Две сестры

 Силой творческого духа
 К небесам вздымая всех
 Радость взора, сладость уха
 Я для всех фонтан утех
 Бурной жизни треволненья
 Испытав как человек
 Напоследок без сомненья
 Ъ, Омонахом кончу век...
 ("Акростих" В.И.Сафонова А.Н.Скрябину)

Глава 1

Не было ни одной девчонки в классе, которая бы не завидовала Розке.
 – Какая у нее мама, - перешептывались они, - талия, как у Гурченко, глаза – угли.
Черные волосы каскадом локонов падали на спину, подчеркивая танцующую походку.
Однажды, водитель забыв, что он управляет троллейбусом, а не автобусом или машиной - поехал за ней, срывая штанги-усы с электрических воздушных рельсов...
Когда глаза Розкиной мамы, Ядвиги, загорались, угольки переставали тлеть и вспыхивали, подпитываясь невидимыми токами.
Казалось, её взгляд может убить или излечить своими искрами. То и другое было неестественно и поэтому притягивало и одновременно отпугивало людей. В этой женщине бурлила польская, греческая и украинская кровь. Поговаривали, что она отбила жениха у сокурсницы по университету.
А случилось вот что: Додик (Давид), будущий отец Розки, собирался жениться на Рае, которая уже была беременна. Ядвига ворвалась в комнату университетского общежития, где жил Додик и застала там воркующую парочку. Без всякого на то основания, она решила повеселиться.
- Что ты сидишь здесь и еще живот выпятила? - игриво начала она, - я давно его женщина.
- Ядзя, перестань баловаться, - попробовал остановить ее Додик.
- Я балуюсь? Хочешь - расскажу, как мы с тобой проводим время?
Я знаю, что у тебя болтается под рубашкой – Маген Довид.
Беременная ошарашенно спросила:
"Откуда взялось это чудовище?," затем резко встала и выбежала из комнаты. Додик не понимал почему претенциозная Ядзя набросилась на него. Он побежал догонять свою подругу. Остановил ее, успокоил и вернул в комнату. Когда парочка вошла, Ядвига в неглиже лежала на его узкой кровати, откровенно демонстрируя чудо-красоту богини, независимую и воинственную. У беременной от волнения ослабели мускулы, ушла сила жизни, она схватилась за живот, что-то кольнуло внизу. Пульс учащался... Черные глаза Ядвиги выпустили ядовитую стрелу.
В больнице врачу пришлось лишь подчистить матку от остатков плода ... Додик был в шоке.
Прошло два месяца. Он стал много курить, утешался своими изобретениями.
 Давид был студентом факультета автоматики и телемеханики. О его незаурядных способностях ходила молва по всему университету. То, что он придумывал и воплощал в жизнь – было из мира фантастики. Электроприборы оживали под его руками и начинали разговаривать. Поломанная микроволновка после починки просила себя помыть и почистить. Из открываемого холодильника голос диктора читал новости дня, а будильник сам приходил к своему владельцу и просил нажать на кнопку звонка.
Как-то после лекции Додик курил с ребятами на лестничной площадке. Мимо проходила Ядвига.
- Отойдем на минутку, - попросил он, - зачем... зачем ты разделась тогда?
- Я устала, просто прилегла отдохнуть. Пойдем ко мне, я тебя успокою.
 Магнитные глаза увлекли Додика, и он слепо пошел за ней. Устало облокотившись о спинку кровати, прикрыл веки. Вдруг ощутил ее руку у себя в брюках... Такое он не испытывал никогда...Что она делала с ним! Плоть его взбунтовалась, её язык... губы, потом она проглотила...
Додик женился на Ядвиге. Старшую дочь назвали Катей.

Ядвига обладала чрезвычайно живым умом, умела ядовито парировать, давала всем меткие характеристики, знала музыкальную литературу, с ней было интересно общаться и говорить об искусстве. Она слыла увлекающейся и воспламеняющейся натурой, не способной сидеть равнодушно около особы мужского пола. Сквозь дымку ее перешептываний с подругами сквозило опьянение собой и слащавое «меня любят…». Пробуждать интерес к себе и поддерживать атмосферу абсолютного преклонения - было ее кредо.
Через четыре года родилась Розка. Папина дочка.






