Аделаида

 Занавесил дождь небо,
 Спрятав радугу золотую…
 Как найдет ее солнце,
 Беззащитную такую?


Глава 1. Детство.

Аделаида родилась в бедной еврейской семье на западной Украине.
Дома девочку звали Идой, а среди знакомых - Аделией. Так родители решили замаскировать еврейскую родословную дочери. Раздвоилось имя.
- Главное, чтобы жизнь не раздвоилась, - говорила бабушка.- Время все определит.
Бабушка осталась вдовой рано, в сорок лет. Она всегда повязывала голову платком, а черная кофточка была застегнута на все пуговицы до самой шеи. Одежды у нее было мало, но держала она себя всегда в чистоте, а семью в строгости. Дедушка утонул в реке в последний день войны. Бабушка была папиной мамой и после смерти дедушки никогда не стала ничьей женой.
Семья жила в подвале трехэтажного дома. Чтобы попасть в квартиру нужно было сразу после входа в подъезд спуститься вниз по ступенькам. Квартирой служила одна большая двадцатиметровая комната. Там была кухня, ведро-туалет за ширмой и умывальник-раковина, через которую вода сливалась в большое ведро. По мере наполнения ведро нужно было выносить во двор, и освобождать. Зимой это было непросто: Ида забывала надеть варежки. Руки примерзали к краям ведра, кожа на пальцах краснела. А еще в комнате стоял раскладывающийся диван, который, по-вечерам, превращался в мамину с папой спальню; рядом с креслом, в углу – коробка с игрушками Иды. Бабушка спала у окна, на большой кровати с металлическими набалдашниками.
 Папа и мама уходили на работу рано утром и поздно возвращались, зато по выходным мама водила Иду в сквер. Пока мама разговаривала с тетей Ниной–ее подругой, приходившей с дочерью Светой, Ида носилась на Светкином велосипеде; та брала его с собой, но кататься на нем не любила. Какое же это было счастье для Иды!..
Ида росла худенькой девочкой с бледным лицом и большими глазами, наполненными необъяснимой печалью. Кроме катания не на своем велосипеде, у нее было еще одно развлечение: собранные фантики от конфет она складывала в небольшую ямку, а сверху все это богатство прикрывала цветным стеклышком. Так хранился ее клад…
Бабушка выращивала на грядке рядом с домом морковку, огурцы, помидоры. Все это консервировалось, а затем готовые банки тщательно пересчитывались и сохранялись до зимы. По краям грядок росли петунии – любимые бабушкины цветы. Соседи поражались тому, как экономно семья вела хозяйство.
А какие у Иды были наряды!.. Бабушка умудрялась, например, мамино старое шерстяное платье, изъеденное молью, превратить в веселый костюм.
 На вырисовывающейся груди сидела собачка, приклеенная горячим утюгом на том месте, где раньше сидела моль. А то место, на котором обычно сидят, украшалось зайчиком. Ее, как елку, украшали этими картинками! Девочка любила кошек, но почему-то наклейки с кошачьими изображениями нигде не продавались.
Светка, дочь маминой подруги, была чуть старше Иды. Она жила в доме с большим садом. Правда, дом этот был не их собственный, а государственный. Во дворе стоял рубленый деревянный туалет, и ведро пригождалось только ночью, в коридоре…
Подружки часто забирались под куст красной смородины и секретничали. Однажды даже показали друг дружке свои интимные места, сравнивая их…
Подруге покупали красивую одежду и обувь.
У Иды почти все туфли были с заплатами. На выход их красили свежей краской, и они становились как новые.
Родители с ней почти не разговаривали, работали. Бабушка занималась хозяйством. Ида любила Светку, любила сад, всегда мечтала о красивом муже и хотела за ним ухаживать. А еще она любила бабушку, ее присутствие в доме…
Как-то раз бабушка пришла к Светке позвать Иду ужинать. Девочки никак не могли расстаться, а бабушке приспичило идти в конец сада в деревянный туалет по малой нужде.
«Хорошо, что темно, – подумала Ида, – она не застала нас за выбрасыванием металлических рублей, сидя над вырезанной в досках дыркой… Мы так любим смотреть как они тонут, мягко проваливаясь…»
 Страшный крик прорезал тишину вечера – крик бабушки!..
Одевая рейтузы, она не заметила вскочившую туда крысу. Перепуганная крыса укусила бабушку и заметалась в длинных до колен штанах с резинками…
Этот ужас Ида не забудет никогда… Бабушка перестала вести хозяйство, говорила только на идиш, много болела. Вскоре она ушла к дедушке…






Глава 2. Юность. Чужая свадьба.

