Время 81

Я складываю рыжие с красным контуром листья клёна между книжными страницами. Так я делала тогда, когда существовали чудеса, непонятные вещи, рой вопросов и странные штуки, которые в мире взрослых называют впечатлениями. Мне лет гораздо больше, чем тогда, когда кленовые листья засушивались в какой-то такой необъяснимый прок. А ощущения, когда слюнявишь палец, переворачиваешь пахнущую буквами страницу, кладёшь на неё кусочек какого-то до сих пор непонятного настроения, впрочем, те же. Даже музыка звучит такая же. Её, конечно, никто не слышит. Но она звучит. Где-то глубоко внутри.

Я шла в новых шнурованных ботинках, купленных на размер больше, и чему-то неописуемо радовалась. Ни то ботинкам. Ни то новому настроению. Из тощей авоськи торчал рог длинного батона белого хлеба, сквозь квадратики сетки выпирали горлышки кефирных бутылок, означенных зелёными крышечками. Я любила стирать надписи ногтем, выравнивая рельеф таких крышечек, потом слегка надавливать, и всё - не любила кефир. Несла авоську, высоко поднимая. Особенно высоко, когда шла вверх по лестнице – боялась этого страшного короткого «тюк», за которым могли последовать необратимые вещи. А эти вещи мне были ни к чему. Принеся продукты домой, выполнив свою миссию, отламывала горбушку белого хлеба, а остальное, впрочем, не интересовало – шла по своим делам. Тем более, дела были повкуснее кефира и поувлекательнее, чем просто поход в магазин.
Я дружила с девочкой. Хорошая была. С девочками я вообще редко дружила, но эта мне чем-то, видно, приглянулась. Имени её уже даже не помню. Помню только, что мама девочки работала в цеху безалкогольных напитков, и вместе с девочкой мы иногда отправлялись в этот цех по своим дюшесовым делам. Да-да, дюшесовым. Девочка маме что-то там передать, а я, понимаете ли, была взята за компанию.
Вместо привычной положенной порции автоматом в бутылку наливалась двойная, или даже тройная, порция сиропа. Весь остальной процесс по закупориванию в тёмные из зелёного стекла бутылки удивительной на вкус газировки был, естественно, интересен и эксклюзивно знаком (не много детей знало про то, как в бутылки попадает шипучий «Дюшес», или как туда запихивают «Буратино»), но самым актуальным для внимания был автомат, у которого стояла улыбающаяся, едва мы появлялись, большая женщина в синем клеёнчатом фартуке. Она наливала в честь нашего с девочкой прихода сиропа столько, что впечатлений от удовольствия хватало на целый день. Мы хором говорили спасибо, и, наполняя животы сладкими пузырьками, осторожно шныряли по цеху.
Загадочных вещей вообще было немало. Например, магнитофон «Весна 206». Кажется, так он назывался. Проигрыватель плёночных кассет иногда делал так, что звука не было слышно. Тогда… В общем, загадкой было то, что магнитофоны у разных знакомых были иногда и разные, но от неожиданного отсутствия звука из них срабатывало одно – стукнуть, как следует. Анархично, но действительно помогало. Или вот запах карбида – кидаешь камушек в лужу, а он вдруг шипит, источая странный, не очень приятный запах. Запах неприятный, зато эмоций сколько! Таких камушков много на стройке находили. Или, когда, набегавшись по той самой стройке, прыгаешь в классики, пуляя в нужную клетку камень. Если камень круглый, то он непременно укатиться за линию, за которую ему именно сейчас никак нельзя – уж больно не хочется проигрывать. Тогда берёшь плоский-плоский кусочек чего-нибудь. Обычно, шифера. Или старого стекла. И попадаешь точно в цель! Удивительно. Всё, конечно, только в первый раз было удивительно. Дальше - дело опыта. Но, всё же, загадочное встречалось довольно-таки часто, даже постоянно...

Витрины кричат. КУЛ! НЬЮ! СЕКСИ! От шума города барабанные перепонки лопаются. От до блеска натёртых поручней у подножий банков и главпочтамтов подташнивает. От скорости иногда кажется, что вот оно – то самое схождение с ума, о котором так часто говорят. И всё в духе города. И всё такое в духе ритма настоящего времени, когда впечатления давно соизмеримы с эквивалентами вложенных в них средств. Хватит! Найти бы ту самую рукоятку, повернув которую, можно отключить весь этот гам. Или стукнуть, как следует, как когда-то. Только чтобы наоборот. Только где то место, по которому нужно стукнуть?..
А осень давно захватила настроения. И установила свои правила. Продиктовала моду. Поднатужила терпение перед оклиматизацией. И ведёт своими усыпанными листвой скверами, улицами, переулками. В один из таких переулков я забрела в поисках, видимо, того самого места. Спрятаться от переменившегося ощущения окружающей действительности. Наткнуться на необузданную мысль. Вспыхнуть идеей разорвать на клочки сырое покрывало, нависающее под самым небом, пряча его, цвЕта медного купороса, цветом питерской меланхолии. И нашла. Лоб в лоб столкнулась! Больно. Больно от того, что нахлынуло. Воспоминания – вещь вообще болезненная. Даже если приятные.
«Ремонт часов». Такая вывеска завершала высоту покосившейся тяжёлой двери. Дверь была открыта. Потому я, наверное, и остановилась. Тот кусок стены, что открылся взору, обомлел, видимо, от ощущения моего зачарованного взгляда. В широкую вертикальную полоску почерневшие обои с редкой позолотой квадратиков настенных часов. Зачем-то несколько выгоревших плакатов, какие печатались на мелованной бумаге, со знакомыми лицами актёров. Склонившийся над квитанцией в толстых стёклах очков мастер. И всё это ударило в нос почему-то нафталиновым раем шкафов, почтовым клеем, резиновыми заготовками сапожной мастерской и ни с чем не сравнимым запахом потрескавшегося дерева. Тикало. Тикало размеренно. Ровно. Просто тикало. Просто приятный звук, а не напоминание о чём-то, куда надо успеть–не опоздать–вовремя справиться. Просто запах, звук, множество мельчашащих перед глазами картинок, тонкий холодок где-то в области желудка. И тонкая струйка по позвоночнику, перетёкшая в сознании в аромат, столько времени хранившегося в кладезях ощущений, дюшеса...
Тихо-тихо. Только шуршащее тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик... И тени по стене открывшегося мира. Всё-таки, время – удивительная вещь.
- Не подскажете, который час? – перебил дыхание вопрос прохожего.
- Да, конечно, - не переставая пялиться в открывшееся пространство, даже не видя спрашивающего, ответила я, сообразив взглянуть на одни из часов в глубине мастерской. Не тут то было – они буквально все показывали разное время. Секунды две я их рассматривала. Хотела извиниться. Только прохожего уже буквально след простыл – ушёл, бормоча что-то ни то из-за частых луж, ни то из-за потери того самого времени, ни то пожалел, что со мной решил связаться.
Из мастерской вышел человек, закрыв за собой дверь. Захлопнул её, словно банку со вкусным джемом. Отобрав бутылку с лимонадным настроением. Осталось шуршание тик-тик-тик-тик-тик... И лёгкая приятная странная своим исполнением музыка... Я побрела к автомату рассказать об этом другу. Остановилась. Теперь ведь больше не услышишь красивого «звяк!» от упавшей на дно автомата монетки. Расскажу ему при встрече. Глядя в глаза. Разорвав покрывало цвета питерской меланхолии. Утонув в красках цвета перванш, медного купороса и аромате дюшеса его волос.