Археология Любви

"Боги не могут помочь человеку в том, что он должен сделать сам".
Гомер "Одиссея"

1

Археология Любви.

Есть он и есть она.
Он начал быстро искренне, и инстинкт подсказал как действовать, лучше чем хваленые учебники по психологии. Начинать с конца, значит, быть предельно конкретным, опередить события и предвидеть. Какой там Карнеги с его философией менеджеров или – как бы выругался Чак Паланик, а с ним заодно и Ф.В.Н. – рабов. Лучше всего нас понял бы Габриэль Гарсиа Маркес. Но только Он еще тогда даже не догадывался о его существовании.
Сердце, глухое ко всякого рода увещеваниям и фактам, не умеет врать. Душа не знает пути назад. И только голова всегда сомневается.
На счастье, тогда, именно тогда, голова была чем-то занята и не заметила самого важного. Сердце, посовещавшись с душой, решило действовать: он сразу же предложил ей руку и сердце. Можете смеятся. Прожженные прагматики бюргеры даже не обратили бы на это внимания. Подумаешь, какой пустяк. Родители даже ничего не узнали. Но древние механизмы уже стряхивали с себя пыль могучего седовласого старца – времени. Подсознание улыбнулось ему из глубины зеленых глаз. Искренность всегда имеет на вооружении холодный расчет.
Она была удивлена. Но, собравшись с мыслями, вероятно, не придала значения этому "ходу конем".
Гораздо позже он понял: тогда ей нужна была мечта, сказка: хрустальные туфельки и красота, красота, красота. Здесь все должно было отвлечь ее от мыслей о потери… Приобретение должно было стать неизмеримо больше. Это желание абстракции, самого действия, а не любимого человека.
Стоит ли говорить, что ему так и не удалось соответствовать грезам.
Все начиналось здесь, чтобы успеть остаться.
Каждая правильная женщина, хочет она того или нет, больше всего на свете стремится выйти замуж. Во всем виновата природа. Таким образом, она отстаивает свои исконные интересы. Жизнь должна быть продолжена любым способом. А выживает – сильнейший. Неоспоримый факт. Даже скучный в своей известности.
Он и она. Они еще не почувствовали, как стремительно сжались и ускорились вселенные в их головах. Все – они уже стали частью жизни друг друга.
На долго ли?
Достаточно!
Шло время. Вопреки всем "но", "или", "если", за которыми прятались завистливые и удивленные глаза "друзей", знакомых, родных и близких, случайных прохожих, даже соседей, они продолжали быть вместе, упиваться собой, утолять жажду познания: тела, души, мысли. Они исследовали космос изнутри. Восхищение. Чувство ирреальности, предельного удивления и простора во всем. Это райские кущи, в которых вот-вот должны были надкусить то самое яблоко. Как им было тогда хорошо! По моему, они даже были счастливы. Сомневаетесь? Напрасно! Сейчас над вами властвует "голова".
Но система уже насторожилась. С гулким протяжным эхом встрепенулись защитные механизмы, заскрипели, ощетинились шестеренки, с грохотом пребывающего поезда эта громада возвещала начало тяжелейшего давления.
Это случается с каждым.
И поползли по застенкам шепоты, зашуршали за дверями исподволь мелкие осторожные шажки, и посыпались пыльные уставшие слова, желтыми листьями старели и осыпались пальцы, лица, словно ощипанные курицы, не знали куда им деваться от холода. Каждый находил возможность иметь свое мнение по поводу чужого счастья!
Они достойно приняли осаду. Им перекрывали воду, они не чувствовали жажду; обозы с едой не доходили даже до крепостного вала, но они вспоминали, что "не хлебом единым сыт будет человек". В воздухе распыляли пестициды, чтобы вызвать у них галлюцинации, и они не узнали кто есть кто, жгли костры и наполняли их мокрой трухой и цветочной гнилью, чтобы туманами устилать чистое небо. Изощренный человеческий ум искал, давил, не желал верить… собственным провалам…, своей личной трагедии…, нестерпимой несостоятельности. Они боролись до последней капли крови. Они наслаждались высочайшего качества чистейшим наркотиком ЛЮБВИ. Жизнь им прощала еще. Все прощала. Однако находились и те, кто верил…, верил в чудо – в них!
Любили ли они?
Это вопрос к ним, к истории!
Капля точит камень! Любовь, конечно, более сложная субстанция. Но виновата не она. Любовь не способна на усталость. Но человек способен.
Она устала первой. Это не ее вина. Он слишком расслабился: оставил свой пост и часами блуждал где-то, уверенный в своей правоте, будущем, слишком уверенный в ней, слишком спокойный. Она ждала, она терпела, мирилась, жертвовала. Он не замечал, пропускал важные встречи, мысли, слова, желания, ветры, мельницы, вздыбившиеся над головой, острые, как бритва, мелочи… Он сдал… Он пропускал удары и не находил в себе силы. Она незаметно, тихонько, тайком по старинным закоулкам, по чужим квартирам, по чужим тропинкам, по жирным волосам нормальной жизни, на никому неизвестных войнах, в великой депрессии выносила этого чудовищного "ребенка". Ребенка усталости и забвения. Это молчаливое скупое создание. Возможно, – я не берусь утверждать! – это была ложь. Как и должно, дитя получало все внимание матери. Он стал маленьким центром раздражения.
Как бы там ни было, первое что он ("ребенок") сделал – это воздвиг ужасную грязную стену из немытых тарелок, пластмассовых плинтусов и черствых крошек, щедро рассыпанных в той новой квартире, из отчуждения не вынесенного мусора. Он создал целую систему напоминаний о его ошибках. Вскоре архивы этих записей взметнулись в небеса.
Какие там оправдания.
Все это чистая правда.
Так и было.
Он называл ее ангелом, богиней, маленькой лесной Букой. Я буду искренен, если скажу: он ничуть не преувеличивал. Бесспорно, она прекрасна! Какой-то необъяснимый природный магнетизм окутывал пространство вокруг с ее появлением. И людей влекла эта сильная утонченная натура, изысканная во всем; роскошная, пьянящая женщина. Словно лепестками редких цветов заполняло легкие, когда он вдыхал ее аромат. Этот аромат сводил с ума, прижимал к себе, убаюкивал. В нем, казалось ему, вся соль мира. И он вдыхал его до умопомрачения! Вдыхал до смерти! До чертиков! До черноты в глазах! И падал к ее ногам, чтобы обнять, целовать, гладить это неземное совершенство, этого ангела. Тонуть в ней, растворяться по просторам вселенной.
Но "бог наказует, даже исполняя желания".
Это уже был конец.
В лабиринтах непонимания, за простыми земными заботами они в какой-то момент потеряли друг друга. Отпускали и обретали вновь и вновь отпускали.
 Сердце, упорное в своих желаниях, уже думало о будущем, этой чернеющей на горизонте неизвестности. Прятаться за таким вожделенным будущим – значит признавать свое горькое сожаление о его несбыточности.
Материя, материал. Душа живет в сердце. Любовь живет на Земле.
Как-то она заболела окончательно. Но ничего не сказала об этом. Появилось подозрение. Потом подозрение потеряло свое значение. На смену подозрению пришло не совсем еще осознанное безразличие, одевшее тело в искуснейшую тончайшую броню. Это была реинкарнация "бронежилета" из той самой "сказки".

