
Только б не сдаться и только б успеть,
Спеть свою самую главную песню…»

Спел ли он свою последнюю песню? Кто ответит?

Владимир Высоцкий:

«Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так…
Если сразу не разберешь, плох он или хорош
Парня в горы тяни рискни, не бросай одного его
Пусть он в связке одной с тобой там поймешь, кто такой»

Мужественность его песен всегда звучала у походных костров, но вот, петь его песни на конкурсах и фестивалях отваживался не каждый. Петь песни Высоцкого, а тем более подражать ему на таких мероприятиях гиблое дело. Это все равно, что слону и бегемоту исполнять на лужайке па-де-де.

В 1978 году в Находке дал концерт Юрий Кукин.

«Мне солнце виски опалит,
Мне дождь обесцветит глаза.
Ищу я в дорожной пыли
Слова, что еще не сказал…»

Вслушайтесь в эти слова. В их музыкальность и правдивость. Этим четверостишием сказано все и трудность пути, и постоянный созидательный поиск.
На мой взгляд, в творчестве самодеятельных авторов гармонично сплетаются не только поэзия и музыка, но и сама жизнь с ее много-гранной сложностью.
Авторам самодеятельной песни может позавидовать любой профессиональный композитор. Разве кто ни будь, написал лучше Визбора? Кто ни будь, может сравниться с музыкальностью Никитина? Многоголосием Берковского? Жизненностью Кима или Егорова? Я твердо могу сказать нет. Потому что песни эти написаны душой и для людей. Эти песни выстраданы и пропущены через сердце.
Список авторов можно продолжить бесконечной чередой. Но надо ли это делать?
Недавно состоялись концерты, посвященные памяти Визбора. К сожалению организаторы так оркестровали его песни, что слушая их, невольно ловил себя на мысли, что из песен Визбора странным образом пропала душевность и проникновенность.
Песня Олега Митяева «Ножи» в исполнении Шафутинского приобретает совершенно иной смысл и звучит по крайней мере пошло - затертым ресторанным шлягером. Других слов я просто не подберу. Замечательный автор и исполнитель Олег Митяев к сожалению, а может по веянию времени, перешел из разряда самодеятельных в разряд шансонье. Радоваться этому или огорчаться - не знаю. Прав был классик авторской песни Булат Окуджава.

«Каждый выбирает для себя…»

Слушаю кассеты Митяева и в душе возникает непонятное чув-ство смятения.
Не удивительно, что у походного костра почти никогда не звучит поп музыка. Почему? По простой причине - она безжизненна. Не поются у костра «Миллионы роз» - и все тут! Все дело в том, что поп песни - это песни однодневки, как ночные бабочки - была и нет. Я не чего не имею против рока, попа, рэпа. Тем более что рок, как одно из направлений песенного творчества, имеет свои корни именно в самодеятельной песне. Самое главное, что все песенное творчество, чем переполнены нынешние телевизионные экраны, подчинено одному коммерции. Деньги стали мерилом нашего нравственного воспитания и восприятия. Но господа! Так же думают не все!
Эту философию хотел бы закончить словами Александра Доль-ского:

«…Прощай двадцатый век святоша и безбожник
обманщик и мудрец, философ и факир.
Прощай двадцатый век убийца и художник,
Оставишь ли в живых безумный этот мир?!»

С конца 60-х Находкинский туризм переживал настоящий бум. Группы туристов одна за другой уходили на маршруты. И как пели в шутливой песне:
«Ну, что же за напасти, куда же смотрят Власти
В субботу в электричку не попасть
Туристы там хохочут, билеты брать не хочут
И песни непристойные поют чтоб им пропасть…»

На счет билетов - доля правды есть, но вот непристойных песен мы не пели - это факт. Слова из песни, которые я привел выше, пожалуй, самая непристойная песня. Как-то, напротив, в электричке сидела бабуля-дачница. Она сразу безапелляционно заявила: «Про дачников!», а потом еще и подпевала. Гитара в любой группе туристов воспринимается не как атрибут или антураж, она, прежде всего надежный друг и спутник.

