Башни земли Сеннаар. Главы 2-4

Глава вторая. Спустя пять лет на Земле

«Однажды, когда авва Сучандра Паравишнудэва брел по грешной Земле в сопровождении семерых своих учеников-апостолов, им пришлось заночевать не окраине некоего большого города. И так вышло, что расположились они на городской свалке.

На той же свалке кормилась стайка беспризорных детей, которые приняли Пророка и его апостолов с великой враждебностью, на что апостолы ответили посохами и каменьями. Одного из детей им удалось пленить и авва приблизил его к себе и дал ему имя Мани в честь великого персидского пророка и первочеловека.

И возроптали апостолы, ибо ходили они вместе с пророком уже семь лет, и каждый из них еще не имел имени, лишь своим безропотным служением заслужили они номера в иерархии.

— До сих пор мы считали идеальным числом Гептаду, — возмутился Квадр.

Как всегда, когда бывали в городах, говорили они на языке жестов, поскольку уши их были залеплены воском, дабы не слышать богомерзкой рекламы, которая громыхала с небес, изрыгалась из громкоговорителей и пестрела и двигалась на каждом фасаде.

- Не суесловь, — строго оборвал его авва,и пояснил: — ибо сей юнец впервые за долгие годы напомнил мне о том, что физиологически я еще являюсь мужчиной и так ублажил меня, что взыграли ятры мои. А ведь я и к каждому из вас стремился сердцем и душою, но глухим осталось тело мое. Это можно было бы образно сравнить с тем, как некий старец на протяжении семидесяти лет изучал древние и тайные науки, освоил и теософию, и Каббалу, и нумерологию, и Атбаш Цифирум, и дивинацию, и Шемхамфораш — и по прежнему был ученым-теоретиком, не в состоянии вызвать ни единого демона ада или какого-нибудь завалященького райского херувимчика, хотя и прилежно медитировал и занимался магией, и назубок знал все заклинания — а мальчишка-сапожник, не зная даже грамоты, вдруг находит волшебную лампу и становится повелителем джиннов. Так и мы все должны не растекаться в теории, ибо теория оккультного велика и в ней мы способны раствориться без остатка, а искать метод воплощения теории магии в ее практику. Надобно искать! Искать волшебную лампу или шапку невидимку или волшебную палочку.

Его первая ученица Монада слушала эти слова с великой скорбью. Этому человеку отдала она всю свою юность, любовь, веру и надежды все свои связывала только с ним. Он увидел ее, крепкую коренастую девочку, немного стеснявшуюся своей далекой от изящества фигуры однажды вечером на бесплатном рок-концерте в честь дня города, где было залейся халявного пива и сосисок в тесте, где она хоть как-то пыталась оторваться от будничных проблем, а их у нее, студентки третьего курса экономического факультете было выше крышы - и зачеты, и практика в банке, и одеть нечего, и за жилье платить пора... Но самой главной ее проблемой было то, что она хотела любить и быть любимой, а окружавшие ее парни и девушки предлагали ей только потрахаться либо потравиться, один предложил вместе умеретьт, другой на пару взорвать чего-нибудь, и потому она свою жизнь считала никчемной, а саму себя - самым несчастным человеком на свете. И вдруг к ней подошел этот человек с глубоко запавшими синими глазами и заговорил с нею о люби, и о Том, кто любит и ее, и всех людей. Она же стала ему возражать, говорить, что любовь небесная - это, конечно, прекрасно и все такое, она и сама крестик носит и на Пасху в церкви была в том году, но это все-таки не то, что любовь земная. То есть ей вовсе не нужна плотская любовь, тут дело не в сексе, ей нужна не та и не другая любови в обособленном виде, а немножко той и немножко другой но, как говорится «в одном флаконе». Ей мечталось, чтобы ее суженый любил ее духовно и телесно, а она бы отдала ему всю свою любовь и душу, и тело... Не знала она, что отвечать и спорить, и вообще вступать в какой-либо диалог с аввой было нельзя, ибо он был способен заговорить всякого. Вот и вышло так, что проснулась она поутру в объятиях аввы и поняла, что отныне ей без него никуда. Была она Леночкой Соловьевой, а стала сестрой Монадой. Три года бродила она с аввою по всему миру, вербуя ему сторонников, и самым убедительным аргументом в решающий момент становилось ее тело, ибо каждый жаждал любви - и земной и небесной, и она давала первую, а авва вторую. И голодала рядом с пророком своим, и терпела нужду и холод, а когда было совсем уж невтерпеж, одевала сетчатые чулки и яркую красную кожаную юбку и отправлялась на малосвещенные улицы подработать на пропитание авве и его апостолам. Когда же она возвращалась со своими грехом заработанными деньгами, все немного осуждали ее, и авва назначал ей епитимью, и она горько каялась перед братьями, подробно расказывая чему ее подвергали в вечер греха, затем нагая становилась на колени лицом на восток и, отбивая поклоны, молила Всевышнего Митру о прощении, апостолы же подходили к ней со стороны запада и подвергали ее грешную плоть искусу.

И вот надо же теперь ее кумир, ее Учитель посадил себе на коленки какого-то блудливого пацаненка и с умным видом рассуждает о высших таинствах...

— Мы уже делали волшебные палочки, — негромко обронила Монада. — И освящали их в младенческой крови. И натирали их салом летучих мышей. И сушили на перекрестках пяти дорог под светом молодого месяца с необходимыми заклинаниями. И ни фига-то они не колдовали. Даже банки колы не смогли наколдовать.

- Я как бывший биолог могу предположить только три причины того, что нам за все эти годы прилежного учения так и не повезло совершить ни одного волшебства, — заметил Троан. — Первая: либо все эти россказни про магию и Каббалу — не больше чем выдумка, бабушкины сказки и все эти Папюс, Пиобб, Элифас Леви были попросту трепачами, дурившими людей. Либо, что царь Соломон, Аполлоний и Симон Маг были плодом человеческого воображения, мифом, легендой… И третий вывод: что это были люди незаурядные, нестандартные, нелюди, представители иной земной или космической расы, и мы не в силах совершить того же, что совершали они в силу отличной от их физиологии. Собака не может жить под водою, а обезьяны управлять звездолетами.

— Очень неудачные ты приводишь при меры, — возразил авва. — Зато человек может дышать водою как рыба, если создать ему для этого приспособления, а с космолетами сейчас управляются невежественные рудокопы, чьи мозги развиты не многим более обезяньих. Значит и тут сработала волшебная лампа Аладдина…

Затем, когда все уселись для вечерней медитации, авва сказал: «Сердце мое неспокойно, ибо в мире таится еще много тайн для нас».

- Тебе ли говорить об этом, авва, — возразил его ученик Тетрад, — коий познал все тайны во Вселенной и учит нас им?»

- Может быть, авва прав, — ответила ему верная ученица пророка Монада, — ибо он не в состоянии прокормить нас, его вернейших учеников, а ведь Христос был способен пятью хлебами накормить массу народа.

В это время на свалку, где они сидели ворвалась стая бездомных собак и принялись лаять на них.

- Вот, — сказал авва, — вышние силы посылают вам пропитание.

И они забили нескольких животных, и пожарили их, и съели и силы вернулись к ним.

- Но в чем же тут чудо? — воскликнула Монада — Где же чудо, кое ты обещал нам? Да, это ведь обычная стая собак, она могла бегать где хочешь, ну и мы их побили.

- А чудо в том, дитя мое, — отвечал ей Сучандра, — что некая высокая сила нам с вами покровительствует, но мы не знаем, чья она и откуда идет. Добро бы она шла от вышних сил, к которым мы априорно склонны в наших симпатиях. Но вдруг она исходит из сил низменных, животных. Ведь съеденные вами звери бегали по Земле и Земля их прислала нам.

- Как же нам узнать, — воззвал Секст, — то ли Бог к нам благоволит, то ли Дьявол нам посылает такое искушение?

- Это значит, — рассудил авва, — что мы должны задать вопрос Силам, кои нас окружают и постараться познать истинный смысл знамений, кои они нам присылают.

И сели тогда Пророк и апостолы его в круг и воззвали к Вышним силам. Долго смотрели они в небеса, но в них не было видно ничего, кроме рекламного блока жевательных резинок, которые, кружась и подпрыгивая протянулись по всему горизонту.