Глава 2

Когда девочки подросли, они совершенно не смотрелись как родные сестры.
Катя – уверенная в себе, маленькая мамина копия. Розка – полноватая, рыженькая, круглые щечки, мягкий душевный взгляд.
Катя никому не рассказывала, кто ее отец. Она считала имя папы - Додик - своим позором. Его еврейство – позор, его мягкий характер и то, как мама обращалась с ним, вернее, то, что он позволял ей так себя вести - тоже позор.
 В 1982 году Кате исполнилось пятнадцать лет. Мама всегда брала ее с собой, даже на лекции, которые она читала в институте. Они были как сестры. Вместе посещали симфонические концерты, нередко бывали в опере. Внутренняя жизнь семьи раскололась. «Всякое болезненное ощущение, всякую боль надо претворять в наслаждение» - говорила Ядвига словами композитора Скрябина, которого очень любила и боготворила. Эта женщина являла собой сочетание сжигающей геенны и несказанного блаженства чувств. Всеобщее мнение было таково: она незаурядна.
Умер Брежнев. Его портрет, перевязанный черной лентой, висел в зале школы, в которой училась Катя. Девочка предчувствовала серьезные перемены и, чтобы сохранить себя, поклялась купить и никогда не снимать с шеи крестик.
В девятнадцать лет, не закончив педучилище, Катя вышла замуж.
С Розкой дружили все на свете. Она посещала образовавшийся еврейский центр, вскоре перешла в школу, открывшуюся при нем. Папа подарил любимой дочке золотой Маген Довид и повесил его ей на шею в день бат-мицвы.
Многие евреи целыми семьями уезжали в Израиль. Розка ловила любую информацию, приходившую оттуда, бегала читать письма. Кто-то пустил слух о готовящихся погромах.
Сестры почти не общались.
 Приближался 1990 год. "Вот и мне скоро будет девятнадцать… Катя в этом возрасте уже была замужем… Я никому не нужна, никто на меня не смотрит. Мама постоянно говорит: «Тебе не нужно красиво одеваться, не поможет! Вот вырастешь – потом…» Все покупает только себе и Кате, с папой почти не разговаривает" - думала она.
Розка закрывалась у себя в комнате и рисовала. На бумаге она была обладательницей красивых нарядов, другой фигуры, высокого роста.
 Она сумела так написать портрет своей подруги, что родители девочки подумали, будто это работа профессионала. На рисунках папа выглядел большим и сильным. Он никого не стеснялся.
В один из вечеров в еврейском центре проходил показ рекламного фильма о жизни в Израиле. Вдруг, во время просмотра погас свет и зал стал освещаться редкими бликами огня. Раздался грохот, появился запах гари… Пожар!.. Двери зала оказались закрытыми, началась паника. «Этого еще не хватало – погром!» - подумала Розка. Кто-то схватил ее за плечи. Где-то посыпались осколки стекла…
 Йоси вынес ее на руках через окно. «Хорошо, что мы сели рядом», - успела подумать Розка и провалилась в бессознание.
Она очнулась в высокой траве, которая к ночи приобрела цвет маминых глаз. Йоси попросил у кого-то сигарету и впервые закурил. Розка обвила его шею руками и почувствовала знакомый запах папиного одеколона.
- Спасибо, мой спаситель… Что там произошло?
- Никто не знает. Этим занимается милиция.
- Поцелуй меня…
Юноша погасил сигарету.
- Сладкая ты моя… Как я раньше тебя не замечал?..
Йоси и Розка видились всё чаще. Встреча в экстримальных обстоятельствах укрепила возникшие чувства, сблизила взаимным пониманием.
- Йоси, я боюсь, давай уедем в Израиль. Новая страна, новая жизнь…
- Согласен. Давай.