Аделаида хорошо училась в школе. Мечтала связать свою жизнь с медициной, помогать людям. В ней поселилось чувство сострадания ко всему живому.
 Фигурка ее стала гибкой и часто притягивала к себе взгляды мальчишек.
На кладбище, ухаживая за могилой, Ида мысленно разговаривала с бабушкой, делилась своими новостями. Девушка заканчивала 10-й класс.
Однажды Света потащила её к гадалке:
- Пойдем! Это же интересно: что с нами будет?! Пойдем, пожалуйста. Я одна боюсь…
Гадалка оказалась цыганкой. Глаза черные, бездонные, слово скажет – словно кодирует.
- Детка, дорога будет тебе дальняя. Что задумаешь – задумкой останется. Ребеночек будет. Отца не узнает. Он твою дорогу поправит… Езжай с Богом, - сказала гадалка Иде. – Жить будешь, как по кругу ходить!
Не собиралась тогда Аделаида никуда ехать. «Ой, лучше бы не ходила. Чепуха какая-то», - подумала она.
- Давай поднимем настроение, - сказала Света, - отметим окончание школы!..
Сидели две подружки в кафе «Лакомка». Разговаривали, секретничали. Светка всегда была заводилой, уверенной в своих поступках. С ней было весело. Ида никогда не сопротивлялась ее придумкам.
Шатающейся походкой подошел парень, заговорил на украинском:
- Ну что сидишь со своей еврейкой в брюках? Небось, ноги у нее кривые, поэтому брюки и надела?
- Сам ты еврей в брюках!..- огрызнулась Светка.
Когда он отстал, поинтересовалась:
- Ты что, правда?..Еврейка?
Так и открылось...
- Я для тебя что-нибудь придумаю, – сказала она.
И придумала. Откуда-то узнала о молодежных программах обучения в Израиле.
- А что! И вправду поеду. Надо самой устраивать свою жизнь.
Впервые решилась на что-то сама. Думалось, что сама…
Отправилась Аделаида учиться и осталась жить на новой Родине.
Впервые увидела Иерусалим на экскурсии. Он был не таким, как другие города. Крутой подъем из долины. Вокруг леса и вдруг – холмы, на которых раскинулся великий город, Стена плача, золотые купола церквей, мечети и - совершенно особый с в е т ! Он лился сверху, как в театре, потому что солнце летом стояло почти в зените, а тени лежали прямо под ногами.
"Вот бы здесь жить и работать врачом! Для начала попробую освоить навыки медсестры», - решила она для себя. Но часто голос из детства мешал сосредоточиться на учебном материале, будто Светка наблюдала за ней и шептала: «Так и будешь выносить судна и делать уколы? А где жизнь?»
«Я дома, здесь никто не назовет меня еврейкой, - мысленно отвечала Аделаида.
- Жаль, подруга далеко… Ничего, как-нибудь свидимся».
В караване целая комната принадлежала ей. «Вот бы бабушка порадовалась!» - думала девушка...
 