И воззвали они тогда к Низшим силам, и ветер тогда прислал им обрывок газеты. И поручил тогда Сучандра своему ученику Квадру прочесть газету и поискать скрытого смысла в ее строках, ибо природа богов такова, что они никогда не говорят с людьми в открытую, но лишь намеками.

В газете на первый взгляд не было ничего существенного — славословия Экономическому совету планеты за добавленную единичку к ежедневному пособию. «Неужели я променяю свою свободу на этот паршивый бутерброд!» — воскликнул Монад. — Да лучше собак жрать, чем целыми сутками смотреть на эту срамоту». И он указал на небо, где прилюдно шла реклама эротических игрушек.

«Расценки на клики по баннерам выросли», — между тем читал Квадр, — теперь за тысячу кликов по пол-единички дают, неплохо».

«Это же озвереть можно — целыми днями по мышу пальцами тыкать» , — завозмущались апостолы.

«Ага, вот еще, кризис в Золотом треугольнике. Из-за повсеместной легализации героина доходы производителей опия упали в сотни раз, крестьяне, раньше выращивавшие мак, теперь разоряются и подаются в города… Вот пожалуй и все!

«Если это и есть знак, то знак дурной», — заявил авва, — ибо не в дурмане надо искать спасения, а в просветлении. Хорошо ли ты смотрел газету, нет ли там еще чего?».

«Ну вот тут еще есть обрывок заголовка «Проект «Скорпион» заморожен».

«Что еще за проект? — удивился авва».

«Это так называемый «наш ответ космитам» — усмехнулся обычно задумчивый и молчаливый Гептад, который в мирской жизни закончил мехмат и даже поработал немного в конструкторском бюро. Проект «Скорпион» — это проект управляемой пространственно-временной воронки, которая сможет втягивать в себя прошлое и превращать его в будущее. На околоземной орбите висит этакая рогулька, внутри которой вращается этакая вот воронка. Она впитывает в себя пространство и превращает его во время. Таким образом запушенный сквозь нее звездолет попадает на звезды, не теряя ни секунды времени, ну и экипаж ни на секунду не постареет соответственно. Интересный был бы проектик… Но его заморозили из-за недостаточного финансирования. Да вот и он сам летает, «скорпиончик». — И юноша указал не появившуюся в небе шайбочку с хвостиком на конце, которая в этот миг проявилась на небе из-за перерыва в рекламном полотнище и тут же скрылась за рекламой эротических подгузников.

- Вот вам и знак, — с видимым удовольствием заявил авва Сучандра. — И земной и небесный. Вот вам и лампа Аладдина. Истинно говорю вам дети мои, не отрастет еще бороды у сего юнца, - и он ласково погладил сидевшего у него на коленях Мани, - как мы уже будем творить чудеса и нам покорятся духи подземные и небесные!

Как бы в подтверждение этих слов мальчик очень громко пукнул, и апостолы так и покатились со смеху.

- Ей-богу, раз она Маня, то у нее ничего на бороде не вырастет! - надрывался Октад.

- Манья Пердунья! - вторил ему Квадр.

- Или Манька Пердючка!

- Дяинка, а чего они дразнятся! - захныкал мальчишка и прижался к авве .

- Во смехе нет греха! - поучал его пророк. - Имя же дается нам свыше и мы должны любое из своих имен носить с гордостью. Ты даже должен более гордиться, чем все они, ибо кроме именни у тебя есть еще и нареченное прозвище. У них же нету имён, а одни лишь номера: Монада - Единица, Дуон - Двойка, Троан...

- Какаго же хрена ты своего имени стыдишься, Павел Матвеич! - выйдя из себя воскликнула Монада и встала перед собравшимися уперев руки в бока. - Идиоты! Кого мы с вами слушаем? Недоучку, которого пульнули с филфака за ****ки, выперли из семинарии за воровство икон и изгнали из ашрама за торговлю священными лингамами? А я истинно говорю вам: раньше этот голодранец маленький станет повелителем мира, чем этот пройдоха-авва с овершит хоть одно завалященькое чудо, на которое вы все так надеетесь. Всё! Надоело! Идите вы все в жопу, а я от вас ухожу! - Она повернулась и пошла прочь.

- А ведь ты запросишься обратно, Монада, - негромко вслед ей обронил Сучандра.

- Ага, как начнешь чудеса творить! - буркнула она.

- Ты сказала,- завершил их спор Сучандра.

Как всегда последнее слово осталось за ним.





Глава 3. Тем временем на планете Гермес

«Тот полудень во дворце монарха Гермиона был наполнен радостью и счастьем. Наиболее великие и славные боги и богини собрались для того, чтобы поздравить сына Гермеса с рождением ребенка, внука самого Гермеса. Самый юный из богов, Гермес, став уж в который раз дедушкой, не скрывал слез счастья — ведь это был его последний внук, которого он уж и не чаял увидеть, поскольку с тех пор, как люди перестали верить в древних богов, у тех живородящая сила поубавилась и почти что сошла на нет. Царь Гермион был пьян от счастья и гордости — еще бы, впервые за столько тысяч лет сами боги снизошли к людям и оказывали ему почести, от которых могла бы пойти кругом голова у менее подготовленного и менее верующего человека. Сам же малютка-сынок его мирно пускал пузыри в колыбельке, а его мать, Эвридэя, обессилевшая от тяжелых родов, покоилась рядом и слабо улыбалась, полагая, что все эти величественные существа в белых одеяниях, наполнившие ее спальню, просто ей грезятся. Ну уж лучше такой сон, решила она, чем какой-нибудь кошмар вроде еще одного виртуального дракона. Ей стоило больших моральных мук решиться родить малютку, поскольку до этого у них с Гермионом не было детей с момента свадьбы (а тому уж минуло более двадцати лет). Они уж и не думали, что это случиться, и она, преисполненная повседневными тяготами монаршей жизни, было совсем уж разуверилась в себе как в матери. В конце концов, у них и без того было работы невпроворот. Им приходилось вдвоем с мужем осваивать эту проклятую и беспощадную планету, которую ее муж решил назвать Гермесом, вербовать и заманивать сюда всяких проходимцев, чтобы увеличить народонаселение страны, сражаться со всякими непонятными чудовищами, пахать землю, вести переговоры, отражать нападения извне... И всюду она, Эвридэя была рядом с мужем, помогая ему где словом, где делом, где личным примером, а где и хватаясь за пистолет или за штурвал корабля.

«Пусть даже этот сон навеян мне, — думала она в полузабытьи, — но тогда уж пусть он продлится подольше».

Между тем незнакомый ей мужчина в каких-то архаичных до блеска надраенных доспехах поднялся к колыбельке ее сына, помедлил и сказал:

— Я не смогу произнести своего пожелания над этим младенцем, пока ему не будет дано имя.

Все взгляды оборотились на Гермиона и он растерялся. Он перебрал в уме уж миллион имен с того самого момента, как придворный врач по капельке мочи установил, что его жена беременна сыном, но до последнего момента никто не был уверен, что ребенок родится, ибо уж слишком тяжелы были роды, а рожать дитя в пробирке оба супруга не захотели. Да и сам покровитель царя, божественный Гермес, не дал бы покровительства рожденному неестественным путем внуку.

Разведя руками, Гермион сказал:

— Почтенные гости! Я был в немалом сомнении относительно имени своего сына. Я не хотел бы давать ему никакого иного имени, кроме эллинского, поскольку исповедую старую веру и хотя не являюсь противником новых богов, но также не хотел бы становиться и их сторонником, дав ребенку имя иудейское, кельтское или исламское. — Присутствующие на празднестве боги и богини одобрительно закивали. — Но я также не хотел бы отдавать свое пристрастие и кому-либо из присутствующих здесь богов, поскольку в таком случае он будет рассчитывать на покровительство одного бога и лишиться поддержки всех прочих. И потому я даю ему, — он поднял мальчика на руки, — имя Пэмандр, в честь книги, которую написал мой божественный отец. Пэмандр — это значит «человек божественный», посвященный богам и…

По зале пронесся глубокий вздох разочарования.

— Сынок, — опечаленный молвил Гермес, самый юный из богов, до сих пор не отрастивший себе бороды, но пять тысяч лет жизни сквозили в его усталых глазах. — Ты бы хоть со мной посоветовался… Я теперь никогда не смогу испросить твоему сыну и своему внуку бессмертия, ибо Пэмандр — это всего лишь человек, человек, вознамерившийся познать мир богов, но так и оставшийся человеком. Одно это имя несет на себе проклятие человеческого рода, причем проклятие вечное, непреходящее и оно будет преследовать его по гроб жизни. Однако, раз ты сказал - да будет так. Пусть единожды данное тобою имя навеки останется с ним. Я не смогу даровать своему внуку бессмертия, ибо это не в моей власти, но в моей власти даровать ему презрение к смерти и бесстрашие, предприимчивость и волю к победе. Да будет!

