Дурдом. Часть 1. Глава 12. Обмен опытом

 Вечером, сдав дежурство, Анжелика Талалаева шла, осторожно обходя лужи и грязь, по пустынной дороге, что вела в сторону города, троллейбуса и вообще – цивилизации. На редкие автобусы, курсировавшие между городом и химзаводом надежды после шести вечера было мало. До конечной троллейбуса нужно было топать где-то с полкилометра. Если бы не прошедший днем дождь и не ширившиеся в народе слухи о неуловимой банде грабителей, промышлявшей где-то здесь же, в соседствующем с дорогой лесочке, то вечерняя прогулка по лесной окраине могла бы относиться даже к разряду удовольствий. Но теперь, когда приходилось непрерывно скакать по крошечным относительно сухим островкам, сиротливо выступавшим из непролазной, злобно чавкавшей под оступившейся ногой грязью, вынужденное путешествие это было сущим адом. Что же касается бандитов – бандитов Анжелика Талалаева не боялась. Она вообще была очень смелой женщиной.
 
 Рядом с Анжеликой семенила секретарша главврача Леночка Болотова. Минуту назад она, досадно поскользнувшись, вляпалась в мутную лужищу по самые щиколотки, и теперь обход новых подобных препятствий не занимал ее столь же сильно, как Анжелику, поскольку терять ей уже было нечего.

 На правах старшей подруги Анжелика, не без поучительных ноток в голосе, щедро делилась своими, взращенными многолетним опытом, взглядами на жизнь, продолжая давным-давно когда-то начатый и имевший уже не одно такое продолжение разговор.

 – Ты меня, Ленуся, прости, – щебетала она, – но ты сейчас рассуждаешь, как тибетская монашка. Как это в твоем возрасте можно так твердить, что еще рано? И что значит – успеется? Оно-то, конечно, всегда успеется, это точно. Но ты задумайся: почти все твои школьные подруги уже по два раза разводились, а ты еще и в первый раз замуж не выходила! И зря ты все это ждешь, что какой-то такой прынц вдруг сам к тебе заявится: нате! Нет, милая, никто сам не объявится. И шеф твой человек женатый, и ты ему нужна только сама знаешь зачем. А так, если взять по нашему дурдому, то у нас и мужика нет ни одного порядочного: таскаться-то все не дураки, а настоящих, холостых, таких, чтоб с расчетом на будущее, раз-два и обчелся. Разве что тебя, может быть, трупорез Добронравов устраивает? Или дурачок Растопыркин? А может, надеешься, что шеф ради тебя родную жену бросит? или задушит? – Анжелика расхохоталась; неожиданно пришедшая идея с шефом, душащим жену, мощную стокилограммовую бабищу, настолько понравилась ей самой, что продолжать говорить она смогла не скоро. – Нет, Ленуся, – заговорила она опять, – не бросит он свою корову. Побоится портить репутацию. Трус он и карьерист. И тихий подлец. Так что ищи прынца сама. Мужиков такие проблемы не волнуют. Все нам, бабам, приходится делать. Даже сто лет назад, где-то в романах, в классике, было: поп в церкви объявляет, что кто хочет обручиться, пускай сделает шаг вперед, – и вышли восемнадцать женщин и только один мужчина! А теперь и того хуже: прынцы не только не приходят сами, как ты на это надеешься, но еще и всякие мурлы маскируются под прынцев... Знаешь, как разводилась белка с зайцем? “Косой он”, – говорит. “А что же ты, – ее спрашивают, раньше этого не замечала?” – “А я думала, он мне глазки строит!” Так и мужики тоже...

 – Так это и про женщин такое есть, – перебив, заступилась за оклеветанных “прынцев” Леночка. – Это не помню уже кто на жабе не захотел жениться, потому что она скользкая и холодная, а жаба отвечает: “Это я просто болею, а вообще я белая и пушистая”. Так что женщины не меньше всегда придуриваются, и даже больше. Все стараются выглядеть лучше, как же по-другому?