Снова вспоминается эта свадьба, стоит перед глазами.
Как-то в отделение попала девушка из Тель-Авива. Отец разрешил ей вести машину по дороге в Иерусалим. Она получила права совсем недавно. Перед Садами Сахарова кто-то прижал их к бордюру. Резкий свист тормозов... Рука...болела, с трудом двигалась и опухала.
Аделаида не забыла, что девушке было все равно что случилось с рукой, она даже не спросила результат рентгена. Ренат, так звали девушку, не могла себе простить того, что случилось. Всё рассказывала ей об этом эпизоде, вспоминала детали. Первые опыты вождения. Зачем отец начал управлять её действиями в машине, зачем вмешался? Если бы не он, всё бы так не закончилось. Слава Богу, перелома не было – только трещина. Машина пострадала больше. Аделаида тогда подумала: "Я бы хотела сломать руку, и пусть бы мой отец так беспокоился обо мне" Тут же сама себя поругала: "Нельзя завидовать."
- Каждому листочку свое место на стебельке, - говорила бабушка. Ренат была такой общительной. Сразу предложила обменяться номерами телефонов. Рассказывала, что отец - хозяин завода, мать – доктор наук, что у нее – два брата. По одежде было понятно, семья – верующая. У отца – вязанная кипа на голове. Он успокаивал и целовал дочь. Так трогательно было на них смотреть. Через некоторое время Аделаида получила приглашение на свадьбу к Ренат.
Зал торжеств находился в старом Тель-Авивском порту. В нескольких метрах от этого места стоял морг. Как в больнице – жизнь и смерть всегда рядом. Вдруг зажглись праздничными огнями высокие качели – аттракцион. Их верхушки доставали до неба. Это развлечение делало людей, сидящих внутри кабинок, настоящими каскадерами.
Хупа развернулась белыми полотнами, маленький домик украшенный цветами в белых и зеленых тонах. Два цвета – две жизни. За спинами жениха и невесты жило море. "Чем оно питается? Мало ему ласки солнышка - еще и любовь молодых подавай?.. Какая красивая Ренат, нет сравнения с той, которая была в больнице, совсем другая – белая пава. А где прячутся такие женихи?" Движения молящегося силуэта жениха как бы удваивали ритм моря. Его лицо светилось добротой, будто впитало божественный свет Иерусалима. Родители Ренат, как король и королева, пришли из сказки.
 Мама – такая тоненькая, волосы уложены тяжелой улиткой и покрыты романтической вуалью. Как она держит голову и спину! Бабушка: чуть полнее, седая, участливая. Аделаиду усадили за стол под номером 22, рядом сидели светские мужчины без кип. Один из них с усами говорил по-русски. Совсем другая публика, другой островок. На танцевальную площадку выехала большая белая ширма с цветами в тех же тонах, что и хупа.
 "Что это?" Кто-то объяснил: "Это для раздельных танцев." Мужчины схватили жениха и отца Ренат, закружили над головами танцующих.
За окном радовалось море, захлебываясь пеной волн, доказывало, что счастье есть, оно здесь – рядом. В зале прыгали, как на волнах, мужчины, а женщины водили хороводы, кружили сами себя. Им ничего не надо было доказывать. Они были счастливы. Аделаида не вписывалась в этот круг:
хоровод уверенно двигался влево – она вместе с ним; вдруг, отработанным движением, все поворачивали вправо – она продолжала в прежнем направлении, запуталась. Вышла из круга, разорвала цепь рук.
Перед десертом толпа окружила мужскую часть танцевальной площадки и началось представление: жених, его друзья, братья невесты, мужчины помоложе, вместо брюк, надели набедренные повязки и в длинных носках-гольфах без обуви, в шляпах-сомбреро на головах, заплясали ламбаду.
В конце танца они бросились животами на пол будто перепутали его с морем...
На десерт подали около десяти видов пирожных в корзинках, размером с булавку – это было продолжение сказки... Покидая свадьбу, Аделаида поблагодарила мать невесты, бабушку. Подбежала к отцу невесты: он набирал какие-то цифры на мобильном телефоне, смотря в толстую тетрадь, увидел ее и ушел в подсобное помещение. Без никаких знаков внимания. Невесту и жениха она не нашла.
- Что я здесь делаю? Никогда не пойду больше на торжество, где нет моих друзей, - решила она и вышла во влажную сауну Тель-Авивского вечера. У выхода получила сувенир на память от жениха и невесты – шоколадный мини-ликер. "Как все продумано!" Вдруг, чуть было не выронила ликер из рук, на нее налетела стая ребят на роликовых коньках, их было около пятисот человек, как и гостей на свадьбе. Забег по улицам Тель- Авива, на всю ночь. "Вот это здорово! Девушки одеты в короткие юбки, ребята в спортивных шортах, у них крепкие ноги с развитыми мышцами."
Родились строчки: "Куда-то мчится Тель-Авив
 губу причалом закусив..."
Кричала дискотека, в смертельных трюках корчились качели, девушка-мулатка зазывала в ориентальный бар. Иерусалим так не живет.
В ту ночь Аделаида не могла уснуть до пяти утра.
"Что меня мучит? Будет и у меня свадьба. Что? – сама себе и ответила: у меня нет такой мамы – заботливой, которая всегда рядом, нет живой бабушки, такого активного отца. Хочу большую семью.
 Нельзя сравнивать, мы из другого мира. Но всегда хочется того – чего нет. Веселись народ Израиля." Она желала счастья всем на этой земле...