Затем и мужчина в доспехах подошел к ошарашенному Гермиону и вытащил меч шириной с добрую лопату. Недрогнувшей рукой он поднес лезвие меча к устам малютки и произнес:

— Да будет сей младенец самым искусным воином, которые рождались со времен Геракла.

Затем к ребенку подошла неописуемой красоты дама в несколько легкомысленных одеяниях, которая поднесла к личику ребенка пышную и ароматную розу и сказала:

— Пусть все женщины мира обожают тебя и любая, какую ты лишь возжелаешь, придет в твои объятия и будет полной твоей власти.

Подошедшая следом за ней матрона дунула в лобик малютки и пошептала:

— Этим дуновением тебе, о милый малыш, да будет дарована мудрость.

За ней приблизилась дамочка спортивного вида в миниюбке, которая щёлкнула пальцами перед крошечным носиком и сказала:

— Пусть твой острый глаз никогда не дает промаха, и любая твоя охота всегда заканчивается успехом.

За ней приковылял хромой мужик в закопченной рубахе, и, мазнув испачканным сажей пальцем по щечке малютки, проскрипел:

— Ты будет искусен во всех ремеслах, которые тебя заинтересуют, а которые не заинтересуют, теми ты сможешь овладеть в мгновение ока, так тебе говорит старый дядюшка Гефест.

Потом еще какая-то грузная тетя пожелала дитяте обладание своим домом и добром и преувеличение своего богатства, а еще какой-то напыщенный франт даровал ему великую способность к разным искусствам... Юная и пышущая здоровьем девушка пожелала ребенку самого наикрепчайшего здоровья и победы над всеми болезнями. Вереница этих странных созданий, одно за другим подходивших к колыбели казалась бесконечной, и у Эвридэи уже стала кружиться голова, особенно после того как какой-то жирный дядька пообещал младенцу соображение в финансовых делах и овладение богатствами всех царей этого мира…

И наконец свет в зале померк, и блеснула вспышка молнии, все присутствующие отшатнулись, и в притворе показалась колоссальный силуэт существа, время от времени озаряемого вспышками молний. У Гермиона подкосились колени. Он понял, кого привел в его жилище божественный отец, Гермес, в существовании коего сам Гермион до последнего времени сомневался, хотя и прилежно исполнял все обряды и ритуалы.

— Так ты говоришь, что это первый наследник богов, родившийся в последние три тысячи лет? — пророкотал Зевс. — Но имя-т о у него уже есть, так что я не смогу даровать ему бессмертия... разве что после смерти. Ладно, пусть совершит хотя бы семь подвигов в мою честь и мы подумаем, как продлить ему жизнь… Прядите, о великие пряхи, вашу пряжу, да подлиннее...

И предстали глазам собравшихся три исполинские старухи, первая из которых запустила руку в бездонный кувшин человеческих судеб и извлекла оттуда кусочек пряжи, которую моментально ссучила в нитку и протянула своей сестре. Та же вытянула ее далеко-далеко и стала тянуть еще и еще дальше, третья же с недовольным видом поигрывала огромными острыми ножницами, видимо не решаясь пустить их в ход перед недреманным оком царя богов и ловя каждый его взгляд.

Довольный Гермес подмигнул сыну — его недаром прозывали пройдохой.

То были последние из великих бессмертных, подошедших благословить новорожденного, и остальные уже мало-помалу собрались расходиться, но в этот миг на глаза Гермиону попалась маленькая и сухонькая старушонка с аршинной клюкой, которая подобралась к нему и, ткнув своим острым крючковатым пальцем в длинным загнутым ногтем чуть ли не в лицо ребенку, прокаркала:

— А я желаю эту ребенку…

В этот момент все разговоры и всякое движение в зале стихли, ибо все моментально узнали эту отвратительную, мерзкую и подлую даму — богиню горя и бедствий Эриду, которую Гермион намеренно не пригласил на торжество. Да и как можно было приглашать ту, из-за которой в свое время разразилась Троянская война, которая способна была навредить кому угодно и по любому поводу и даже без повода, и богу, и человеку, и даже целой стране, целому миру — ни за что, ни про что… Рядом с нею возвышалась еще одна отвратительная высоченная фигура в развевающихся лохмотьях, в такт которым колыхались и ее волосы, и с яростно горящим взглядом, который она до поры до времени держала потупленным.

Эрида обвела присутствующих своим острым, колючим взглядом, при встрече с которым каждый отводил глаза.

— …я желаю ему…

— О нет! — из последних сил воскликнула Эвридэя. — Только не гибель! Умоляю тебя, не желай смерти моему ребенку! Что угодно, только не смерть!

— Глупая самка! — расхохоталась Эрида, — Разве я могу послать смерть на ребенка, которого со всех сторон обложили такими благословениями и даже почти гарантированным бессмертием! Но и с другой стороны, разве смерть — это самое худшее в жизни человека? О нет, что сказано, то сказано, и я не смогу ни в чем помешать воле богов, но…я желаю, чтобы все обещанное здесь для этого младенца сбылось только наполовину! Пусть он будет наполовину здоров, и наполовину болен, наполовину богат, и наполовину беден, наполовину умен, а и наполовину глуп, наполовину счастлив и наполовину…

За ней на свет выступила вторая фигура и подняла взгляд на окружающих. От этого яростного, остервенелого взгляда кровь в жилах похолодела у всех присутствующих.

— Что ж вы робеете глупые боги? — ухмыльнулась бестия, и шевелящиеся змеи, которые росли на ее голове вместо волос, разом подняли свои головёнки, разинули пасти и зашипели. — Или вы не узнаете меня? Я — Фено, старшая из сестер Горгон, я — древнейшая из красавиц Земли, которую вы из ненависти к нашей красоте превратили в чудовище, у которой вы убили любимую сестру, бедняжку Медузу, но меня вы убить не сможете. И я все еще живу на Земле, на планете, которую вы давно уж потеряли. Я там заправляю ненавистью и злобой. И в качестве подарка я дарую этому милому ребеночку взгляд моей любимой сестры Медузы — взгляд, от которого каменеет все живое!

— Воистину, царский подарочек! — прокаркала Эрида.

И с этими словами обе бестии закружились во внезапно налетевшем вихре и исчезли, словно их и не было, оставив в ужасе всех присутствовавших при этой жуткой сцене. Громом небесным клацнули аршинные медные ножницы и ниточка жизни младенца закружилась по зале.

Эвридэя потеряла сознание, муж бросился было к ней — и вдруг с ужасом воззрился на ребенка, лицо которого, еще мгновение веселое и безмятежное, вдруг исказила гримаса боли и страдания.

Но тягостную атмосферу, повисшую в зале, вдруг нарушило звяканье велосипедного звонка, и в зал въехала юная девушка в костюме с блесками, верхом на одноколесном цирковом моноцикле. Сделав круг по залу и рассыпая вокруг себя конфетти, она подъехала к младенцу с извинениями:

— Ах простите, что припозднилась, но срочно пришлось даровать императорскую корону одному шуту-недоумку…

— Прошу вас… — взмолился внезапно постаревший Гермион, кинувшись к ее ногам. — сделайте что-нибудь всесильная богиня! Одна бестия пожелала моему сыну взгляд Медузы, а другая… Отныне все у моего ребенка, все, все, что пожелали ему ваши собратья боги, у него будет только наполовину! И здоровье, и счастье, и ум, и удача, и любовь, и красота, и...

— Ну-ну, не распускай сопли, твое величество, — рассмеялась, балансируя на своем одноколесном велосипеде богиня Фортуна (а это была именно она). — Мы, боги, хотя и не всесильны, но достаточно могучи. Ничего особенного я в таком раскладе поделать не смогу, но… Ладно, так тому и быть, хоть это не в моих правилах… Пусть эта половина всегда будет верхней! — объявила она. И скрылась из глаз.

— А как же быть со взглядом? — только и успел молвить ей во след потрясенный отец.

— Ну… пускай не смотрит!

И из пустоты к ногам Гермиона упали очки из синего стекла.

А затем к него ногам упала еще и тонкая шерстяная нитка.

