Все под контролем

--Виктория, пора вставать…Давай, просыпайся.
--Мамочка, можно совсем чуточку полежать. Я же знаю, ты оставила еще пять минут…
--Пять минут уже прошли. Вставай.

Нина вышла из детской и прошла в столовую. Пахло кофе и комфортом. Ее дом—был домом ее мечты. Каждая комната имела свое предназначение. Столовая -- для приема пищи. Кухня --- для приготовления еды. Спальня, для того, чтобы там спать, а не смотреть телевизор. А кабинет—не место для прослушивания музыкальных дисков. Это было свято, а, значит, незыблемо.
Везде и всегда должен был быть порядок. Все - на своих местах. И никак иначе.

Проходя через коридор, Нина механически поправила статуэтку, отметив при этом, ее кем-то сдвинутое положение.

--Ты готова?
--Да, мам..
--Я - за машиной, а ты спускайся через пять минут.

…Пять минут. Не больше. Не меньше. Это в ее стиле. Все поделено, размерено, раскроено. Как кусок материала. Как детали, которые четко подогнаны. Как костюм, который идеально сидит, сшитый у дорогого портного. Никаких старых вещей, вызывающих воспоминания прошлых лет. Это ни к чему. Ей нравилось так жить. Она не любила сюрпризов. Особенно неожиданных.
Вот, даже машина—всегда новенькая, на гарантии, чтобы не ждать подвохов. Так спокойнее. И надежнее.

Нина села в машину, «грациозно», как говаривал бывший муж. Привычным движением руки провернула ключ и автоматически прислушалась к звуку двигателя, словно слушала собственного ребенка—как дышит--- мотор работал, как всегда, ровно и безошибочно. Сцепление, газ—Нина всегда хотела механическую коробку передач. Это объяснялось тем, что ей нравилось самой руководить машиной. Возможность самой решать, когда переключать передачу, чтобы уменьшить или увеличить скорость— так ей было спокойнее. Решать, что будет на завтрак, на обед и на ужин; что она оденет; куда они поедут летом отдыхать; в какую школу отдать дочь; где будет стоять шкаф—это была ее жизнь, и жизнь подчинялась ее женственным, но сильным рукам.

Ей было 34 года. Она была отнюдь не глупа, хороша собой, умела преподнести себя окружающим, многого достигла в жизни и безумно любила свою дочь.
Ритм ее жизни, отточенный до механизма часов, работал безотказно. В 8.30. должна привезти ребенка в школу, в 8.00 на работе, в 15.00 ребенка из школы заберет водитель, а в 18.00 она будет дома. Ведь, есть еще куча забот: приготовление ужина, процесс которого она никогда не доверит никому—« никто не сделает этого лучше меня»; домашние задания—учебе отдавалось много внимания, это было будущее ее девочки, и, как ей казалось, именно, образование предрешало весь исход жизненного пути.

Нина любила красиво жить. А жизнь красиво любила ее. Она никогда не задавала себе вопрос—счастлива ли она? Счастья нельзя было коснуться, значит, это нечто эфирное, а все «эфирное» - удел мечтателей. А Нина—реалист. Есть земля, на ней ее дом, в доме –комфорт, комфорт--признак благосостояния—все составляющие счастья, в ее понимании, были присущи ее жизни. Вопрос «о счастье» задают себе люди, далекие от самого счастья, поэтому было просто неуместным для Нины задавать этот вопрос себе...
Соседи завистливо шамкали вслед, когда она грациозно выходила из своего комфорта, чтобы сесть в другой комфорт—в машину, чтобы приехать в еще один—в Здание Городского Суда. Она гордилась собой. Было чем. Женщина, одевающая мантию судьи, которая особенно подходила к цвету ее волос, -- было предметом ее гордости.. Символ власти – молоточек, отбивающий приговор, был ее символикой--- это, как переключать передачу скорости в машине, как принимать жизненно-важные решения, от которых зависят судьбы других.
Возможно, ее считали «женщиной без сердца», « машиной»--- но для нее это было правильное руководство жизнью, которая подчинялась ее нежным, но сильным рукам.