«А все кончается, кончается, кончается,
Едва качаются перрон и фонари.
Глаза прощаются, надолго изучаются
И так все ясно - слов не говори!..»

5 мая 1978 я уехал отдавать долг Родине! Провожали меня Волков Коля, Шубина Люба и Ишутинова Наталья. Остальные ребята искали упавший под Пиданом вертолет. МЧС тогда не было. Спасателями были туристы, которые умели все или почти все.
Полгода строевых песен на Русском острове. Черноморский флот. Переход из Севастополя в бухту Стрелок. В море попробовал писать
Возьми гитару пошли на бак,
Вспомним, дружище, гражданки кабак…

Командир корабля сказал:
- Не актуально! Изучай матчасть, матрос.
И я стал изучать матчасть. Но самодеятельная песня к этому времени добралась и до флота. Объявили конкурс. Я спел свою песню. Вернее, попробовал спеть перед солидным жюри из многозвездных погон:

Вой тревоги и гул турбин,
Уходит берег в белесый дым.
Вой тревоги и все по местам
Снова, ребята, идем в океан… и т.д.

Командир корабля сказал:
Тревога звенит, а не воет. Берег может быть в дымке, но не в дыму.
Замполит добавил:
Не актуально!
Командир эскадры добил:
Изучайте матчасть, товарищ старший матрос!
И я изучал матчасть, выбросив дурь из головы.

1 мая 1981 год. Перрон «Арсеньева». Знакомые радостные лица. Еще день назад на мне была форма военного моряка, а сегодня старенькая потертая штормовка, которую бережно хранил вместе с рюкзаком и палаткой три года, Волков Коля по кличке «Волчара». За плечами три года службы на флоте, а впереди жизнь с планами покорения горных вершин, перевалов и бурных, своенравных рек. А пока? Пока идем на сплав по реке Сучан. На «Горбольнице» в вагон вваливается Шкуренко Вася, за плечами у него колоссальных размеров рюкзак, сверху которого громоздится ПСН. Из-за его спины с визгом:
Жила, вернулся! выскакивает его жена, Лариска. Та самая «Томатная паста».
Электричка, размерено постукивая колесами на стыках, несет нас в город Партизанск. За окном мелькают пейзажи Золотой Долины. Воздух над землей дрожит, паря от ласкового весеннего солнышка. Вверху пронзительно лазурное небо, а под ним зеленеющая дымка со-пок с сиреневыми, красными, бардовыми мазками распустившейся вербы. В открытое окно вагона врывается ветерок, неся с собой смоли-стый запах распускающихся почек. Так хорошо, что хочется петь!
Лариска расчехляет гитару:

«…Мы идем то без дорог, то дорогами…
Люди в селах нас встречают равнодушием,
Только песнями до самых слез растроганы,
Приглашают снова в гости, став радушными…»