На одном из ночных дежурств, будучи практиканткой, проводила в последний путь старушку. Как убивался ее муж Мордехай! Детей у них не было. Не хотел оставаться один, попросил быть с ним на похоронах.
Только соседская семья, да Аделаида с Мордехаем стояли под дождем, ждали, когда привезут тело. Промокла до нитки. Ветер. Кладбище далеко за городом. Вспомнила бабушку…
Мордехай пригласил к себе погреться. Что это был за дом!.. Дворец! Страшно было ступать по полу – ледяному зеркалу. Посреди стоял огромный дубовый стол размером в целую комнату каравана, где жила Аделаида.
Какое-то дерево выросло прямо в зале. Его корни были прикрыты мелкими разноцветными камешками. Сразу вспомнилось детство, и почему-то фантики… Она забыла о том, что промокла. На второй этаж вела мраморная лестница. "Здесь еще холоднее, чем на кладбище", - подумала девушка.
- Пойдем на кухню, перекусим, - пригласил старик.
- Нет, я хочу домой, - испугалась Аделаида и повернула голову: она никогда не видела такой кухни. Весь Светкин дом мог вместиться в эту кухню. Стены застроены разными шкафчиками, их поверхности сверкали черным стеклом и пластиком, все переливалось! Везде какие-то кнопки, шторы электрические. «Как со всем этим справиться?» - пришло ей в голову...
Почему она переехала к Мордехаю, зачем поддалась уговорам его тихого, завораживающего голоса? Старичок обещал ей показать мир и избавить от вечного ощущения бедности.
В доме была огромная медицинская библиотека. «Я все перечитаю,- решилась девушка. – Я буду врачом».
Со временем она привыкла к просторному дому, много занималась. Красота ее приобрела новый оттенок спокойной уверенности. Аделаида была способной ученицей… Но любовь!.. Ее не хватало всегда.
 Однажды в прохладный летний вечер, Мордехай сказал:
- Ты девушка молодая, яркая… Если полюбишь кого-нибудь – не осужу…Опасные слова оживили тлеющий костер, вспыхнули щеки языками пламени.
В больнице, где она работала, молодой врач давно оказывал ей знаки внимания: то домой предлагал подвезти, то в кафе приглашал. Аделаида отказывалась:
- Домой нужно. Там ждут.
Врачу было двадцать восемь лет. Он всегда говорил, что главное в его жизни – карьера. Имя его какое-то странное, холодное – Дрор, на иврите звучало резко, коротко, хотя по-русски оно означало – ласточка!
- Ты не такая, как все девушки, серьезная, - говорил он. Вообще-то он был немногословен, чем-то напоминал ее отца: высок, строен, стригся коротко. Но его молчаливость даже притягивала девушку; дома, на Украине, кто с ней разговаривал кроме подруги?
Как-то, задержавшись, ответила честно на вопрос Мордехая:
- Я была с мужчиной, врачом, и было все…
Сказала...и захотелось лицом уткнуться в бабушкину грядку, откусить немытый огурец с пупыришками, хотелось чтобы наступило утро.



Глава 3. Ласточка.