-- Не забудь, ты обещала—учиться хорошо,-- это было фразой, повторяющейся каждое утро, но – это, как закон, принятый и не терпящий непослушания.
-- Да, мама. Я помню. Ты должна гордиться мной.

--Ну, вот. Мы приехали. Поцелуй меня…Будь умницей.

Еще немного постояла. Провела взглядом удаляющуюся фигурку дочери. Мысленно отметила, как она вытянулась. Виктории исполнилось 11 лет, и она была копией своего отца. Нина до сих пор не могла понять, любила ли она его когда-то. Он был слишком романтичен и не создан для жизни. Сидел сутками, запершись в своем кабинете, ожидая «музу». Он был писатель. «Это--- не профессия», как считала она. В этом мире нет места «мечтателям», пытающимся прокормить семью, продавая свои книги, изливая слезы на бумаге, когда другие делают карьеру и строят особняки.
Он не понимал ее. Но любил. Любил поэтично. Красиво ухаживал. Писал ей стихи. Рисовал ее. Лепил свою Музу эпитетами, сравнениями, метафорами.
Но это не для жизни. Жизнь- она любит сильных. Это – джунгли, естественный отбор, где выживет сильнейший. И жизнь его проглотила, вместе со всеми его сентиментальными книжками, стишками, никому ненужными статьями.
Нина старалась ему помочь, устроить его в хорошую фирму, на хорошую работу. У нее везде и всегда были друзья, связи. Она строила свою жизнь, медленно, но верно—где надо улыбнуться—пожалуйста, это нужные люди; где нужно прогнуться—не проблема, главное, под нужных людей; где надо помочь—тоже пожалуйста, ведь, так она строит себе мостик к их зависимости от нее. А он…Он был гордый. Ну, и к чему вся эта «гордость», когда ей нужно было всего лишь обратиться к нужным людям, чтобы пустили в публикацию его роман, над которым он чах почти три года? Но он хотел сам. Сам и остался. Нет, «таких» жизнь не любит. Нина давно это поняла. Еще, когда поступала на юридический. Был один преподаватель. Она знала и умела пользоваться тем, что было дано ей от природы. И не жалеет. Эти моменты стоили ей сегодняшней жизни, сегодняшнего комфорта, и, если бы она была так же горда, как и ее «бывший», кто знает, кто бы носил ее мантию сегодня…

Нина припарковала машину у Здания Суда. Окинула взглядом длинный ряд, стоящих вдоль машин. Это были машины людей другого класса, людей успешных. И как приятно было осознавать, что она принадлежала к ним.

---Здравствуйте, Нина Михайловна,- это ее приветствует охранник, расползающийся в улыбке.

Нина кивает головой. Жест, означающий ее собственное превосходство, ее значимость.

Тяжелая дверь кабинета мягко скрипит, и ковер заискивающе глотает ее шаги. Нина любит свой кабинет. Вид на город открывается из большого окна. Словно с неба взираешь на жизнь, кипящую где-то там, внизу. Маленькие фигурки, движущиеся в своей потребности, в своем желании выжить, пыхтящие, доказывающие собственной жизни, что они имеют право на нее. Какая может быть сентиментальность? Какой бред все эти песенки о радостях любви. Да, необходимо, чтобы кто-то был рядом. Партнер. Достойный партнер. С кем не стыдно прийти на прием, или, хотя бы, на презентацию. Кто-то, кто смыслит в шахматных ходах «системы» и не станет задавать глупых вопросов, потому что здесь не может быть вопросов. Здесь все и всегда ясно --- про тебя, до тебя и после тебя. Ты—звено, звено цепочки, механизма, системы. И здесь просто нет места личным амбициям, какой-то сентиментальной дешевой символике.
Вдруг вспомнилась мама. Мама тоже не понимала Нину. Вместо того, чтобы гордиться ею, называла ее « Женщиной Люцифера». Нина уважала мать, но их отношения были далеки от отношений матери и дочери. Дочь высылала деньги, а мать называла их «грязными». Как-будто деньги пахнут. Она делала свою работу. Делала хорошо. Разве не этому ее учили? Разве кто-то спрашивал ее, как она всего добилась, через что ей пришлось пройти и кто топтал ее душу? Но она не жалеет. Все материнские заповеди « о добре и зле» давно стерлись. И, если бы она не теряла их так легко, она бы тоже, наверное, работала учителем, как и мать—в старой школе, кипа тетрадей, учительская, наполненная уставшими учителями, и бесконечный треп о « повышении зарплаты». Неужели мать хотела видеть ее будущее таким? Вместо сегодняшнего шикарного костюма в каком-то дешевом платье? И в чем же она тогда «материнская любовь»? В святых заповедях—не предай, не убий, не лги..?