 – Ты их еще и защищаешь! – воскликнула Анжелика. – Да таких брехунов и притворщиков, как мужики, среди баб испокон веков не бывало. Одного Сергея моего взять, жмота. На пятую годовщину свадьбы подарил мне новую ночную сорочку...

 – Так подарил же.

 – Ага! А до этого четыре года дарил старую! Скажи мне: я б выходила за него замуж, за такого гада, если бы он сразу сказал про свои сдвиги на почве экономии?! Нет, Ленуся, ты мне их не выгораживай. Я их всех насквозь вижу. Я даже, когда выходила, начиная со второго раза, замуж, свою фамилию не меняла: на фиг, думаю, менять, раз все равно разводиться. Так и выходило!.. Ты, Ленуся, сразу тоже не бери фамилию мужа, а то будешь то Зайцева, то Мальцева, то Пальцева... Это когда наверняка увидишь, что наконец-то тебе твой прынц подвернулся, тогда валяй. А то у моей мамы, например, все знакомые, сколько я помню, только и спрашивали, какая у нее теперь фамилия. Форменное идиотство получается...

 Подруги замолчали, перепрыгивая с островка на островок, привычно форсируя очередную водную преграду. Выбравшись на сухое место, снова пошли рядом, каждая погруженная в свои мысли.

 – Так, как ты всегда рассказываешь, то все они, получается, проходимцы и... и дураки, – словно продолжая думать вслух, наконец проговорила Леночка. – Откуда же тогда взялись все эти ученые академики? Женщин-то как раз почти и нет среди них.

 – Дураки! Самые настоящие болваны! – уверенно ответила Анжелика, беря подругу под руку. – Ну хорошо, скажи мне: встречала ты когда-нибудь женщину, которая вышла бы замуж только потому, что у ее избранника красивые ноги? Так о чем же, милая, это еще может говорить? А среди ученых и баб полно. Только разве это счастье – всю жизнь ковыряться в инфузориях и молекулах? Разве умная женщина станет посвящать свою жизнь какому-нибудь закону Ньютона или Камертона! Нет, Ленуся, женский ум связан не с формулами всякими идиотскими, а с природой, с самой жизнью. Поэтому женщины и обогнали в развитии мужчин – в том смысле, что мужчина не способен влиять на женщину, кроме как кулаками, а вот женщины приручают мужчин на каждом шагу. Все равно что диких зверей.

 – Скажешь тоже, приручают!

 – А что же ты думала? За исключением отдельных твердолобов, мужики дрессируются аж на раз! Нам без этого нельзя. Мужики, понимаешь, привыкли все делать напролом. Это даже не то что привычка, это у них мозги такие, с вывертом; их прямо тянет лезть напролом. Так вот, если ты тоже так полезешь, то вы только лбами столкнетесь и на этом ваша “вечная любовь” закончится. Поэтому ты должна все стараться делать так, чтобы, Ленуся, муж твой, ничего не подозревая, пер себе, как трактор, а результат из того получался не такой, какой он сначала думал, а такой, какой нужен тебе. Другими словами, ты должна управлять им, как тем же трактором. Пахать на нем. Но, конечно, незаметно!

 Теперь наступила Леночкина очередь рассмеяться, а Анжелика, довольная удачным сравнением, улыбнулась и продолжала:

 – К счастью, мужики необыкновенно доверчивые. Как дети прямо... Я уже говорила тебе, как завоевывать доверие мужа. Главное – всегда его хвалить. Проверено! Это, может быть, скажу тебе, даже самая важная часть дрессировки. Чем больше мужа хвалишь, тем проще им управлять. Они больше всего на свете обожают, когда их хвалят, и готовы наизнанку выворачиваться, чтобы их хвалили еще больше... Старайся как можно чаще давать мужу возможность произвести на тебя впечатление или хотя бы уже делай вид, что ему это удалось. Мужчина очень долго остается под впечатлением, произведенным им на женщину. А в этот момент, милая Ленуся, он твой!