Глава 3
 
Розка и Йоси поженились и уехали. Они поселились в кибуце, у моря...
- Йоси, можно я приглашу Катю, сестру?
- Нет проблем.
Катя приехала. Растерянно смотрела по сторонам.
- Как ты можешь дышать таким воздухом? Здесь же постоянно пахнет коровником!..
Крестик она демонстративно носила снаружи, поверх одежды.
- Что это за язык? Словно все израильтяне чем-то подавились!
- Катя, успокойся, пойдем купаться. Смотри, какое море! Какими ровными слоями оно меняет цвет! Словно само себя подсвечивает изнутри!..
- Какая ужасная страна! Ни одной нормальной скульптуры… А эти дома, особенно старые, с тюремными решетками - трисами… так их здесь называют?
- Катя, это же от солнца: чтобы не хватать его слишком большими порциями…
- Зато вы еду хватаете жадно слишком большими кусками, словно из голодного края…и даже дигестив не употребляете! Знаешь, как говорил Скрябин - мой кумир? "Евреи все в материальном: материальный чувственный физиологический экстаз. Их роль – поддержать и развить эту сторону в человечестве. А вот когда начнется эволюция, когда процесс будет направлен к дематериализации – тогда их роль уже окончится."
Устав от своей же постоянной критики, она стала рассказывать о муже достаточно фривольным тоном:
- Розка!.. А какой у нас секс! Он всегда обнажен, я тоже. Я кончаю по пятнадцать раз за ночь!
Сестры перешли на интимные подробности.
- Да… А мой Йоси стесняется… Так, немного, где положено, раздевает меня, а сам – почти нет. Я получаю удовольствие, но один-два раза, не больше.
- Но это же не любовь!.. Зачем ты с ним живешь?
Утром Розка, уставшая, вспомнила ночной разговор и вдруг засомневалась в себе: «Я, наверное, неполноценная женщина. Я бы не смогла пятнадцать раз… Или Йоси меня не любит?
Катя съездила в Эйлат. Там ей понравилось. Невзначай бросила:
- Папа очень без тебя скучает…
Улетела домой.
Розка поступила в Иерусалимскую Академию искусств «Бецалель». Она рисовала природу кибуца, море, Израиль. Как назойливая муха все время вертелась мысль о том, что у нее что-то не то с Йоси.
Катя позвонила, поздравила с днем рождения.
- Мы разводимся с мужем…
- Как!?
Розка была потрясена!
- Я встретила свою любовь и впервые с ним почувствовала себя женщиной.
- Но...ты же рассказывала мне... пятнадцать раз…
- Что я рассказывала? У меня не было с чем сравнивать.
Я только сейчас все поняла.

Розка не могла рисовать, ей нужна была передышка. «А я мучаю Йоси, наговорила ему всякой чепухи, едва не разбежались…».
Они уже год жили в Иерусалиме.
«Надо ему позвонить…Что-то муж задерживается…». Вместо телефона под руку попался телевизионный пульт. Включила. Терракт на автобусной остановке.
 Больница. Нет данных. Морг. Узнала... Йоси погиб… Его не пришлось собирать по кускам как других. После того как сработало взрывное устройство, начиненное гвоздями, один из них попал точно в висок…
Краски стали темнее. Море она рисовала только ночное, ищущее спасения в редком звездном окружении.
«Я никогда никому не поверю, что бы ни говорили… Никогда, Йосинька… Прости, любимый…».
Додик, узнав страшную новость о гибели зятя, потерял свою спокойную покорность. Постоянно находился в напряжении, готов был вскочить в каждую секунду от нахлынувших переживаний, как-то странно улыбался, выражая внутреннее волнение. Когда говорил, его мысли куда-то улетали, и он переставал слышать окружающих, теряя нить беседы. Лишь когда говорил о Розке, неадекватность его поведения уменьшалась.
Утром Ядвига застала мужа неподвижным на кровати. Он тихо стонал…
Додик медленно поправлялся после инсульта. Ядзя говорила ему: "Уезжай к Розке. Там, в Израиле, хорошая медицина, тебе помогут…" Вид мужа навевал на нее тоску…, обстановка в доме накалялась. Ядзя не скрывала своего раздражения.