Аделаида уже не просто собиралась на работу, не просто приближалась к двери кабинета врачей – сердце выдавало ее, выпрыгивало наружу. Её Ласточка вылетел из кабинета с ворохом бумаг, столкнулся с ней и быстро сказал: «Сегодня в восемь вечера у меня». «У меня» означало: в его иерусалимской квартире. «Он - чудо! Он - моя Ласточка! Он не забыл ничего!»
 Она тогда так и не поняла, что с ней случилось… Сопротивление, стыд, спешка, почему-то рукой, пальцем. Боли не было – физической… Врач, умеет, наверное. Осталась кровь на диване. Как отмыть, что сказать? Ощущение какой-то горечи, потери себя, каждая клеточка тела – открытая рана. «Это любовь?.. Я об этом мечтала? Ой, мамочка, неужели и у тебя так было? Я пойду в восемь… Хочу понять себя, его» - подумала Аделаида.
…В квартире темно, только потолок подсвечен.
- Как приятно…не нужно прятать глаза. Я сегодня хочу тебя по-другому, - тихо сказала она.
Дрор преобразился. Он был уверен в себе, быстро сбросил всю одежду, разгуливал с мужской готовностью, принес виски, лед.
Они долго целовались. Ей стало больно внутри, больно от его отсутствия… «Наконец-то он там, во мне…» Она перестала понимать, где явь, где фантазия, где он. Исчезли вопросы. Ничего не надо…
…Она вдруг сказала по-русски:
- Ласточка, унеси меня в небо…
- Ма? (Что?-ивр.)
- Эл ашамаим. (В небо…) - перевела она на иврит.
- Нет, я отвезу тебя домой, мне нужно заниматься. Поехали.
"Какая разница – куда, главное вместе", звучало внутри.
Она сидела рядом с ним в машине, гладила его ноги, касалась плечей, волос. Он прижимал ее к себе…
- Где мы? – спросила она.
За окном слева протянулся ряд Г-образных столбиков. Между ними - железная сетка. Сплошная стена. Странные дома.
- Боже, мы едем в Рамаллу!.. Это арабская территория. Вот и зеленый флаг…Мы запутались. Нет поворота налево, как долго нет поворота! –Дрор запаниковал. Черная пасть дороги, подруга любви, не пугала Аделаиду.
"Это хороший знак. Я не буду одинока, темнота не хочет разлучить нас, не отпускает меня одну".
- Ты, мой свет, - во весь голос заговорила в ней женщина.
«Ты знаешь, милая, у меня с тобой ничего не получится. Так ты запутаешь всю мою жизнь. Со мной такое еще никогда не случалось», - суеверно подумал он.
- Мы запутались, - произнес коротко.
- Я хочу с тобой запутаться, - ничуть не боясь, ответила Аделаида.
- Вот он, поворот, наши солдаты, пропускной пункт!..
Справа осталась гостиница Park Plaza. Выбрались…
Утром она вышла в садик их общего (как сказал Мордехай) дома поливать цветы и застала там старика в слезах. Он стал просить ее больше не учиться и не работать, говорил, что скоро умрет.
- Все тебе останется. Побудь со мной. Ты – мое дыхание, мой свет…
 - Свет?..В его устах это слово коробило, даже раздражало.
А Дрор не звонил. Его домашний телефон тоже не отвечал.
 - Что случилось? Что с ним?
Она пришла в клинику. Дрора нет.
 Медсестра, новая, сообщила, что он улетел в Чикаго на курсы усовершенствования врачей.
- Что!? И ничего не сказал?..
… Она очнулась в палате, на кровати.
- Все в порядке… Ты просто потеряла сознание, - сказала новенькая…

…Родился чудный нежный мальчик – Аши. Мордехай давно все понял. Стал все чаще вспоминать свою жену. Говорил: «Не могу по этому дому ходить – все она мерещится. Вижу, как она сидит в своем врачебном кабинете (его жена была детским врачом)».
 Уговорил. Переехали. Сняли квартиру – светлую, небольшую. Дом Мордехай запер.





Глава 4. Сон.

«Вот и любовь моя единственная», – думала Аделаида о сыне.
Растила мальчика в скромности, лишнего не решалась просить у Мордехая. Каждый поход за покупками стеснял ее в движениях, сковывал тисками. «Как бы я хотела работать! А что тогда будет с Аши?» Она вспоминала французскую постановку рок-оперы «Нотр дам де Пари», которую очень любила. Квазимодо, Феб, Эсмеральда, Фролло… Там был такой эпизод: столбы-стены медленно смыкаются, сжимая пространство вокруг фигуры Квазимодо… Еще движение и – он будет раздавлен…Не хватает воздуха… Для Аделаиды это было привычным ощущением жизни...
Сыну исполнилось пять лет. Однажды, когда он играл во дворе, неожиданная боль заставила его согнуться. Мальчик поплелся домой. «Мама, мамочка… там, справа внизу так болит!.. Нет не справа, все внизу болит», - вдруг заплакал он, войдя в квартиру. Аделаида испугалась, но не показывала свое волнение сыну. Стала собираться в больницу.
- Ну что ты паникуешь, все по молодости… Видно съел что-нибудь, - сказал Мордехай.
- Нет, Мордехай, я еду. Это аппендицит.
- Ну откуда ты знаешь!? И почему настаиваешь?
Она и сама не знала, почему к ней пришла мысль о том, ч т о происходит с ее ребенком.
Спасла, прооперировали, успели.
Ночами сидела возле сына. Мальчик выздоравливал медленно. Температура держалась высокая.
… Большая птица высоко кружит над ней, крылья-руки, то взлетают, то опускаются; вдруг она замерла, застыла. Голова птицы, лицо – Дрор. Птица уменьшилась, превратилась в ласточку. «Не улетай! Я хочу с тобой туда, на облако! Окутай меня, заверни в себя!..» Оттуда, с высоты, наблюдала за тем, что творится внизу… Муравейник, кишит.
«Что это!? Уснула?» и вновь провалилась…
«…Глаза черные. Цыганка. Я узнаю тебя, гадалка! Уйди!.. Все сбывается… Не хочу вспоминать…»
Вдруг гадалка превратилась в крысу!
Сарай…бабушка захлебывается волнами соленых слез.
Фиолетовые петунии вокруг грядки. Как пахнут!.. Погрузить бы голову в этот запах…Так же пах Дрор.
Красная смородина… Раскусила ягоду… Красные капли рисуют узоры на белой больничной пижаме…
С трудом раздвинула шторы сна. Открыла глаза. Аши не спал. Рана подтекала, кровь испачкала пижамку.
Я сейчас…поменяю, побежала.