- Прости нас, сыночек, - прокаркала старуха Клото, - но у моей сестры Атропос при виде этой бестии дрогнула рука... Так что твоему малютке отпущено жизни семь лет, семь месяцев и семь дней...»

Из сборника «Мифы Солнечной системы»

Издание второе 2332 год.




Глава 4. Спустя еще 6 лет на планете Гермес

— Ну чего, Вэнгард, скажи мне, ты хоть что-то видишь в этакой хренотени?

— Ни шиша, как в пузе у Плутона, дядюшка Барзак, — ответил охотник и поскреб щетину, топорщившуюся под кислородной маской.

— А ты, И-Пу? — обратился Барзак к третьему своему компаньону.

— Мало гавали, много слусай! — огрызнулся И-Пу шепотом и не двигаясь с места.

— Если мы собрались тут ночевать, то давай ставить палатку… — начал Барзак на правах старшего в команде, но в этот миг Вэнгард обхватил его руками за плечи и зажал ему рот, одновременно прошипев ему на ухо:

— Тихо!

Вокруг них действительно что-то происходило. Барзак не был охотником на драконов. Он вообще никогда и ни на кого не охотился, кроме как на красоток в кампусах всего известного космоса (а космос в те времена был разведан вплоть до орбиты Плутона и еще немножечко дальше, насколько дальше - никто не знал, поскольку соваться туда в одиночку было себе дороже, а посылать невесть куда целый флот казалось делом абсолютно бесперспективным; во всяком случае до тех пор, пока не появятся межзвездные корабли). У дядюшки Барзака вплоть до той поры, пока его не взяли во дворец воспитателем царского сына была одна лишь профессия — водить все, что способно ездить, летать или плыть: меж планетами, среди астероидов, над горами и пустынями или в пасть самому дьяволу — словом повсюду, куда ему укажет господин Гермион. На Гермес он прибыл со второй волной переселенцев (уже с Марса, где началась ужасная резня на религиозной почве между сторонниками Всеблагого Цзин-Сяня и Смиренномудрого Махариши). Денег у него не было ни гроша, поэтому он не смог объявить себя господином и пришлось наниматься правителю кампуса Нью-Фивы в рабы за еду и питье.


CНОСКА Кампусами в космосе называются любые изолированные от внешней среды поселения, независимо от того, находятся они на грунте спутника или астероида или плавают в безвоздушном пространстве. «Кампусы независимы в той мере, в какой сами желают независимости и в какой смогут ее себе обеспечить», — гласит глава 1.12 Общего уложения. «От имени кампуса говорит тот, кто себя таковым объявляет и может отстоять свое право» (глава 3.27 там же). «Бытоустройство кампуса не касается Космоса, как бытоустройство Космоса не обязано касаться жителей кампуса, если на то не будет их доброй воли», — глава 11.7 там же).КОНЕЦ СНОСКИ


А поскольку водила он и впрямь был отменный, то очень скоро ему довелось возить и царя Гермиона, который к тому времени еще не был царем, а всего лишь помощником тирана Новафин по хозчасти. Гермион выкупил его у фиванца, хотя срок добровольного рабства у того уже подходил к концу, однако, решил Барзак, сытое рабство лучше голодной воли, — и с тех пор они уже тридцать лет вместе мотаются по космосу. Гермиону уже сорок пять лет, Барзаку стукнуло шестьдесят — аксакал по космическим меркам. Вместе они прошли пять космических войн, штук сорок стычек, без счету драк и четыре дворцовых переворота, в последнем из которых к власти пришел Гермион и объявил себя тираном всей планеты. Недорого бы стоил его титул, если бы как раз в тот момент к планете не подошла эскадра с планеты Титан - пять космических фрегатов с десятком кораблей сопровождения. Они повисли над Новафинами, недвусмысленно ощерившись лазерными пушками и баллистическими ракетами, и предложили заключить мирный договор в обмен на бессрочную концессию на добычу гелия и редкоземельных металлов. К ужасу своих подданных их новый правитель не только не собрал ополчения, не только не попытался обратиться за помощью к мировому сообществу, не только не стал торговаться, но мигом согласился на наглый ультиматум и и тут же закатил праздник в честь столь позорного мира. Корабли захватчиков опустились на бесплодную землю планеты (а на Меркурии тогда не росло ни травинки), в том самом месте, где располагается двухкилометровый промежуток межу полушарием, навеки повернутым к Солнцу и от того вечно раскаленным до адской температуры, и полушарием, погруженном в вечную тьму, и где царит вечный космический адский холод. Но на перешейке постоянно была относительная прохлада, вот почему жители планеты именно на нем ставили свои кампусы и фермы.

И в тенистой долине, именуемой Улыбкой Геенны, бесстыжий и продажный (как его тогда звали подданные) царь Гермион установил просторные надувные павильоны, заставленные столами с угощением. Он сам с женою и придворными вышел встречать интервентов в одном хитоне, и ни у одного из встречавших сканирующая аппаратура тритонцев не обнаружила ни единого следа оружия, даже ни малейшей металлической пряжки. Более того, придирчивые психологи эскадры провели и беглый перекрестный допрос встречавших их меркурианцев, но детекторы лжи показали, что абсолютно все в восторге от перпективы принять участие в празднике порабощения своей родины, ни у кого не было и тени задней мысли или даже тайных намерений относительно вражеской армии, а бесстыдные глаза Гермиона горели преданностью и раболепием.

Лишь тогда адмирал эскадры Эфраим Сучкоу ухмыльнулся, победоносно глянув на своих офицеров, распорядился подать ему парадный китель и решился покинуть надежные бронированные стены своего флагмана. И играла музыка в надувных павильонах, разукрашенных гирляндами и плакатами в честь Тритона и лились заздравные речи в честь захватчиков, которые захмелев от столь легкой победы и изысканных яств (заранее проверенных на ядовитость), веселились вовсю. Но недолгим было их веселье, поскольку неожиданно тенистую долину осветило солнце, затем оно стало стремительно нарастать, припекать и за несколько секунд атмосфера накалилась до трехсот градусов по Цельсию. В этот самый миг лопнули надувные павильоны, сотворенные из связанного гелия, и испарился весь содержавшийся в них кислород. И те из вражеской армии, что в этот миг оказались без скафандров (а это был весь генералитет и офицеры, которые по примеру адмирала вышли в одних мундирах), погибли на месте, а то, кто позаботились их надеть и успели опустить стекла гермошлемов были связаны стропальными веревками или заколоты на месте. Увы, не знали мудрые и отважные тритонцы, что и на перешейке Меркурия не везде и не всегда царит прохлада, но есть на нем и такие участки, особенно в низинах, которые выглядывающее порой раз в несколько месяцев Солнце опаляет жесточайшим огнем. Улыбка Геенны и была таким райским уголком, который раз в году на несколько часов превращается в ад. Никто из придворных не знал, что затевает их царь, но как только узнавал, в каким месте будет происходить церемония капитуляции, тот час же все понимал (календари-то были у всех). И пышные костюмы и хитоны были сшиты не из шелка или бархата, но из особой живой метаморфной материи, разработанной меркурианскими учеными специально применительно к климату своей планеты, и которая при жаре поглощала тепло и вырабатывала холод, заодно подавая в загубники кислород.

Спустя десять минут после разрушения праздничных павильонов, где происходила столь неожиданно прервавшаяся капитуляция, корабли обалдевших захватчиков были захвачены, а затем в тот же час без объяснения причин стартовали к Тритону и спустя двое суток мягко приземлились на единственном острове этой водной планеты, вращающейся на орбите Плутона. Все двадцатимиллионное население города-острова с ликованием вышло встречать победителей, уже была отлита праздничная медаль в честь адмирала Сучкоу, готовы фейерверки и отпечатаны новые учебники, где эта победа была описана в самых выспренних выражениях. И наконец отвалился трап флагманского фрегата и на пороге показался царь Гермион - а у его ног на четвереньках на цепи сидел старенький облезлый адмирал Сучкоу.