 – Ты так, Анжела, говоришь, будто сделать то, о чем ты говоришь, раз плюнуть.

 – Ну... плюнуть или не плюнуть... В этом, конечно, определенный опыт нужен, интуиция тоже. Универсальных рецептов не бывает, к каждому мужу требуется свой подход. Я и не говорю, что раз плюнуть... Есть такие, что вообще не поддаются влиянию. Полно таких. Вот они как раз в мужья и не годятся. Поэтому всякая женщина, собравшись замуж, перво-наперво должна держаться начеку, чтобы не связаться с каким-нибудь “идейным”: наркоманом, алкоголиком, рыбаком, или с таким финансовым террористом, как тот же Сергей мой... ну, или там радиолюбителем, автоманьяком, художником и прочими одержимыми. У мужа должно быть одно счастье и увлечение – жена. В смысле, конечно, его жена... И еще совет: никогда не гонись за всякими интеллектуальными выскочками, особенно за теми, у кого память как телефонный справочник. Этих, кстати, сразу видно. Они даже стараются блистать своими дурацкими способностями. Думают, что производят большой эффект. А память мужа – как раз враг семейному счастью. Ты знаешь про моего Олега...

 Анжелика хотела еще что-то сказать, но только вздохнула. Леночка, уже наслышанная во всех подробностях о каждом из четырех неудавшихся замужеств подруги, сочувственно молчала.

 – У меня одна соседка, – намолчавшись, заговорила она, – часто ходит в гости к нам, к матери. Недавно тоже была, вся в слезах. Говорит: две недели твердила мужу, чтобы ничего не дарил ей на день рождения, а он все равно про него забыл!.. Что это, Анжелочка, не обидно?

 – Нашла обиду. Это такая обида, которую и забыть можно заради семейного благополучия. Та соседка твоя сама даже не понимает, какой ей муж достался. Не понимаю, чего ей еще нужно. Она сколько с ним живет?

 – Не знаю. Лет, наверное, больше десяти. Я еще с детства их помню.

 – Вот! – оживилась подруга. – Вот тебе и факт. Живет десять лет с нормальным мужиком. А помнил бы он всякие дни рождения и заодно все ее шуры-муры, так давно бы был развод. С криками, дележом мебели и боем за квартиру.

 – Ну зачем ты так? Какие шуры-муры?

 – Обыкновенные, Ленуся, обыкновенные. Нормальные шуры-муры. Выйдешь замуж, узнаешь. Если, конечно, дождешься этого... прынца твоего.

 – А ты, Анжела, ты что, никогда не встречала такого... с которым... ну, чтоб такой... ну, который бы сгодился? – быстро проговорила Леночка и прижалась к собеседнице, влекомая вдруг охватившей ее жалостью.

 Анжелика замедлила шаг и ответила не сразу. Недавние воспоминания вновь нахлынули на нее, унося в дни беспечной молодости, когда жизнь еще не казалась такой сложной и легкое, быстрое счастье представлялось таким близким, таким близким, что стоит лишь протянуть руку – и оно навсегда станет твоим. Давно пережитая печаль первой разлуки изгладилась уже, почти стерлась горечью более поздних разочарований, и память бережно хранила лишь яркие минуты прошлых радостей: первую встречу в автобусе, принесенные в жертву кинематографу лекции в вузе, первый поцелуй с Ваней на чьих-то именинах, когда все они, по молодой неопытности, напились до чертиков... и еще наивные их планы на будущее – это потом, когда они уже решили, что нашли друг в друге свою настоящую судьбу.

 – Было, – тихо сказала она. – Был один студент. Ваня Булкин. Может, если бы мы поженились, не было бы ни первого, ни остальных идиотов. А мы чуть и не поженились. Обстоятельства не дали. Была бы я чуть старше тогда, не пошла бы на поводу. Но... Что теперь говорить? Все вышло не так, как мы думали. Как в жизни: хотел сделать как лучше, а вышло как всегда. Я сама виновата... А он меня защищал однажды от хулигана, в автобусе. Драка страшная была. Просто не верится, что бывают такие... прынцы... А потом... Потом он женился, врачом стал, в нашем министерстве работал. Даже в газетах печатался... Это я так, заочно, знаю. С ним с тех пор и не встречалась никогда, только в журнале фотографию видела. Он теперь не Ванька Булкин, он теперь уважаемый человек. Большой человек!

