Дурдом. Часть 1. Глава 8. Происшествие в ресторане Костерок

 Законопослушные жители города шумными, жизнерадостными потоками, либо пестрыми ручейками, либо просто отдельными аморфными единицами возвращались по домам, опустошая подвернувшиеся по пути продовольственные магазины и сгибаясь под тяжестью запасенных на сутки вперед съестных боеприпасов. Их возвращения домой с нетерпением дожидались мужья, жены, дети, тещи, двоюродные тетки, любовницы и исполнительные листы. Закононепослушные граждане, схоронясь в своих хазах и фатерах, тайно готовились к грядущим темным ночным делам. Никто их не ждал, никто не искал встречи с ними – кроме, разве что, неусыпных сотрудников правоохранительных органов. Угоревшее, очумевшее за день солнце сонно плыло к горизонту, спеша опуститься в бездонные объятия прохладных вод далекого Атлантического океана. Массивные круглые настенные часы, висевшие в холле здания из красного кирпича, пунктуально издавали глухой стук с интервалом, надо полагать, в одну секунду, однако невозможно было заметить никаких видимых последствий этого таинственного стука, поскольку в часах не было ни единого намека на секундную стрелку, и даже, более того, минутной стрелки тоже не было. Часовая же стрелка, хоть с виду и самая ленивая, старательно тянула лямку за всех троих и к моменту продолжения нашего повествования показывала ненавистное для некоторых молодых, но уже несчастных мужчин время – половину шестого.
 
 По притихшему коридору, дергая на ходу ручки запертых дверей, шел в поисках живой души Иван Иванович.

 Замечательное свойство человеческой психики, ее способность излечивать изнывающую от ран душу целительными ветрами времени, в очередной раз сыграло свою положительную роль. Это ли, а может быть, особенное, амнезийное, состояние мозга Ивана Ивановича не позволило пессимистической саркоме прорасти слишком глубоко и всего лишь за несколько скоротечных часов если не целиком исцелило его от хандры, то радикально разбавило ее изрядными дозами жизнелюбия и оптимизма. Конечно, в пассив, помимо уж очень затянувшихся (с точки зрения Ивана Ивановича) ожиданий каких-либо сдвигов с мертвой точки, добавилась теперь и вот эта неудачная попытка разрубить весь гордиев узел разом, но по-прежнему в активе оставался добрый десяток не таких уж и призрачных шансов, один из которых – надежда на то, что в числе конфискованных у преступников паспортов окажется и его паспорт, – мог реализоваться уже в самое ближайшее время...

 Живая душа обнаружилась в начале правого бокового коридорчика, за стеклянной дверью с трафаретной надписью:

"4-е ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ"

 Открыв дверь, Иван Иванович попал в микроскопическую комнатенку, всю обвешанную плакатами с изображением всевозможных способов задержания вооруженных преступников голыми руками и ногами. В тематическое единство интерьера несколько не вписывался приколоченный в центре дальней стены красный матерчатый лозунг:

"ПЬЯНСТВУ - БОЙ!"

 Вторым, еще более бросавшимся в глаза, нарушением интерьера был сам хозяин этой комнаты – милиционер, имевший такое совершенно неприличное для милиционера щуплое телосложение, что могло показаться, будто его нарочно держали здесь в качестве наглядного напоминания о том, что изображенные на плакатах хитроумные приемы могут помочь, увы, не всем, и поэтому всякий собирающийся утром на дежурство милиционер должен обязательно не забыть взять из-под подушки казенный пистолет.

 Милиционер сидел за столом – пустым, если не считать двух телефонных аппаратов и одной милицейской фуражки, перманентному созерцанию которой он, видимо, и посвящал все свое свободное время.

 Иван Иванович остановился напротив стола. Милиционер с трудом оторвался от интересной фуражки и медленно перевел взгляд на Ивана Ивановича.

 – Прошу прощения. Я из больницы. Меня скоро отвезут?

 – Куда отвезут-то? – непонимающе повел бровями милиционер.

 – Назад, в больницу.

 Милиционер вынул откуда-то из-под стола нечто сильно напоминающее старинную амбарную книгу и, слюнявя пальцы, принялся вяло ее листать. Наконец он захлопнул свой “Талмуд” и некоторое время сидел не двигаясь, как будто погрузившись в сон.

 – Так как? – напомнил о своем существовании Иван Иванович.