- Любезные мои подданные, - произнес царь Гермион, и его слабый хрипловатый голос, усиленный корабельными динамиками небесным громом прокатился по площади.- Благодарю вас за эту прекрасную встречу. Я поздравляю вас с вашими несомненными достижениями - вы построили для меня отличную эскадру, вооруженную прекрасным оружием. Надеюсь мне в эту радостную минуту не стоит объяснять, на кого сейчас направлены пушки этих кораблей? Поэтому я милостиво принимаю отставку всего вашего правительства во главе с премьер-министром и... назначаю их временным переходным правительством моего наместника. Господин архонт, - обратился он к стоявшему возле него придворному парикмахеру, - обстоятельства высшей государственной важности не позволяют мне дольше наслаждаться общением с моим народом. Назначаю вас своим наместником и оставляю вам четыре боевых корабля. Позаботьтесь о том, чтобы мои новые подданные как можно быстрее принесли присягу моей короне. Что же касается этого животного, - он передал парикмахеру цепь, на которой сидел адмирал Сучкоу, - то позаботьтесь, чтобы ему отвели просторную и благоустроенную клетку в местном зверинце, все же его стараниями мы приобрели такую прекрасную провинцию...

Между тем население Меркурия пребывало в святой уверенности в том, что их царь вместе со своим двором захвачен, то же подтверждали и два тритонских шпиона на Меркурии, да и сам адмирал Сучкоу, стоя под дулом пистолета заверял весь космос в том, что он лично захватил Гермиона и везет его на родную планету, чтобы там посадить его в клетку... Так что возвращение Гермиона на родину вылилось в настоящий триумф. Ему простили и переименование планеты из Меркурия в Гермес, и внедрение язычества, и установление самодержавия. А после тех денег которые потекли с колонизированного Тритона, ему бы и слова никто против не сказал, объяви он себя богом или самим сатаною.

Лишь дядюшка Барзак так и не простил царю того, что тот не взял его с собой на эту операцию. Но царь приводил в ответ резонный довод, что у старого водилы все его чувства и мысли написаны на лице, и что тритонские эксперты мигом установили бы, что против них что-то затевается.

К тому времени срок добровольного рабства у Барзака уже давно прошел, он и сам смог нанять себе с пяток рабов, отстроить дом, но так и не женился, поскольку за время, проведенное в космосе, он успел абсолютно разочароваться в женщинах. Впрочем, в мужчинах тоже. Единственные, кто его так и не смогли в себе разочаровать — это дети, которые всегда и везде, под солнцем всех планет и астероидов были одинаково очаровательны, искренни и бесхитростны. Об этом вышел у старого дядюшки Барзака разговор с Гермионом перед тем, как царь подписал его прошение об отставке, и тогда же у Барзака возникла мысль взять его воспитателем для своего мальчика — безутешная Эвридэя окружила малютку уж слишком большим количеством мамок и нянек, а это могло отрицательно сказаться на ориентации ребенка. А за мужеложство на Гермесе казнили, чем была чрезвычайно возмущена вся прогрессивная общественность планеты Земля. Впрочем, космиты по причине необходимости в скорейшем приросте быстро убывающего населения были крайне заинтересованы в повышении рождаемости и не одобряли половой распущенности, не ведущей к деторождению: на Марсе гомочексуалистов кастрировали, на Титане обращали в пожизненное рабство, на Ио меняли пол и делали проститутками, на Ганимеде… впрочем, про то, что над ними делали на Ганимеде, скорее всего врали, в тамошнем УК вообще не было такой статьи, из чего выходило, что гомиков там вообще не считали за живых разумных людей, а, уличив, обращались, скорее, как с животными.

Вэнгард был вторым рабом Барзака. Он прослужил у него уже год и через два года вполне мог освободиться. Дядюшка Барзак даже знал, что у парня уже скоплен кое-какой капиталец, чтобы купить себе жилплощадь в кампусе, он автоматически получал гражданство и мог жениться, завести детишек… хотя мечта у него была другая — он хотел уйти в космические извозчики и на все отложенные деньги думал купить межпланетную грузовую яхту, уже и приценивался.

А вот И-Пу был человек свободный, сам себе господин, потомок той могучей миллиардной волны китайцев-эмигрантов, что в середине XXI века и в течение десяти лет после бегства с Земли заселили большую часть астероидов, половину кольца Сатурна и значительную часть Марса. Большей частью И-Пу путешествовал по космосу, и если и нанимался в рабство, то на три-четыре месяца, на хороших условиях.

На Гермес он прибыл тогда, когда узнал, что на этой планете водятся драконы. Сам он фанател от драконов. Он мог часами рассказывать о них (если бы кто-то понимал его ужасный тарабарский диалект). Он пел про них песни, он сказывал о них легенды, наконец, он станцевал драконий танец. Оказавшийся в тот момент в кабачке, где плясал пьяненький И-Пу, Барзак угостил его еще стаканчиком «слезы Гелиоса» и, похлопав его по плечу, доверительно сообщил, что «если бы ты, плясун, увидел живьем настоящего виртуального дракона, то драпанул бы от него без оглядки и выложил бы в штаны всё, что у тебя только есть в кишках и еще полжелудка впридачу». Узнав, что Барзак за время поездок по планете видел драконов не раз и не два, а раз десять, причём в последний раз едва ноги от него унес (их с Гермионом спас астробайк последней модели с торсионным конвертером, который прямо из разинутой пасти дракона устремился вертикально вверх, в открытый космос, куда драконы не рискуют подниматься, «поскольку зверюги это в общем-то наземные, домоседливые, привычные к обжитым местам», - пояснял Барзак) — о, тогда И-Пу зауважал Барзака, и как еще зауважал. С тех пор он добрых два месяца караулил дядюшку у дворцовых ворот и тащил в кабаки, поил своей мерзкой «маотай» (а какую еще в китайских кабаках нальют? Откуда там «слеза Гелиоса»?) и умолял показать ему дракона. На что дядюшка Барзак ему внятно и отчетливо объяснял, что дракон — это существо виртуального мира. То есть в значительной мере существует не в физическом мире, а в вымышленном, духовном, если не сказать, «в астральном». Ну да, появляется этакая усастая и рогастая змея метров ста в длину и с пульмановский вагон толщиной, полупрозрачная, так что сквозь нее пейзаж виден, ну, бывает, что она плотнеет, извивается, чешуёй покрывается, пасть осклабливает, ну, бросается там, скот поедает. Но ведь многих людей она совершенно не задевает, они ее просто в упор не видят. Другие видят, но проезжают сквозь нее на своих байках и экипажах. Хотя, конечно, у Гермионовского астробайка дракоша оттяпала своими зубищами полдюзы, так что им обоим радиацией задницы попалило, «самому Барзаку это всё до фени, а царю пришлось подлечиться от лучевой болезни, всё ж таки у него наложницы, то да сё, неудобно будет, если от него какой-то урод родится. Хотя и тот пацанёнок, который появился и от здорового царя — тоже не подарок».

— А что, —поинтересовался И-Пу, — и вправду люди говорят, что его при рождении прокляли ваши боги?

— Вот что малый, — сгреб его за шиворот Барзак. — мне наплевать что там и где ты наслушался от своих косоглазых дружков-сородичей, но знай, что наша родная СС — то бишь «служба совести», не дремлет, и если услышит твои бредни — живо откажешься на допросе. Короче — чего там было или не было — не наше этого ума дело. Боги — они боги и есть. Мы — чтим нашу древнюю религию.

— О, —оживился И-Пу, — это хорошо, что люди уважают древнюю религию. Представляешь, на Марсе запретили исповедовать буддизм! А на Венере под страхом смерти не разрешают говорить о дао. Они говорят, что эти религии отбросили их нации на две тысячи лет назад.

— Да? И во что же они верят? — без особого интереса спросил Барзак.

— В Дракона.

— В какого еще дракона?

— В единственного, в Великого Синего дракона Хуанди, который основал нашу страну (еще там на Земле, и стал родоначальником нашей нации).

— Ну ты даёшь, мужик! — расхохотался Барзак и стукнул собеседника по плечу (напомним, что дело происходило в прокуренном опием китайском кабачке на окраине Леополиса). — Вообще-то чего-то такое в нем от вашего брата есть: морда плоская, глаза навыкате и усики тонкие развеваются, но быть вашим папашей!… хе-хе-хе! А вот как с мамашей-то дела обстояли?

— Дядюска Балзак! — убедительным шепотом сказал ему И-Пу. — Вы долзны мне его показать.

— Кого?

— Луня?

— Кого-о-о-?

— Длакона!