 Анжелика замолчала, и у Леночки тоже пропала всякая охота разговаривать, и до самой троллейбусной остановки они не проронили больше ни слова.


 А в одной из палат терапевтического отделения стационара на неразобранной кровати, нарушая щедро расклеенные во всех мыслимых и немыслимых местах “Правила пребывания больных пациентов в государственном лечебном учреждении и их строгие обязанности”, полулежал, прямо в тапочках, “больной пациент” – мужчина средних лет, крепкого телосложения, немного полноватый, еще без признаков седины в густой темно-русой шевелюре, но с уже различимым зачатком будущей лысины на затылке, украшенном двумя симметричными макушками. В соответствии с законом сохранения материи будущий недостаток волос на затылке заблаговременно компенсировался обильной чернотой на подбородке и скулах, не бритых пятый день, – но чернота эта не была свидетельством его неряшливости и вообще не выделяла его среди остальных больных, поскольку бриться раз в неделю, в субботу, считалось чуть ли не законом больничного бытия. И широкая, короткая его пижама с коричневым следом утюга на спине тоже не делала его похожим на друга и собутыльника свихнувшегося от злостного злоупотребления “Пэрлыной гир” грузчика гастронома “Русь” Толяна Талалаева. И ничтожное количество личного имущества, свободно размещавшегося в одном ящичке прикроватной тумбочки, вовсе не говорило о его несчастной, нищей и голодной, бродяжнической судьбе. Все это входило в число непременных, неотвратимых особенностей “пребывания больных пациентов в государственном лечебном учреждении”, а скромно довольствоваться этим, очевидно, вменялось в установленные упомянутыми правилами их “строгие обязанности”.

 Из приоткрытой дверцы тумбочки выпирала высокая кипа небрежно сложенных газет. Другая кипа, поменьше, лежала сверху на тумбочке. Наконец, с десяток номеров еженедельника “Рабочий пролетарий” валялись разбросанные на кровати. В одном из них ручкой была жирно обведена заметка:


ЕЩЕ ОДНО ОГРАБЛЕНИЕ
И снова в нашем городе ограбление. Неизвестным лицом
(или лицами) дерзко ограблен возвращавшийся с вечерней смены
слесарь ремонтного участка химзавода гражданин И.Б. (в интере-
сах следствия фамилия и имя изменены). Нападавшими взята у
пострадавшего только обувь, а также его сумка, наполненная по-
хищенными, в свою очередь, им самим на заводе гаечными
ключами (сумка брошена грабителями недалеко от места преступ-
ления). По факту ограбления прокуратурой возбуждено уголовное
дело. Одновременно еще одно уголовное дело возбуждено по
факту хищения государственных материальных ценностей самим
гражданином И.Б.
К сожалению, потерпевший и подследственный гражданин
И.Б. пока что не может давать каких-либо показаний,
поскольку в результате применения грабителями особого
усыпляющего газа не изученного пока состава он находится
в состоянии глубокой амнезии.
О результатах следствия будет сообщено дополнительно.


 Мужчине, лежавшему на кровати, было не до газет. Ежесекундно содрогаясь, он добросовестно, до темноты в глазах старался задерживать дыхание и время от времени отпивал, по глотку, воду из стакана. Иногда он раздосадовано отпихивал рукой не в меру развеселившегося по поводу его конвульсий соседа по койке Аркадия Цукерского, который юлой вертелся возле него и, сыпля одному ему понятыми терминологическими перлами, радостно излагал свои достоверные познания о многочисленных признаках начинающейся эпилепсии.

 Но у мужчины из восьмой палаты не начиналась эпилепсия. У него была ужасная, изнуряющая, но все же обыкновенная икота.