В надежде встретить знакомых, бегу по электричке. В одном из тамбуров какой-то щетинистый мужик перепирается с контролером по поводу билета. До боли знакомое лицо. Где-то я уже встречал этого мужика. Вспоминаю на слете! Он изображал пантомиму. Это же Бу-ня! Буня вглядывается в мое лицо, морщит лоб:
Жила! Ты откуда? Ну, тебя на флоте и откормили!
Зато ты, как велосипед!
Отбиваясь от наседающего контролера, спешим в третий вагон. Партизанск. Надо выгружаться.
В Партизанске почти лето. Зеленеющие тополя. Хрустящие пи-рожки, купленные на привокзальном базарчике. Пересаживаемся в по-езд, состоящий из тепловоза и двух вагонов. Через пару часов выгру-жаемся в Сергеевке. Спешим к реке.
Ну-ка, моряк, разомни поясницу. Шкуренко Вася взваливает мне на рюкзак «десятку». Сам подхватывает трехлетнего сына Лешку и, мурлыча какую-то песенку, не спеша уходит вперед.
«Черт! Вот это тяжесть. Неудобно-то как».
На «Ермаке» станок выпирает, фактически несу плот на голове. Шея затекла, спина немеет через сотню шагов, ноги трясутся:
«Дались мне эти водные походы! Вот, придурок, поперся»
Шкуренко оборачивается:
Ты ножками-то шевели.
Ему в голос вторит его жена, Лариска:
Давай, давай, Жила! Три года дурака валял. Тебе разминка по-лезна.
«Ничего себе разминка? Под этим плотом и помереть можно. Ну, кажется, все. Река!»
Сбрасываю полт, рюкзак за плечами вырастают крылья.
На берегу уже горит яркий костер. Мой первый гражданско-походный обед. Вкус спи-си-фи-цеский. Плоты накачаны. На воду!
Кажется, Буне не повезло, у него на «шестерке» три «бестолко-вые» женщины, среди которых и моя будущая половинка Никишина Татьяна. Полный раздрай. На первых же кольях пропарывают плот. Причаливаем. Завьялов Слава высаживает меня на помощь Буняшину. Быстро разводим костер. Буня начинает колдовать над плотом. Дев-чонки разбрелись по берегу в поисках первых цветов. Я не у дел.
Что маешься? Бери гитару пой! Буня дует на заплатку об-мазанную клеем. На фига балалайку тащишь, если не поешь.
Да, вроде как-то не к месту…
Ему еще и место! Пой!
Устраиваюсь поудобнее на валежине. Подходят девчонки. Поем.

Все перекаты да перекаты
Послать бы их по адресу.
На это место уж нету карты
Идем, бредем по абрису
А где-то люди живут на свете
Друзья сидят за водкою
Владеют камни, играет ветер
Моей дырявой лодкою…

Во, во! Как раз про нас, каламбурит Буня.
До вечерней стоянки идем без приключений. Только девчата жалуются, что у них животы болят от анекдотов и приколов Буни.
Вечер. В кругу друзей у костра неповторимый уют. Костер, по-стреливая в небо искорками, горит ровно и жарко. Кто-то пошевелил его палкой, рассердившись, огонь взрывается снопом искр и они свет-лячками взлетают в небо, перемешиваясь со звездами. На руках у Шку-ренко Василия сидит его сын Лешка, как завороженный смотрит на огонь. Лариса берет гитару и поет ему колыбельную:

Мой маленький гном, поправь колпачок,
И брось, не сердись, разожми кулачек
Беги от людей, мой маленький гном,
Беги поскорее в свой старенький дом…

Лешкины глаза медленно закрываются и он, сладко посапывая, утыкается носом в грудь отца. Василий осторожно встает и уносит его в палатку. Лариска смеется:
Умаялся главный водник.
Возвращается Василий, хитро улыбаясь, протягивает мне ков-шик. Нюхаю? Спирт! Отхлебываю глоток. Во рту огонь. Протягиваю кружку по кругу…
(В апреле 95-го, очевидно в приступе ностальгии написал:

Идет по кругу в кружке крепкий спирт
И искры в небе словно светлячки.
Еще я помню, как река шумит,
Как в зимовье поют в углу сверчки.
Не спрашивай меня про ностальгию.
Она как будто здесь и не при чем,
А помнишь, в байдах мерили мы мили
Сейчас плюю на лужу под окном.)