 – А вы точно знаете-то, что вас должны отвезти? – слегка проснувшись, задал встречный вопрос милиционер.

 – А как же иначе? – сказал Иван Иванович удивленно.

 Милиционер снова полистал журнал, потом исследовал содержимое шкафчика, стоявшего справа от него, заглянул под фуражку. С весьма неубедительным сожалением покачал головой:

 – Где же вы раньше-то были? Рабочий-то день-то – того, закончился. И машины-то тоже нет.

 – Как же мне теперь быть? – растерялся Иван Иванович.

 Милиционер вынул из-под стола другой “гроссбук”, уже раскрытый на нужной странице:

 – Вам лучше-то подождать, а завтра вас отвезут. Я запишу сейчас.

 – Это что, в коридоре на полу ночевать?

 – Почему в коридоре-то? – немного обиделся милиционер. Здесь есть для этого камер... можно сказать, комнаты. Особых-то удобств не гарантирую, но спать можно.

 – Нет уж, спасибо, – не задумываясь ответил Иван Иванович. – В таком случае я, пожалуй, и сам доберусь.

 – Ну, смотрите сами, – от души, до слез в глазах зевнул милиционер. – Автобусы-то плохо ходят. Это вам сначала к центру ехать, а там еще троллейбусом... А камеры – новые, двухместные, изолированные, всего полгода прошло, как ремонт-то был.

 – Нет, я уж лучше поеду.


 Автобусная остановка оказалась буквально в двух шагах, и автобус, вопреки мрачным милицейским прогнозам, подкатил меньше чем через десять минут.

 Иван Иванович занял свободное сидение и стал смотреть в окно.

 “Вот она – свобода! – размышлял он. – Долой больницу, долой распорядок дня, долой уколы, долой таблетки! Делай что хочешь, иди куда хочешь... Одно только вот: идти, кроме как опять-таки в больницу, больше и некуда...”

 – ...Ваш билетик, бабушка!

 – Во-на, доця.

 – Этот не годится.

 – Как это, доця, не годится? Второй месяц с ним
езжу – и годился, а теперь не годится?..

 Иван Иванович только теперь вспомнил, что у него нет билета и что денег тоже нет. Можно было, конечно, попытаться все объяснить. Но вероятность того, что слова его будут приняты на веру и разговор с контролером не перерастет в скандал, была так мала, что он, раз уж все равно попался, решил испробовать для начала классический “заячий” трюк: притвориться спящим.

 Срочно “засыпающая” при появлении контролеров молодежь – привычное явление в автобусе; настолько привычное, что редкий контролер теперь попадается на столь нехитрую удочку. Более того, опытный контролер порой даже, едва войдя в транспортное средство, сразу может с гарантированным успехом прикинуть процент выполнения плана по штрафам, именно пересчитав количество беззаботно пускающих “во сне” пузыри студентов, влюбленных юных пар и целых сраженных внезапной сонной эпидемией возвращающихся откуда-нибудь из дискотеки безусых компаний. Спящий взрослый человек редко вызывает подозрения.

 Иван Иванович прислонился к окну и закрыл глаза, слушая происходившие по ходу движения контролеров традиционные короткие перепалки...


 Час спустя нашего героя можно было найти... сидящим за столиком полукафе-полуресторана с незамысловатым названием “Костерок”, расположенного значительно в стороне от того маршрута, который должен был привести его обратно в осточертевшую больницу.

 Случай, нелепый случай обманул его и подвел. Неопытность его по части обмана билетных контролеров сослужила ему недобрую службу: Иван Иванович действительно... заснул. И проснулся он уже аж на конечной остановке, разбуженный, конечно же, водителем: автобус шел в гараж. А потом он в течение получаса, один на пустынной остановке, безуспешно пытался дождаться автобуса, идущего в обратном направлении, и стал подумывать уже о том, чтобы отправиться в центр пешком. Но слишком уж чрезмерная свежесть вечера в компании с начавшим накрапывать дождем привели его сюда, где было тепло и сухо, и усадили за маленький столик для двоих, первый от входной двери. Конечно, Иван Иванович не намеревался нажраться до отвала и после бессовестно слинять, не заплатив. Просто он не видел никакого резона в том, чтобы мокнуть на улице, в то время как почти в двух шагах от остановки сверкало дюжиной огней это уютное заведение, где можно было, по крайней мере, согреться и переждать непогоду. Ну и, может быть, еще ему приглянулось наклеенное у входа в “Костерок” объявление, гласившее, что

"Каждую вторую субботу месяца в этом ресторане господин миллиардер Р.Шапурдинов дает бесплатные благотворительные обеды для городских миллионеров".