У нее появилась Америка…

У него появилась другая женщина – Армия.

Вот они! Смотрите! Парят над пропастью во ржи. Пропасть растет до сих пор. А вот рожь куда-то подевалась.
Как важно поделиться… собой… с кем-то. Поделиться, довериться, подарить кусочек чего-то личного. Он знал это как никто другой. Это словно, будучи деревом, оторвать от себя плод в надежде, что он стократ повторит себя в новой земле. Это волшебство. Но и оно уже коченело в объятьях стремительной зимы. "Ядерной зимы". Взрыв прогремел гораздо раньше, даже не получив ожидаемых ассигнований удивления, раздражения, страха.
Уходило с таким трудом накопленное – ДОВЕРИЕ!!! Доверие во всем. Менялись пароли, закрывались двери, росло глухое мертвое дерево безразличия. Недоговорки выстраивались в бешеные очереди за самым дорогим – счастьем. Они копошились по углам, прятались на кухне, как тараканы, – все как у людей – меняли дислокацию, шипели и сплетались в змеиные клубки лжи.
Капли продолжали точить камень, механизмы исправно работали, делали свое дело правильные соседи. Как можно заподозрить друзей? Ничего не делая, они добавляли масла в огонь. И Они горели. Они уже догорали.
Скандалы лились рекой только в начале, потом она "зашивалась", дрожала от холода, с арбузным хрустом скрипели зубы. Потом жалела об этом. Но не долго. Слова, незримыми личинками уже подтачивали духовные плато. Отрицание отрицания, переход из количества без потери качества в новое качество. Шепот находил свое подтверждение в миру. Она окончательно закрылась, она не была уверена в нем, она стала бояться его. Он еще пытался, взывал к небесам, к зеленому морю в ее глазах, расплескавшимся по плечам, окутавшим прелестную шейку, океанам волос. Все напрасно. До нее доносились лишь отголоски. Пещера Алладина медленно уходила в пески.
И только прошлое, жалкой нищенкой в роскошном шелковом плаще, еще стучалось в холодные запотевшие окна, рыдало, рвало на себе поседевшие волосы.
И иногда – о чудо! – прошлое, изрядно похудевшее, далекое, но счастливое, с большим трудом втискивалось (может быть, это были роды) в настоящее и, вопреки всем законам вечности, таяло на жарком костре недосказанности, алчущего молчания.
Они так хорошо знают друг друга. Не может быть и тени сомнения: кто-то из них мог спрограммировать действия другого. Для чего? Какие? Для успокоения совести – ответ первый. Второй вопрос, по меньшей мере, глуп.
Нет, ничего еще не кончилось. Шутки с временем тут не в счет.
В том ведь и смысл "солнца", что оно не может принадлежать себе, до конца не отдав себя миру.
В какой-то момент она перестала отвечать на его ласки. Он чуть было не сошел с ума. Его долг, его любовь, его боль тысячами ядов плавили сердце по ночам. Сердце потускнело, но выстояло.
Тогда он понял… и пил кровь пинтами, захлебываясь, до тошноты. Он твердо решил освободить… Любовь.
Никто не должен умереть. Это жизнь, а не история про гладиаторов.
Я думаю, что он понял, – она больше не любит его.
Между Сциллой и Харибдой.
Как тут выбрать меньшее?



2

КЛЮЧ

История еще докажет: все это неправда.
Он был не прав.
Он был слаб.
В нем было так мало мудрости.
Иначе откуда весь этот чрезмерный интерес к ее персоне.

Получив, мы уже готовы потерять.