Гермиона уважали в народе не только за победу над тритонской эскадрой, но и потому что он дал стране хороший и внятный уголовный кодекс, заменил казни каторгой (хотя жизнь преступников на рудниках была и недолгой, но полезной для общества), запретил богатеям прятать деньги в иностранных банках, поощрял фермерство, да и вообще не чуждался общаться с простыми людьми. Поэтому на просьбу Барзака встретиться с каким-то странным китаёзой, который талдычит что-то о драконах, он пожал плечами, на всякий случал велел пробить личность приезжего по компьютерам, и встретился с ним в Дневной зале своего дворца, который был вырублен лазерными резаками в цельной нефритовой скале. Верхушки башен дворца терялись в гелиевых облаках, а из окон залы ослепительно сияла солнечная сторона планеты. У подножия замка раскинулись дома, домишки, домики и здания Новафин. Герметиты ни с кем не воевали, поэтому не ставили в городах систем вооружения, достаточно было полутораста тысяч гравищитов и пары десятков летающих крепостей по периметру планеты, которые им любезно преподнесли жители Ганимеда (в обмен на льготный кредит по части горючего).

Противоположные окна залы выходили на другую сторону планеты, где царила вечная ночь, и огромные звезды искрились в вечной бархатной черноте.

Войдя в залу, И-Пу почтительно склонился перед сидевшим в одиночестве царем. «Служба совести» ничего не смогла накопать про него, кроме того, что он и впрямь учитель хореографии, постановщик танцев, которого достаточно высоко ценили на планетах с преимущественно китайским населением и частенько приглашали для постановок специальных ритуальных танцев. Гонорары позволяли ему вести независимый образ жизни и путешествовать по всей Солнечной системе, нигде не задерживаясь подолгу.

Гермиона он на своем родном языке в пышных словесах назвал «Всесильным императором страны драконов» и уж собрался перевести свои слова на интерлянгаж, когда царь ответил ему по-китайски. Две минуты они вели светскую беседу — высокий и рослый Гермион высотою под два метра как и каждый прирожденный герметит с накачанным торсом и широченными плечищами, позволяющими карабкаться по самым отвесным кручам и маленький китаец с удивительно плавными и пластичными жестами. И-Пу восторгался успехами планеты, ее богатствами и процветанием жителей. Царь же вежливо поинтересовался состоянием хореографии на Марсе и выразил надежду на то, что междоусобица, постигшая страну, скоро прекратится.

— О император! — воскликнул И-Пу. — Наша усобица никогда не прекратится, если наш многострадальный народ вместо опостылевших символов Ян и Инь не получит взамен чего-то более существенного. Будда, Лао-Цзы и Конфуций тысячелетиями разлагали мой народ, приучали его к повиновению обстоятельствам и непротивлению злу. И вот что из этого получилось. На Земле китайцы давно интегрированы в общемировую культуру и подвергаются тем же порокам и соблазнам, что и остальное население планеты. В космосе же китайцы так и не сумели создать единого и целостного государства, как вначале собирались, когда под знаменами Ван-Сихуана отправились в Великий поход на небеса.

— Ну, знаете, — усмехнулся Гермион, — мы вот тоже не создали никакой великой империи, да и не стремились. Для того, чтобы достичь процветания было достаточно установить разумные древние законы и запретить миссионерство. Когда людям стало невозможно спорить о небе, они обратились к земле и стали получать богатые урожаи.

— Но ваш народ верит в своих древних богов… — горячо заспорил иностранец.

— Ах, бросьте, — махнул рукой царь. — У богов свои дела, у людей свои. Боги занимаются поддержанием стабильности в Небе, а мы — в миру. Поверьте, у нас есть средства проверить искренность любого человека, не прибегая к допотопным детекторам лжи. Однако я запретил проводить обследование людей на веру, поскольку мне вполне достаточно того, что они исполняют обряды, вовремя приносят жертвы, отмечают праздники…

— Меня уверяли, что ваше величество — сын бога Гермеса, — почтительно молвил И-Пу.

— Глупо было бы это отрицать, — улыбнулся царь, — и так же глупо было бы в этом кого бы то ни было уверять. Мне льстит, что меня считают сыном бога, однако я никогда не стану присваивать себе эпитет «божественный», чтобы не походить на римских цезарей, которые растратили свое государстве в блуде и обжорстве. Но оставим эту тему. Что вас привело ко мне?

— Ваше величество, я умоляю вас позволить мне пообщаться с вашими драконами.

— Вот как? — изумился Гермион и скосил взгляд на пульт измерения потенциала личности.

Пульт был автоматизированный и роботизированный, напрямую соединенный с излучателями и парализаторами, направленными на вошедшего, так что если бы вдруг у посетителя возникла бредовая мысль солгать монарху или, не дай боги, наброситься на него, расправа с ним была бы мгновенной. Однако шкалы пульта оставались на уровне нормы, показывая легкое волнение, вполне понятное, не будь которого, можно было бы подумать, что истинные чувства посетителя подавляются средствами аутотренинга.

— Но для чего вам наши драконы?

— Видите ли, сир, на самом деле эти драконы — не совсем ваши, а скорее наши, —как можно мягче сказал И-Пу. — У моего народа есть древние предания о том, что наш древнейший император и создатель нашего народа, его защитник и учитель был никем иным, как драконом.

— Но ведь на Земле никогда не было драконов, — пожал плечами царь. — Насколько я помню из палеонтологии, там были динозавры, птеродактили… — После знаменитой фразы «динозаурус сортис», палеонтология стала любимым предметом в университете Ареса, который заканчивал в свое время Гермион (оттуда и знание китайского).

— Нет сир, динозавры уже вымерли, и люди находились на грани вымирания, когда само Солнце послало нам на помощь великого Луня. И именно с вашей планеты.

— Вы хотите сказать, что дракон смог преодолеть расстояние в восемьдесят миллионов километров.

— Но ведь значительная составляющая у этого дракона — виртуальная. Наши ученые предполагают, что драконы — это существа, относящиеся наполовину к физическому миру, а наполовину — к астральному. А для астрала наши межпланетные расстояния — сами понимаете, ничто.

— Знаете, я и сам видел дракона, даже довольно близко. Но предположить, что он бы мог вдруг подняться в небо и улететь на другую планету? — Гермион пожал плечами. - У них же крылья коротенькие, как раз, чтобы летать над планетой.

— Драконы — солнечные существа, и они могли быть унесены солнечным протуберанцем или солнечным ветром… Они могли просто временно мигрировать на Землю, предугадав период особенно сильной солнечной активности. Мой народ верил в драконов всегда, он не воевал с драконами, а напротив всегда почитал их и приносил им жертвы. Кстати, мои далекие предки прекрасно знали, что драконы — существа наполовину виртуальные. Они подпитываются ментальной силой человечества, и когда люди перестали в них верить, они попросту вернулись обратно. Тем же путем, что и прилетели. Кстати, ведь первые экспедиции на Меркурий также не обнаруживали тут никаких следов драконов. И лишь когда колония землян перевалила за первую тысячу человек, появились первые свидетельства об их существовании.

— Вы-то хоть понимаете, что это довольно опасный поступок с вашей стороны. Для чего вам это надо?

— Я бы хотел попытаться поговорить с драконом.

— Что вы сказали? — изумился царь. — Вы знаете драконий язык?

— Я не уверен, но мой народ издревле общался с драконами и у меня есть гипотеза, которую я хотел бы проверить. Надеюсь, что ваше величество верит в искренность моих слов.

— Хм… — произнес царь и задумался. Драконы были давней проблемой Гермеса и основным сдерживающим фактором, мешающим расселению колонистов по планете. Поскольку перешеек уже давно был перенаселен, то с полсотни лет как имелись средства, позволяющие колонистам расселяться и на дневной и на ночной сторонах планеты. Потребность в топливе все возрастала, гелий был в цене, новые колонисты рвались купить все новые и новые гелиевые фермы с установками по сжижению газа, но страх перед драконами был настолько силен, что отбивал у новичков всякое желание рисковать жизнями. — Ладно, друг мой, иди, и если выживешь, то передай царю драконов дружеский привет и наилучшие пожелания от царя населяющих ее людей. Скажи ему, что я хотел бы жить с ним в дружбе. А сейчас ступай, я дам указания своим людям сопровождать тебя.


Это, конечно, была еще та служба — ползти на двух астробайках по всему перешейку, в дециметре от земли, то скользя на гравиплатформе, то вновь врубая двигатели. Барзак, как знающий географию перешейка до последней пяди, был ведущим, за следом двигался Вэнгард, а китаец сидел рядом с ним и восторгался видами планеты. Виды и впрямь были чудесными поскольку то, что на Земле именовалось полярным сиянием и время от времени показывалось на Севере, тут звалось «занавесками» и висело, искрилось и переливалось в небе целыми неделями и сутками напролет. Вначале человек, видя это, изумлялся, потом восхищался, потом ему становилось на все это наплевать и он надевал плотно прилегающие темные очки (если находился вне дома, а в доме — просто ставил фильтры на стекла).