Глава 5. Явь.

Аши пошел в школу.
Долго Аделаида выбирала, советовалась в какую, нашла.
- Аши, кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
- Врачом, конечно. Они меня спасли… Вырасту и буду спасать детей, как бабушка.
Что-то он задерживается. Школа была недалеко от дома. Аделаида не каждый день встречала сына после уроков. Он успокаивал: «Приду с друзьями. Все будет хорошо, мама».
Звонок в интерком. Наконец-то!.. Распахнула дверь.
- Мама, они били меня по голове и кричали: кто верит в бога – убейте Аши!..
Сын и мать плакали вместе. Фамилия Аши явно определяла страну исхода. Аделаида не смогла поговорить с учительницей, боясь потерять самообладание. Перевела сына в другую школу.
Мордехай сник, ослабел. Вдруг решил порадовать Аделаиду: заказал турпоездку в Голландию, Бельгию, Люксембург.
Поездка получилась своеобразная. Август. В Израиле – кипящее лето. В Амстердаме Аши ловил руками дождевые капли, не раскрывал зонтик. Любовался каналами. Иногда скучал.
Мордехаю тяжело было много ходить пешком. В музеях сидел он на мягких диванах, покрытых плюшем, думал и дремал.
Позднее, уже в автобусе, Аделаида рассказывала ему сюжеты картин, увиденных в музеях. Особенно ее поразила картина Питера Брейгеля «Падение Икара»… Икара на ней трудно обнаружить. Из воды торчат ноги… Он хотел свободы, свобода хотела его… А жизнь продолжается. Плуг не остановится из-за смерти человека…
 «Лучше бы никуда не ездили», - думала Аделаида.
Мордехай рассказывал о своей жизни с женой. Один эпизод тревожно бередил душу. Казалось, будет продолжение тому поступку. Случилось это по молодости… Забеременела молодая девушка, будущая жена Мордехая. Ей тогда было двадцать лет. Засветилась вся от радости.
- Маленький у нас будет, - сказала Мордехаю.
Будто камнепад преградил ему путь, закрывая дорогу в будущее. Остановился, занервничал. Голос впервые повысил.
- Не бывать этому! Я не готов. Пойдем к врачу. У нас еще будут дети. А хочешь – рожай, но без меня. Не женюсь! - отрезал категорично. Не хочу растить ребенка в бедности.
Будущие дети не появились, наверное испугались нищеты.
Жена всю жизнь лечила чужих, всю себя отдавала.
«Жестоко», - подумала Аделаида. «Что еще на мою голову свалится?»
Она чувствовала в старике затаенную злость – он растил не своего ребенка.
То ли поездка сказалась, то ли возраст, но у Мордехая отказали почти все органы, кроме мужского… С трудом держал карандаш, говорил медленно, глазами знаки всякие показывал… Просил побаловать. Ведь столько лет сдерживался. Не только Это исполнила. Сама ухаживала, никого не подпускала. Он по профессии не позволил работать, так дома пришлось.
Аши считал Мордехая отцом. Он и не догадывался, что есть настоящий. И что дом большой есть, не знал.
Не вспоминались больше Аделаиде слова гадалки, да и не верила она в эту чепуху.
Мордехай умер, когда мальчику было девять лет. Все состояние: деньги, дом, акции – он завещал Армии обороны Израиля. Аделаида с сыном остались одни на съемной квартире. Она работает медсестрой. Все посматривает на нее врач-анестезиолог, в кафе приглашает. Ее уже это не волнует.