Нина любила свою дочь по-другому….Совсем по-другому. Она даже имя ей дала «Виктория»-- победа. Победа над самим собой. То что она делала всю жизнь. То, чего она достигла.
Нина никогда не называла дочь «Викой», а только «Викторией», потому что именно тогда сохранялось значение любимого ею слова. Виктория должна была стать олицетворением ее самой--победы.

Ей было иногда трудно с дочерью. Нине приходилось бороться с генетикой, имеющую свойство разрушать плоды воспитания, пустившую корни глубоко в кровь. И Нина не раз проклинала своего «бывшего» со всей его «романтикой», которая нашла себя в душе ее дочери. Она видела это ростки, но уничтожала их на корню:

--Милая, твое призвание—точные науки. Поверь мне. Ты же знаешь, я хочу для тебя только лучшего. Если ты будешь прислушиваться ко мне, ты никогда не пожалеешь об этом.
-- Мама, папа дал мне это прочитать. Это его стихи.
-- Виктория, - голос Нины становился бесчувственным, словно она зачитывала приговор, где нет прав для эмоций,-- Виктория, тебя ждет большое будущее. Но не с этими стихами. Убери их.

Ей становилось страшно при мысли, что ее девочка, ее гордость, может превратиться в какую-то полуголодную поэтессу, которая станет знаменитой только после своей смерти, как обычно это бывает. Нет, не об этом она мечтает для своего ребенка. Она не позволит дочери собственноручно разрушить свою жизнь. Если придется, то она…Да, она сможет. Дочь потом сама скажет ей «спасибо».


…Нина откинулась в кресле. Водитель поехал за Викторией. Было уже почти три часа дня. Механизм работал, отлаженный годами. И ее это радовало.

Сегодня предстояло еще несколько заседаний суда…

---Нина Михайловна,- прозвучал тревожный голос секретарши в телефоне,-- только что позвонили из больницы…Попросили передать, что Николай Александрович…Там авария произошла…Он хотел, чтобы Вы…

--- Катенька, Вы можете говорить внятнее,-- речь шла о ее « бывшем» и Нина не могла понять, что мог «хотеть» Николай от нее именно сейчас и сегодня.

--- Хорошо. Извините, Нина Михайловна,- Катя пыталась быть «внятнее»,-- звонил врач по просьбе Николая Александровича, просил, чтобы Вы приехали в 1-ую Городскую больницу. Николай Александрович -- в тяжелом состоянии. Произошла авария…

-- Катя, я Вас поняла. Спасибо!—Нина положила трубку.
«Зачем так много слов, если можно выразить мысль кратко и ясно?»,- подумала раздраженно Нина.

Она заедет к Николаю, но не сейчас. Через 15 минут состоится важное заседание, и она должна присутствовать—личные проблемы не могут мешать работе – это был еще один жизненный Закон, составленный и утвержденный ею. Нина вспомнила, как ее вызвали с совещания, когда Николаю взбрело в голову позвонить ей из-за температуры Виктории. Температура была невысокой, где-то 38, а он, как всегда, делал « из мухи слона».