Глава 4

Снова прилетела Катя.
- Ну зачем ты так убиваешься, Роза? Кем был твой Йоси? Детей у вас не было, да и с другими, наверное, не будет, - сказала она категорично.
- Зачем ты так?..
- Я вижу, так я чувствую. А знаешь, сестрица? Я бы хотела быть на твоем месте…
- Почему, Катя!?
Катя стала объяснять ей, что даже после развода ей мешает присутствие в городе экс-мужа.
- Я хочу быть свободной, как ты.
 Катя рассказала, что её бывший муж дослужился до майора милиции. Он раскрыл банду молодчиков, которые подожгли еврейский центр. В награду получил звездочку и путевку в Грецию. Поехать не смог – много работы, отдал путевку Кате, зная о ее греческих корнях. Там все и произошло: каждый вечер на одной из палуб корабля выступали с развлекательными программами профессиональный танцевальный ансамбль, варьете, певцы и музыканты. Клавишник сидел на высоком стуле и властвовал над тремя клавиатурами электроустановки. Он подпрыгивал в такт музыке. Его галстук с изображением клавиш рояля «дополнял» оркестр. «Ангел неземной красоты», - думала Катя. Она не владела собой. Подошла к нему в перерыве, стала что-то говорить на ломаном английском. Ангел ответил ей … по-русски, с акцентом. Он представился: «Анжи». «Как я угадала, точно – ангел», - подумала Катя.
- Погуляем после концерта? – предложил он.
Катя про себя расшифровала слово «погуляем».
- О кей! – быстро отреагировала она.
Ей казалось, что развлекательная программа будет длиться вечность. Она ждала не зря. Их ночь превратила фантазию в реальность… "Стоило родиться только для того, чтобы провести хотя бы одну такую ночь…", - думала Катя.
Ранним утром корабль причалил к курорту Наксос. Катя и Анжи спустились по трапу вместе. Она и шагу не могла сделать без прикосновения к Анжи – он стал словно бы ее продолжением… Эгейское море, его прозрачная чистота и обжигающая свежесть обнажали все чувства, будоражили тело. Они продолжили ночную сказку в воде…
- Роза, там такое море! Его нельзя сравнить с вашим средиземным кипятком в августе!..
Даже море в Израиле Катька не любила.
 У матери Анжи были российские корни. В молодости она танцевала на корабле и вышла замуж за грека. Родители жили в Афинах. Анжи мечтал познакомить Катю со своей мамой и жить большой семьей в столице. Он был очарован Катей, просил развестись с мужем. Да это и так было понятно. Она и не смогла бы жить дальше в рутине и обмане. Вернувшись домой, не дала мужу себя поцеловать, отстранилась от него и, как всегда, категорично заявила:
- Или убей меня, или отпусти!
Он едва не убил ее, но отпустил…
Каждую ночь, пока синяки расползались зелеными разводами, она желала ему смерти и завидовала свободе сестры. Анжи звонил ежедневно, даже когда она гостила в Израиле, рассказывал о каждом своем шаге, просил потерпеть год. Он много работал, откладывал деньги на общий дом.
Бывший муж после развода тоже часто звонил. Он говорил, чтобы она не думала, что колдовские глаза защитят ее от провала, и что не будет ей счастья. И – вдруг! – что не может ее забыть.
Катя побывала у храма Гроба Господня, купила новый серебрянный крестик, освятила его.
 Она улетела домой, решив окончить педучилище, получить диплом до переезда к Анжи.


Глава 5

Давид засобирался к дочери в Израиль. Новость окрылила Розку, глаза её снова лучезарно блестели.
 Приезд отца отвлек ее от тяжелых воспоминаний о смерти мужа. Давид, увидев в квартире запустение, взялся за дело. Предметы домашнего обихода буквально засветились и ожили под его руками.
Роза помогла отцу с оформлением документов, занялась его здоровьем. Во время однодневной госпитализации Давиду посредством центура головы закрепили расширенные сосуды-аневризмы танталовыми распорками. Он оживал на глазах, косность и монотонность его существования исчезали. Розка и солнечный свет Иерусалима действовали на него очищающе…
В поликлинике, куда Давид пришел на проверку, образовалась очередь к сосудистому хирургу. Врач задерживался на операции. Давид сел на краюшек стула и начал рассматривать картины, висевшие на стенах. "Розкины бы повесили, было бы теплее и уютнее", - подумал он. Взгляд его опустился на длинный нос дамочки, сидевшей напротив. "Есть такие лица – некрасивые и в то же время привлекательные".
- Я Софа, - перебила ход его мыслей женщина. Познакомились. После приема врача она пригласила Давида к себе домой. Пожаловалась, что машина, которую она так любила водить, стоит под домом и не заводится, сын уехал учиться в Хайфу и некому ей помочь...
Додик долго возился с машиной. Она была в запущенном состоянии, но также как все вещи и механизмы, к которым прикасались руки мастера, автомобиль принял его за своего и завелся.
Софа стала личным водителем и гидом Додика в новой для него стране.
Папа был откровенен с дочкой. Он говорил, что Софа – точная копия его первой девушки - Раи, исключая нос.
Хозяйка машины все чаще стала появляться в доме у Розы. Она устроила Давида в ремонтную мастерскую, где вскоре к нему стали записываться в очередь...
 Розку посылали на практику в Филадельфию. Можно было спокойно уехать.