В этот вечер ребята обсуждали предстоящий водный поход на Катунь. И песни, песни, песни… до глубокой ночи.
Ночью пошел дождь вперемешку со снегом. Вот тебе и вечерняя идиллия. Приморская погода непостоянна, как женщина. Проснулись с Татьяной в луже. Удружил Шкуренко.
Я вам в ямке палатку поставил. Чтобы скатывались друг к дружке.
«Скатились, чтоб тебе пусто было».
Сидим в углу палатки на мокром спальнике и трясемся, как два промокших бурундука. Холод дикий. Не выдерживаю, выскакиваю из палатки, стуча зубами, начинаю рубить дрова. Слава Богу, костер еще не успело залить. Костер шипит, плюется искрами и дымом. Нако-нец-то разгорается. Подходит Татьяна. Не сговариваясь садимся на ле-жащую у костра колоду и подскакиваем. Она мягкая и мычит. Фу блин, Буня в спальнике! Подтягивается заспанный и промокший народ и все стараются присесть на Буняшина. Он не реагирует, только ближе и ближе подползает к костру, пока спальник не начинает дымиться. От-катываем его подальше. Буня просыпается и мечтательно произносит:
Мне снился Крым… и женщины…
Крым, Крым! Через пять минут был бы из тебя шашлык.
Защебетали птицы. Солнце, не долго раздумывая, выкатилось из-за гор, согревая нас, реку и тайгу.
Вид удивительный. На фоне василькового неба белоснежные горы и долина в бледно-изумрудной дымке, а над всем этим ослепи-тельно горячее солнце. Как будто и не было промозглой ночи, а если и была, то было это давно и не с нами.
Лагерь превращается в цыганский табор. Сушимся.
Василий, плутовато щурясь, оправдывается:
Я хотел, как лучше. Чтобы скатывались…
Беззлобно ворчу на его оправдания.
Завьялов Слава мудро замечает:
Зато по полной программе. Без растяжки, как положено вод-нику. Уж, мокнуть так мокнуть!

Гражданская жизнь завертела, закружила. Походы, слеты, фес-тивали.


Как завидовал я, завидев людей с рюкзаками. До кома в горле! Часто встречал на перроне станции Тихоокеанской своих старых дру-зей, уходящих... уезжающих в очередной маршрут. Перебрасывался не-сколькими фразами. Старался быть в курсе клубовских событий. Когда команда «Сихотэ-Алиня» стала первой на чемпионате СССР, честное слово, я был горд. Был горд тем, что знаю этих ребят не по газетным портретам.
Случались и казусные истории. В 86-87 годах Находка была объявлена «пограничной зоной». Как-то с группой оперативников про-веряли документы в электричке. В одном из вагонов ехал Сергей Ли-фер со своими воспитанниками. Половина вагона завалена рюкзаками. Лифер сидит в позе аса-восходителя, задрав ноги на рюкзак, вполглаза читает газету, одновременно следит за своей гомонящей оравой, кото-рая замолкает на некоторое время при виде милиционеров. Не доходя до него, говорю своим ребятам:
У этого мужчины, с газетой, документы проверять не надо. Я его знаю
Лифер оторвался от газеты, удивленно глянул из-под очков, ни-чего не сказав, снова деловито уткнулся в чтиво, а я пошел дальше по проходу.
В притихшем вагоне, слышу голос Лифера:
Гордитесь пацаны! Лифера даже железнодорожная милиция знает!
Мне почему-то стало смешно и грустно одновременно: «Эх, Се-режа, Сережа! Не узнал ты в форме лейтенанта милиции Жилу, кото-рый вместе с Лариской пели про тебя песню, несколько переиначив Визбора:

«…рядом сидит пацан, худенький сам с лица
и кандидат в мужья… братцы так это…»

Толпа дружно подхватывала:
«…Лифер!
Я на себя гляжу, нету чудес твержу
Нету чудес, а все ж? ОН это ОН! Похож…»

Скуластое лицо Сергея в отблесках костра принимало гордели-вое выражение Наполеона.
Вспомни Сережа! Это было в 77-м на краевом слете в Тигровом.

«Так собирайся в путь скорей, иди без остановки
Там за грядой еще гряда, а дальше перевал.
Я так хочу, чтоб у костра таежною ночевкой,
Огонь любимых, фестивальных песен нас бы согревал.
Огонь нас согревал…»