Время от времени они заезжали на отдаленные гелиевые фермы, обедали, болтали о том о сем (Барзака как старожила многие знали), затем разговор незаметно сворачивал на драконов: не шалят ли? не донимают? где их в последний раз видели? и когда? а кто еще видел?... За разговором не жалели «слезы Гелиоса», так что к конце беседы язык у Барзака начинал заплетаться и он клевал носом, а Вэнгард, который в разговор не вмешивался и весь вечер сидел с ноутбуком, поутру его доставал и показывал отмеченные пункты, проигрывал отдельные тайком записанные моменты разговора. В поисках прошла и вторая неделя. На Гребень Дракона они завернули случайно. Это была цепочка холмов примерно одной высоты (их было девять штук, и они даже не были отмечены на карте, поскольку относились к солнечной, малоосвоенной стороне планеты). Они были вообще не видны, ибо на солнечной стороне всё сливалось в кипенном бело-желтом мареве, от чего не спасали никакие фильтры, и лишь радаром удалось уловить гряду холмов совершенно равной высоты и формы, и впрямь образовывавших нечто вроде гребня ископаемого диплодока.

— Это там, я знаю! — возбужденно завопил И-Пу, теребя скафандр Барзака.

—Черт тебя подери, кто тебе сказал такую глупость? — в ответ раскричался старик. — Ведь драконы всегда подкрадываются из тени, из темноты, их никогда не видели на свету.

— Конечно, потому что ваши люди панически боятся солнечного света. Но мой-то народ твердо знает, что драконы — это солнечные существа, и они обожают солнце. Солнце их покровитель, солнце их создатель, приход дракона всегда связан с солнцем, с весной, с оживлением природы.

— Но что тогда они делают в темноте?

— У них двойственная природа — во тьме они материализуются, нагуливают жирок в гелиевых озерах, а потом вновь перелетают на солнечную сторону.

— Зачем? — обвиняющим тоном ткнул в него пальцем Барзак.

Китаец пожал плечами и развел руками.

— Попробую у них спросить.

— Ну и как ты у них спросишь? — вскипятился Барзак. — Как ты пройдешь эти сорок километров по раскаленной пустыне? Наши байки рассчитаны на температуру абсолютного нуля, на космический вакуум, на перегрузки и перепады давления, но на температуру паровозной топки они не рассчитаны.

— Хватит тебе нас стращать, дядюшка Барзак, — бросил Вэнгард, — по моему, этот район — так называемая «пограничная зона», где ваш перешеек колеблется то вправо, то влево в зависимости от времени года. Если я прав, то сейчас здесь как раз конец осени, скоро наступит зима и температура станет вполне приемлемой.

— А с чего ты это взял, умник? Кто тебя этому обучил?

— Я в молодости был астрофизиком.

Вэнгард был крепким чуть широкоплечим бородачом лет тридцати родом с Земли, но любопытствовать почему должности астрофизика он предпочел трехлетнее рабство в гермионовском гараже было не в правилах Барзака.

— Ну и когда ты полагаешь, тут наступит зима?

— Не знаю, в точности, но полагаю, что не позже чем через сутки.

— Посмотрите на него! — всплеснул руками Барзак. — И ты собираешься продержать нас тут целые сутки без еды и питья? Ну, варвар! Все вы там у вас на Земле варвары.

— У меня есть с собой припасы, — вставил И-Пу.

— Я не собираюсь питаться всухомятку, — отрезал старик.

— У меня есть еще полфляжки вашей отравы… о, простите, я хотел сказать «слезы»…

Старик уже почти примирился с перспективной провести ночь на голых камнях, как вдруг его подбросила другая мысль:

— Но я не смогу спать на этом тюфяке, он жесткий, а у меня радикулит.

— Моя бабушка, — заявил И-Пу, — научила меня радикальному средству от радикулита.

Дядюшка Барзак посмотрел на китайца взглядом, которым наверное Фауст глядел на Мефистофеля, предложившего ему любовь Маргариты, и покорно стал расстилать надувной тюфячок.

На самом деле на пограничной стороне можно было находиться без всякой опаски. Конечно, тут случались перепады температуры, но чаще всего человеческое тело не успевало охладиться до критической отметки, а термокомбинезоны грели порой даже слишком усердно. Людей бросало в жар и в пот, и они старались не думать о происхождении прозрачной и прохладной солоноватой струйки, которая тянулась из ранцевого компенсатора ко рту каждого путешественника. Однако раздеваться донага в тени было, конечно, уж слишком, и И-Пу пришлось сделать старику бесконтактный массаж точек «ци». Старик так и закряхтел от истомы, когда Вэнгард сказал:

— Нам пора.

— С чего ты взял?

—Тень. Она двигается слишком быстро, — бородач встал и указал рукой на солнечную сторону.

На равнину и впрямь надвигалась тень. На них налетел порыв ветра. Огромное сияющее светило, на которое никто не в состоянии был смотреть, вдруг покатилось с небес, и в тот же миг на небе яркими большущими пятнами, с кулак, засверкали звезды. Однако солнце не ушло совершенно, оно только скрылось за грядой и сияло оттуда протяжной, изумительно красивой зарей.

— Ну, быстрее вы, копуши, — бросил им Барзак, седлая свой байк, и мгновение ока унесся вперед.

Спустя минуту Вэнгард и И-Пу взгромоздились на свой тяжелонагруженный аппарат и понеслись вслед за ним.

Астробайки и впрямь были странными машинками, состоящими из сопла, вспомогательных дюз, двигателя и приборной доски. Еще несколько педалей поддавали и убавляли газ. Обычно все это крепилось на довольно прочной сталетитановой раме и покрывалось свинцовым кожухом (учитывая, что радиево-гелиевая смесь инициировала реакцию гелия только благодаря цепной реакции атомов радия с соответствующим выделением радиации). Но на новых двигателях удавалось доводить гелий до реакции без выделения радиации, то есть улавливать выделяющееся излучение и направлять его обратно, где оно и самоуничтожалось. КПД двигателя таким образом значительно повышался. Но это на новых моделях. А первые байки были самодельными, китайцы клепали их как велосипеды — надо же было как-то летать между астероидами, между спутниками Юпитера, между метеоритами и ледовыми глыбами, составляющими кольца Сатурна. Профессия астерикши стала любимой и наиболее массовой на астероидах. Как бедной семье эмигрантов добраться с Харона на Ганимед, где отцу предложили работу или где живет дядюшка Чжень? Не будешь же полгода дожидаться транспортного корабля, а на проплату даже третьего класса лайнера денег нет. Не будь байков, отдельно взятое поселение колонистов и недели бы не продержалось в изоляции от соседей. Байки стали основным средством транспорта, главной боевой единицей, они помогли людям колонизировать космос точно так же, как в свое время колымаги переселенцев помогли колонизировать американский Запад, и то, что они совершенно не обладали никакими средствами противорадиационной и противометеоритной защиты было делом десятым. Ведь и на Земле никакой пешеход не гарантирован от того, что ему на голову вдруг не упадет кирпич, не взорвется проезжающий мимо бензовоз, не рухнет с неба пролетающий самолет, не пристрелит проходящий мимо юноша? Ни у кого нет такой гарантии — каждый за себя, один Бог за всех! А между тем «navigare nesesse est»*.

СНОСКА Часть латинской поговорки «navigare nesesse est vivere non est nesesse» — «Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо».

О, если бы вы только видели эти ужасные межпланетные каргобайки, похожие на поваленные на бок нефтяные вышки, без какого бы то ни было намека на фюзеляж и корпус, — с их железными фермами, навьюченные тюками, густо обмотанными скотчем; с изрыгающими столбы ядовитого пламени дюзами, с экипажем, единственной защитой которого от вакуума были скафандры, а от превратностей судьбы и конкурентов— лазерные пистолеты, импульсные карабины и плазмопушки-бластеры, способные проделать в теле человека дыру размером с голову, и попутно сжечь еще пятерых, стоящих рядом. Об этом легендарном времени сняты сотни фильмов более или менее достоверных, и вы их еще обязательно увидите, если конечно, доживете до XXIII века. Но к середине XXII века, то есть ко времени описываемых нами событий астробайки уже более или менее стали выпускаться серийно, на вполне цивилизованных заводах; они снабжались антигравитационными лыжами, позволяющими избавиться от колес при передвижении по поверхности планеты — а то ведь первые-то межпланетники приходилось катить, не будешь же включать дюзы в двух метрах от причальной палубы и жилых помещений!