Глава 6. Чикаго.

Аши успешно окончил университет. Вторую степень магистра медицины решил сделать в Чикаго.
- Моя ласточка единственная, я с тобой, - взмолилась Аделаида.
- Хорошо, я устроюсь, все организую - ты приедешь, мама. Ведь ты же мечтала съездить к дедушке с бабушкой на Украину. Сначала сделай это.
- Я не могу себе сейчас позволить такую поездку. Главное тебя учить,.. позже.
В аэропорту решетчатая сетка-коридор для отлетающих в Америку напомнила ей железную сетку между столбами, когда они с Дрором заблудились и чуть было не попали в Рамаллу… Как западня… Она стала читать вывески магазинов, информационное табло отправки самолетов, пыталась себя отвлечь. Слезы стояли как вода в ведрах, там, на Украине, в подвале, где она жила со своей семьей. Вода колыхалась при каждом толчке. Слезы появлялись на глазах при каждом толчке воспоминаний… «Ну, тихо… Не заплакивай сыну дорогу… Я еще молода, я прилечу к нему», - сказала она себе.
Аши повсюду носил с собой фотографию восемнадцатилетней мамы, красивой молодой девушки с черной косой...
Дрор – профессор Чикагского университета, так и не женился: карьера, разъезды по всему миру. «Еще успеется», - думал он.
Все чаще на кафедре преподаватели, секретарши, стали говорить ему о его двойнике, молодом студенте из Израиля. Он придумал какой-то повод, вызвал Аши к себе. «Посмотрю, что за шум они устроили вокруг этого», - решил для себя.
Юноша пришел. Коротко стриженые волосы. Спокойный пытливый взгляд– зеркальное отражение Дрора!.. Профессор сжал пальцами клавиатуру маленького компьютера - лептопа, по телу пробежали мурашки. Он не сразу заговорил.
- У тебя есть родители, Аши? Они в Израиле?
- Да, отец умер, мама живет одна.
- У тебя есть ее фотография?
- Конечно, но она там в молодости…
- Можно взглянуть?
- Да, профессор, пожалуйста.
Они перешли на иврит.
- Этого просто не может быть!.. Аделаида!?.
Профессор потерял голос.
- Откуда Вы знаете мою маму?..
- Сыночек… неужели!? – скупая слеза скатилась по щеке профессора. Он не смог её сдержать.
Он не плакал никогда, даже когда хоронил своих родителей еще совсем молодыми, после автокатастрофы. Не плакал, когда умер от рака мозга его самый близкий друг…
- Что с вами? Какой сыночек!? Успокойтесь, пожалуйста, - сказал Аши.
- Это...ты…
И он все рассказал сыну.
- У нас будет семья, я женюсь на маме… Пора!.. Давай сделаем ей сюрприз, пригласи маму в Чикаго. Вот деньги на билет, скажи, что заработал…Ничего не рассказывай о нашей беседе. Встретим ее вместе.

Аделаида получила деньги, заказала билет. «Я лечу к моей маленькой ласточке», - думала она о сыне.
Какая интересная, непредсказуемая жизнь! Она засобиралась, к ней вернулись порывы молодости, купила себе красивые вещи в дорогу, многое для сына… «Полечу через Прагу, сэкономлю, нам еще останется, чтобы погулять в Америке», - решила она.

Самолет. Пышные формы облаков. Люди-муравьи остались внизу. Новая жизнь…
Дышать становилось труднее. Вошла стюардесса, тихим голосом сказала:
- Сейчас все наладится…Салон самолета разгерметизирован. Мы устраняем неполадки. Используйте…
…166 пассажиров, превратившихся в ледяные фигуры, извлекли из упавшего самолета.

Дрор взял отпуск. Он не мог работать после сообщения о случившемся.
Аши был с ним.
- Как ты рос, мальчик?..
- Я рос в бедной еврейской семье, я жалею только об одном, что мама никогда не увидит нас стобой вместе, папа! - сказал Аши и заплакал.






31.08.05.