Почему-то промелькнула выдержка из Статуса Судьи : «…Судья как при исполнении своих обязанностей в суде, так и во внеслужебных отношениях обязан избегать всего того, что может повредить авторитету суда и высокому званию судьи, возбудить сомнения в беспристрастности и объективности судьи…» Она чтила это, как клятву Гиппократа. Чтила свято, чтобы не потерять, заслуженное многим потерянным --- « высокое звание судьи». « Быть беспристрастным и принципиальным»…Эти слова словно оправдывали всю ее жизнь.

Николай был всегда какой-то странный, его любовь к Виктории была какая-то болезненная и чрезмерная, своей нежностью и заботой он мог сделать из нее слабую женщину, совершенно не приспособленную к этой жизни. Они всегда ссорились на эту тему. И сейчас, наверняка, устроит «сентиментальную сцену» в больнице. «Когда он уже научится жить реальностью? », - подумала Нина, проходя в зал совещания.


….Было уже без пятнадцати шесть вечера, когда Нина вернулась с заседания, где слушалось дело, втиснутое всего в одно слово « уголовное», контекст ситуации которого был обозначен намного шире. Нина интуитивно чувствовала, что процесс слушания затянется надолго, слишком много лиц было задействовано в этом деле, соответственно, и много свидетелей, показаний, материала. Уже на первом слушании обозначились две версии происшедшего, которые были прямо противоположны друг другу. Предстояло много работы.


Нина почувствовала приятную усталость, когда села в машину. Рабочий день был окончен, она ехала в свой домашний комфорт. Захотелось приготовить что-нибудь вкусненькое, побаловать себя.

Привычным движением – поворот ключа – прислушалась к звуку мотора. Сцепление, газ – ощущение под рукой рычага переключения—как же чертовски приятно это ощущение маленькой власти!



-- Виктория? – Нина открыла дверь и не услышала привычного « Привет, мамочка!»

--Виктория?! -- Она прошла в комнату дочери, но ее там не было.


Взгляд механически отметил лист бумаги, противоречащий правилам этого дома. Он не был на своем месте. Он лежал на аккуратно застеленной кровати дочери.

« Мамочка, прости. Я еду к папе в больницу»,-- было написано красивым почерком Виктории.

Нина почувствовала, что ей необходимо сесть. Она медленно опустилась на кровать. И даже не заметила, что гладкие формы покрывала исказились, приняв ее очертания, и совершенно потеряли свой аккуратный вид. Это было не в ее стиле, это ее всегда раздражало. Но не сегодня…Сегодня механизм нарушил свою четкую работу, поводья жизни начали выскальзывать из ее сильных рук. Она ощущала каждую секунду их скольжения по внутренней стороне ее ладоней. Они оставляли задиры, царапины…но выскальзывали, хотя она сжимала их изо всей силы. Нина теряла власть над механизмом, контроль над которым был смыслом ее жизни, она всегда слушала его правильный звук : он работал безошибочно, все мелкие детали соприкасались идеально, и года только совершенствовали ее безупречную власть над счастливым будущим –так почему же теперь ее Виктория поехала к отцу? Отцу, который не мог ей ничего дать, кроме своих никчемных стишков? Отцу, который был слишком слабым, чтобы достичь той ступени, которой достигла она? К чему эта жалость в этих жестоких джунглях, когда за спиной стоят тысячи, норовящие затоптать, чтобы занять твое место, чтобы жить? Неужели ее девочка, будущее которой она видела в самых красочных картинах, может однажды перечеркнуть все ее материнские мечты? Нет, она, конечно же, не позволит! Виктория просто не смеет…Она слишком молода, чтобы понимать эту жизнь…Если будет надо, то она, как мать…Да, она сможет! Виктория сама потом скажет ей «спасибо»…


 --Она скажет «спасибо»…скажет…потом…сама…,-- Нина решительно переключила рычаг скорости. Она снова почувствовала поводья жизни в своих женственных, но сильных руках. Это был всего лишь механизм, который нуждалась в ее правильном и абсолютном управлении….