Вот, что вспоминает известный в нашем городе композитор Зю-зюлев В.М., один из активнейших участников кээспэшного движения 80-х годов:
«Первый городской конкурс авторской песни «Находкинские струны» состоялся в 1979 г. в ДКМ, где я стал дипломантом за лучшее исполнение авторской песни. К сожалению всех участников конкурса я уже не помню. Председателем жюри был секретарь Находкинского горкома ВЛКСМ Владимир Федорченко.
В 1980 г. в ДКМ прошел второй смотр-конкурс авторской песни под девизом «А песню подхватит любой», просвещенный 60-летию Приморского комсомола. Участниками этого конкурса были: ВИА «Мечта» его руководитель и автор песен Аркадий Коваленко, Олег Петухин со своей песней «Комсомол в пути», Александр Варежников исполнял песни Виктора Плоткина, Людмила Мишина исполняла свою песню «Море верни мне любимого», Владимир и Светлана Дальмухо-медовы, ребята из Дальморгидростроя Валентин Малов, Юрий Редькин, Галина Рамиль. На этом конкурсе я так же стал лауреатом. В это время и был организован городской клуб самодеятельной песни (КСП) «Находка» где я был избран его председателем. Базировался КСП «На-ходка» в ДКР в кабинете №13. Директор ДК Галина Михайловна Сы-соева создала все условия для благополучного существования этого клуба. В то время в КСП объединились такие коллективы, как: женский вокальный ансамбль «Приморочка» руководитель и хормейстер Светлана Крыгина. Женский вокальный ансамбль «Находка» руково-дитель и хормейстер Алья Слаутина. Мужская вокальная группа ДК рыбников руководитель и хормейстер Владимир Ким. Вокальное трио КСП «Находка», где я был вокалистом и аккомпаниатором, и во-калистки Крыгина и Огородникова. Солистами были Виктор Казанов, Игорь Красницкий, Владимир Ермаков, Владимир Ким, Евгений Сомов автор и исполнитель своих песен.
В то время КСП «Находка» вел большую концертную деятель-ность. Выступали в общежитиях, на полевых станах, агитпоездах, на заводах, на судах. Принимали активное участие на краевых и городских фестивалях самодеятельной песни.
В ноябре 1980 г. я и Виктор Плоткин из Владивостока представ-ляли свои клубы на третьем Всесоюзном фестивале авторской песни в городе Норильске. На этом конкурсе я стал лауреатом с песней «Моя Находка, моя потеря» на слова Людмилы Калашниковой. Председате-лем этого конкурса был автор и исполнитель из Москвы Борис Вахнюк. Кроме него на фестивале были и такие знаменитости авторской песни, как Александр Дулов, Сергей Крылов, Борис Вайханский.
В 1981 г. вокальное трио КСП «Находка», в которое входил я С.Крыгина и Е.Огородникова, принимало участие во втором открытом городском фестивале авторской песни в г. Уссурийске. На этом фести-вале мы стали лауреатами и получили диплом ГК ВЛКМ «За лучшую авторскую песню».
В 1983 г. ансамбль «Приморочка» стал лауреатом Первого Все-союзного фестиваля народного творчества зоны Дальнего Востока и был командирован в Москву на заключительный концерт, который проходил в ПКО «Сокольники» В составе ансамбля «Приморочка» было и трио КСП «Находка». Мы исполняли две песни на мою музыку: «О Находке мало сказано» на стихи В.Прохоренко и «Паруса» автором слов была А.Зимина. В сентябре этого же года по приглашению КК ВЛКСМ я и другие участники КСП «Находка» приняли участие в фес-тивале «Приморские струны 83», который проходил в бухте Лазурная и открывался моей песней на стихи Олега Паулова «Пулеметчик» в ис-полнении Игоря Красницкого.
Памятен для меня и 1985 год, когда Находку посетили ребята одного из замечательных клубов авторской песни страны из города Куйбышева (ныне Самара), где проходят знаменитые Грушинские фес-тивали. Я помню, что художественный руководитель Куйбы-шевского трио Борис Кельман, когда ему задали вопрос: «Что Вы скажете о творческой встрече с авторами Находки?», ответил: «Нам понравились песни авторов КСП «Находка» и особенно песни Валерия Зюзюлева. Очень интересной была встреча с коллегами с Приморского СРЗ»
Наш клуб самодеятельной песни просуществовал до 1985 года. Началась перестройка…
Мне известно, что Светлана Дальмухамедова организовала при ДКР КСП «13-я комната», но эту историю я уже не знаю»

Сухие автобиографические факты, даты, фамилии, а за всем этим постоянный творческий поиск. Бессонные ночи. Встречи и расставания