Глава 6

Катя готовилась к экзаменам, хранила верность Анжи, жила его присутствием в каждой клеточке тела. Розка далеко, мама старела. «Правильно делаешь, уезжай. Продай мордочку, пока молода», - поддерживала Ядзя дочь.
- Я вышла замуж играючи, и вот что из этого получилось – прозябаю в нищете, только астральный образ счастья в медальоне. Я тут нездешняя…
Что подразумевала мама под этими словами – свою жизнь с отцом, или страну, где она живет? Катя не хотела вникать в подробности и реанимировать смысловой стержень, давно уже вырванный из маминой жизни...
 Анжи не отвечал на мобильный телефон. Домой, в Афины, звонить ему было бесполезно, любимый постоянно в разъездах...
Пульс отбивал тремоло, глаза наполнились темной влагой. Представилась живая картина: Анжи не с ней, пальцы пианиста ласкали не ее. Оркестровое tutti сотрясало чье-то другое тело. Последний аккорд не звучал заключающе - прерванный каданс… А вот и разрешение, как в сонатах Скрябина - настоящий половой акт под пальцами композитора, опьяненного наркозом постоянного аффекта.
Молодая женщина много читала, вращалась в музыкальной среде.
В Кате диссонировало ощущение мистики со странной смесью фантастической романтики и реальной неудовлетворенности человеческого существования.
Наступила квинтовая пустота. (Квинта–интервал в музыке шириной в пять ступеней.) Она вдруг почувствовала, что опутана сетями Гименея, причем органом был выбран Анжи. Она до болезненности пропитала себя им также априорно, как и нелюбовью к евреям…
Этим вечером Катя отворила дверь злым духам, приоткрыв какой-то мрачный ящик Пандоры – и с этих пор вселенная для нее померкла.
Утром позвонил Анжи.
Перебив его на полуслове, Катя спросила:
- С кем ты был вчера ночью? Ты не верен мне?..
- Я люблю только тебя и всегда буду с тобой. Ничего не изменилось... Но ты пойми: я не могу целый год без женщины. Что-то было, но ты напрасно комплексуешь. Это ничего не значит…
- Для меня значит, поговорим позже.
Катя прекратила разговор и разрыдалась. Ее мозг, каждая клеточка тела опустошились. Она стала легкой, невесомой, свободной такой нерадостной свободой, что захотелось подняться, оторваться от этой грязной земли и слиться с настоящими ангелами на небесах. Она открыла молитвенник, посмотрела на свой крестик. «Я уйду в монастырь. Он – Всевышний – мне не изменит. Пусть Розка молится по-своему у Стены Плача, а ведь храма-то нет!..»
Катя поставила диск с произведениями Скрябина. Этот интимный, нежный и обольстительный звук был непередаваем. Пианист касался клавиш словно поцелуями. Звуки бесконечного томления бросили ее на пол. Катя завыла и утонула в экстазе и безумии, в непонятном иррациональном счастье уничтожения…
Он (Скрябин) думал повести человечество к огненному преображению, к его храму в виде шара на озере, куда-то в Индию, и устроить конец мира…

Глава 7

Розка делала наброски в музее Родена в Филадельфии. Она устроилась в одном из залов. Вдруг мамины глаза электрическим током приказали рукам остановиться. Монашка необыкновенной стати стушевалась, заспешила к выходу и исчезла...
 
Срок Розкиного пребывания в Филадельфии заканчивался. Оставалось завершить мелкие нюансы, подробности и оттенки отдельных слагающих света в ее работах.
Предвосхищая встречу с отцом, Роза задумала сделать ее неожиданной, то есть явиться домой без предупреждения. В квартире она застала воркующую парочку. Старая тема узнавалась в новых вариациях.
- Папа, у тебя опять новая женщина!?
- Я Софа, ты приглядись повнимательней, - широко улыбнулась женщина.- Давид уговорил меня сделать пластическую операцию. Он теперь прилично зарабатывает, и оплатил все расходы.
Софа внешне стала совершенно другой, от орлиного носа осталась его лучшая часть.
- Я так за вас рада, - сказала Розка.- Папа, я не уверена, но мне кажется, что я видела Катю в Америке в монашеской одежде. Она успела ускользнуть от меня, пронзив своим... маминым взглядом…
Софа стушевалась, потом порывисто заговорила:
- Я не могу больше держать это в себе…
Она казалась совершенно растерянной, не знала, как приступить к рассказу. В какой-то момент ее лицо приобрело таинственное выражение, вдруг резко сменившееся уверенностью в своей правоте.
- Я получила от Ядвиги письмо, адресованное Давиду. Катя оставила ее, не хочет ни с кем из семьи поддерживать связь, ушла в монастырь. Ядвига не справляется с расходами. Все дорожает. Она просит выслать деньги, хочет приехать в Израиль… Я все уладила, ответила ей, что Давид уже давно мой мужчина, что ее никто не ждет и нечего ей здесь делать.
Чувствовалось, что Софе было тяжело и неприятно говорить об этом, но молчание стало еще более тягостным. Хорошее настроение мигом исчезло.
 - Ну что ж, значит, так суждено. Я бы сам не решился на это, - вдруг с облегчением произнес Додик.