Наши герои в течение десяти минут преодолели расстояние, отделяющее их от Драконьих Холмов и укрылись в тени одно из таких холмов, в то время как солнце вновь залило всё ослепительным светом.

— Ну и за каким же хреном нас сюда занесло? — только и успел сказать Барзак, как Вэнгард дернул его за руку и затащил в небольшой грот, где они смогли укрыться от лучей солнца.

— Если наши байки сгорят, то… мы здесь превратимся в жареные сосиски в тесте, — изрек дядюшка Барзак.

— Не дрейфь, старый хрыч, — буркнул его раб, — сейчас соорудим навесы и они не дадут нашим велосипедам расплавиться.

Над тюками с поклажей появилась легкая дымка. Коротко вскрикнув, китаец кинулся к своей поклаже и принялся ее развъючивать.

— Куда ты, дубина, у тебя же мозги сейчас расплавятся! — крикнул ему Барзак и велел Вэнгарду: — Давай заводи байки сюда.

— Но они здесь не поместятся!

— Загоняй, сказал.

Нахлобучив гермошлем и опустив фильтры, Вэнгард, бурча, что это в его рабьем контракте не прописано, кинулся к ближнему байку, обжигаясь, завел его и загнал в грот, едва не придавив при этом Барзака. Затем отправился за вторым. Навстречу ему уже бежал И-Пу, таща на голове свой здоровенный баул, который покрывал его наподобие огромной шляпки гриба. Второй байк оказался еще горячее, но уместился как раз на первый, стоймя. Зато теперь в гроте точно не хватало места для троих людей, и обливаясь потом под включенным на максимальное охлаждение и вентиляцию гермошлемом, Барзак лихорадочно высчитывал сколько времени продержатся аккумуляторы скафандров. Коснувшись рукой рамы байка, он внезапно обнаружил, что она идеально холодна — находясь в тени, метал моментально остыл. В голове старого водилы моментально возник план.

— Всем слушай меня! — объявил он в микрофон. — Сейчас выводим байки наружу, нахлобучиваем на головы кто чего сможет и гоним что есть силы обратно.

— А драконы? — воскликнул И-Пу.

Барзак хотел было ответить ему по-стариковски, но в этот мог округу объяла тьма — солнце вновь закатилось.

— Какого хрена, — только и смог вымолвить старик и спросил напарника: — Ты что-нибудь понимаешь?

Тот пожал плечами и ответил:

— Зима. Зимой дни короче. Тем более в полярной области.

В этот момент И-Пу одним прыжком выбрался из грота и огляделся.

— Куда это он уставился. — буркнул Барзак и произнес фразу, с которой мы начали эту главу: — Ну чего, Вэнгард, скажи мне, ты хоть что-то видишь в этакой хренотени?

На что его верный раб обхватил его руками, стиснул и прошептал на ухо:

— Ти-хо!

И в самом деле вокруг что-то происходило. Внезапно налетевший порыв ветра обдал их и жаром и и холодом. Округа преобразилась: каждый камень, каждый булыжник испускал сиреневое сияние, отдельные валуны просто полыхали языками холодного пламени.

Вторым прыжком И-Пу взлетел на утес, с которого перебрался на вершину холма и замер там. Барзак и Вэнгард торопливо полезли по пологому отрогу холма и замерли, выглянув в седловину.

Небо планеты полыхало, силою сияния и движения ионизированных газов, там воздвигались прекрасные дворцы, замки с куполами и башенками, рисовались невиданные пейзажи. Всю долину освещали высокие языки пламени, струившиеся с камней, а в центре долины паслись драконы. Их было штук сорок или около того (Барзак на третьем десятке сбился, хотя, возможно, многих особей он считал и по второму разу, ибо они на месте не стояли, постоянно передвигались, то взмывали в небо, то стелились по земле).

Темп временем И-Пу надел на лицо то, что до сих пор сидело у него на голове в виде шляпы — и его спутники увидели, что это маска дракона. Наверное такие в Древнем Китае носили, когда праздновали весну. В таком же виде с точностью до малейшего завитка она дожила и до наших дней, унеслась в космос, и теперь ей предстояло держать экзамен перед настоящими драконами...

В несколько прыжков И-Пу сбежал с холма и встал перед драконами в ритуальную позу.

Пауза длилась около минуты, в течение которой драконы, опешившие от подобной наглости созерцали маленького человечка с огромной маской дракона на лице, который стоял перед ними раскинув руки и ноги в причудливой позе. Затем один из драконов затряс головой, что служило у драконов признаком крайней ярости.

В тот же миг и И-Пу так же затряс головой и совершил прыжок вбок. Затем он прыгнул назад через голову и заплясал на одной левой ноге, выбрасывая правую в разные стороны. Теперь уже, глядя на него, затряслись все драконы.

— Клянусь Гермесом, они его сейчас разорвут на части, — прошипел Барзак пряча голову за камень.

— А мне кажется, что они с ним сплясались, — спокойно отозвался Вэнгард.

Когда Барзак осторожно высунул голову вновь, И-Пу танцевал уже в одном ряду с драконами, которые затем расступились и образовали площадку, в центре которой оказался один китаец. Затем на эту площадку вышел и дракон. Человек и дракон начали танец, рисунок которого казался виртуозным, движения танцоров были импровизированными, и в то же время выверенными и отточенными, давшимися годами упорных тренировок. Остальные чудовища, как завороженные, созерцали этот танец, время от времени потряхивая своими огромными головами.

А затем танец окончился, и тела драконов растворились в мареве выскочившего откуда ни возьмись Солнца, а маленький танцор остался лежать навзничь, раскинув руки и ноги.

— Выводи байки и тащи его сюда! — скомандовал Барзак.

Покорный Вэнгард бросился выполнять команду. Байк взревел и полыхнул дюзами, замигал фарами и осветил внутренность крошечного грота, в котором они прятались. И тогда вдруг Вэнгард вскричал:

— Силы небесные!

  — Какого черта ты там копаешься? — зарычал на него Барзак. — Езжай и скорее подбери его, пока у него мозги не вскипели.

Пока Вэнгард ездил за китайцем, дядюшка Барзак вывел на свет свою машину, и они припустили к спасительной тени. И-Пу был без чувств.

Он не приходил в себя до той поры, пока его не привезли во дворец, и два байка опустились на верхней террасе приемной залы. Слух о танцах с драконами уже неведомо каким путем распространился по округе (наверно хакеры опять настроились на волну правительственной связи), и на смельчака сбежалась поглазеть дворня, вытягивали шеи охранники, и сама царица Эвридэя явилась взглянуть на того, кто осмелился говорить с чудовищами на равных.

— Скажи мне, ты передал царю драконов мои слова? — осведомился Гермион.

И-Пу открыл глаза и затряс головой.

— И что же тебе ответил драконий царь? — осведомилась Эвридэя.

И-Пу перевел взгляд на нее, а затем на дитя, сидевшее у нее на руках. Это был крохотный для своих трех лет и на редкость уродливый ребенок, весь скукоженный справа налево, левая ручка и ножка были тонким и сухими, левая половина головы была обтянута сухой и сморщенной кожей. Он еще не говорил, а только издавал какое-то странное верещание типа «ики-рики-кики». Глаз его не было видно, поскольку на его голове цепочками были зафиксированы непроницаемые синие очки. Увидев И-Пу, он вытянул правую ручку. Человек, танцевавший с драконами, улыбнулся ребенку и прошептал:

— Драконы приняли под свое покровительство мой народ и пообещали защиту твоему народу, а потому наши народы должны жить в дружбе. В твоего же сына царь драконов повелел вдохнуть драконий дух, это ему потребуется, потому что после смерти твоему сыну предстоит объединять наши народы, и я это выполняю.

С этими словами И-Пу выдохнул — из его уст вырвалось облачко пара, как при морозе (хотя гравищиты надежно удерживали тепло и кислород), достигло мальчика и… растаяло, словно его и не было. Когда глаза Гермиона вновь обратились к китайцу, тот был уже мертв.