Зеркало

Мутный граненый стакан раздражительно напоминал своей пустотой о том что пора бы и выпить. Жаль, осталась чекушка, а её до утра может не хватить. Понятное дело: сколько водки не бери – всё равно два раза бегать. Может, разбудить Марью Федотовну - нефиг старушке мирно спать похрапывая за стенкой. Тоже удумала – вон я не сплю, а она дрыхнет, старая, а я тут один сижу и о жизни думаю. Не - решено, щас я её к общественной жизни приобщать буду...
- Старая... подъём... - громко хлопая ладонью по засаленной двери, проорал Юзык.
- Чё сопишь там, двигай булками в мою берлогу.
- От тебе Юзя, всё неймётся, уж вторую неделю заливаешься.
- Не скрипи, Федотовна, всё равно до утра спать не дам, душа ноет - силы нет.
- Иди уже, душевный ... ща притяну свои кости...
Старый будильник напоминал о неумолимо уходящем времени и это раздражало больше чем его скверное тиканье. Юзя с тяжестью плюхнулся на свою скрипучую кровать, старые пружины под ним истошно проскрежетали словно не настроенная скрипка. «Да бля, жистя – штука кислая, миг радости – десять гадости, дерьмо безпросветное. Хоть кто нибудь сможет меня переубедить в этом»?..
- Шо буянишь? Второй час ночи, людям нормальным вставать скоро, а ты не ложился ешшо. Органы по тебе плачуть... ооо... – кряхтя и охая в комнату ввалилась Федотовна.
Юзя, сквозь туман в глазах и сигаретный дым, прищуриваясь разглядывал сонную старуху. Растоптанные за несколько десятков лет старые тапочки лишь отдаленно напоминали то, чем они были лет двадцать назад, в нескольких местах заштопаный чулок ветиевато перекрутился вокруг ноги и, медленно сползая, норовил открыть миру иссиня-белую ногу, окутанную паутинками темных вен и серых морщин; мятая ночнушка с выцвевшими цветочками, напоминающая по виду грязную осеннюю лужайку, расстрепанно торчала из-под до безобразия растянутой вязаной кофты цвета хаки, из одного кармана которой торчал стертый носовой платок. Старческая грудь Федотовны была далеко не там где ей положено было быть, а в районе живота, ближе к пупку, тем самым придавая фигуре старухи очертания беременной бабки. Припухшее и измятое лицо с красными, еще не до конца проснувшимися глазами, было увенчано недавно выстираным, но еще не разглаженым платком, из-под которого безпорядочно торчало несколько прядей редких седых волос. Прихрамывая и шаркая тапочками, это старое тело подобралось к столу и тяжело, со скрипом и тошнотворным хрипом, на выдохе грузно опустилось на хлипкую и шаткую табуретку.
- Ну?.. – с отдышкой, крякнула Федотовна.
- Тебе лет то скока? Поди уж под сотню ... а? – с ехидством, глядя исподлобья, хихикнул Юзя.
- А ты чё – жениться собрался, чи мильционер? Тож мине дохтор хренов...
- Ой, шоб оно мине так надо было, как ты отэто отвечаеш.... Давай лучче, самогончику для разгончику, а дали само двинет речи в то русло.