 Каждый человек, когда у него в кармане пусто, и ему нестерпимо хочется есть, и его намачивает дождь, и он знает, что еще не скоро все это происходящее с ним безобразие закончится, каждый такой человек становится немножко сам не свой, и странные мысли овладевают им: как один из вариантов таких новых мыслей, ему могут начать нравиться всякие миллиардеры, и даже ему самому может начать импонировать то, что он, вполне возможно, сидит именно за тем самым столиком, за которым в прошлую субботу торжественно восседали богатый Р.Шапурдинов и его на всю жизнь обеспеченная супруга, гражданка миллиардерша Шапурдинова, и заказывали блюда одно экзотичнее другого.

 Иван Иванович ничего не заказывал.

 Уже четыре раза к нему подходил официант (которого обычно не дозовешься и до второго пришествия), и все равно Иван Иванович ничего не заказывал. После пятого раза официант обиделся, ушел на кухню и больше не появлялся. Вместо него из кухни вышла очень и очень круглолицая женщина в белом фартуке и, будто лебедь, поплыла в противоположный конец зала, и взяла там поднос, и поплыла обратно, и в течение всего этого круиза почти не отрывала взгляда от Ивана Ивановича. После женщины в зал выглянул еще кто-то, и еще, и наконец в двери появился и долго стоял, опять-таки изучая Ивана Ивановича, представительный мужчина в галстуке.

 Иван Иванович не замечал весь этот смешной хоровод. Дождь не переставал; освещенная желтым фонарем автобусная остановка, видневшаяся в окно, все так же была безлюдна; порывы разгулявшегося ветра барабанили по стеклам дождевыми каплями и заставляли их потрескивать. Никто так и не отважился выпроводить вон не удосужившегося заказать хотя бы стакан лимонада наглого посетителя, принимая его, вероятно, за законспирировавшегося инспектора санэпидемстанции либо другой какой-нибудь контролирующей организации. И Иван Иванович не спешил уходить – не из-за дождя даже и, конечно, не из желания досадить работникам ресторана. Что-то неладное опять происходило с ним. Волна разрушительной пустоты, из тех, что время от времени заполняли его голову, нахлынула и сейчас, поглотив его мысли и желания. Такое состояние обычно длилось у него некоторое время и после проходило бесследно; в последний раз это случилось больше недели назад. Как ни странно, Иван Иванович прекрасно понимал, что с ним происходит, понимал, где и зачем он находится, но какая-то невидимая сила сковывала его волю, и он утрачивал способность что-либо предпринимать, да к тому же еще утрачивал чувство времени.

 Вполне возможно, что Иван Иванович, кружась в небесах под наркозом своего летаргического оцепенения, просидел бы, не сходя с места, не один день, ко всеобщему удивлению и веселью, а затем умер бы голодной смертью прямо там, за тем столиком, где недавно раздавал бесплатные обеды добрый Р.Шапурдинов, – и в этом месте нашего исторического рассказа можно было бы поставить большую, жирную точку, но вдруг наперебой зашелестели соломенные висюльки украшавшей вход многоцветной противомушиной шторы, и в ресторан вошел – вот и не верь теперь в судьбу и тайны астрологии! – Лука Макаров.

 Вошедший, казалось, нисколько не удивился столь невероятной встрече. Он даже не стал, как Иван Иванович, от неожиданности здороваться во второй раз за день, а сразу, будто заранее они договаривались встретиться именно здесь и именно в это время, подсел к его столику:

 – Что, машину не прислали?

 Не дождавшись ответа и зная уже, что иногда на Ивана Ивановича такое находит, он продолжал:

 – Это бывает. Меня однажды вызывали по одному делу, свидетелем. Тоже говорили – машину дадут, и тоже пришлось домой пешком топать. С меня тогда шубу сняли.

 Тут Лука Макаров обратил внимание на голодный волчий блеск в глазах собеседника (уже возвратившегося в нормальное, четырехмерное, измерение) и, сразу обо всем догадавшись, спросил:

 – Вы, наверное, кушать хотите, а денег – ноль с копейками? Правильно я понимаю? Может быть, чего-нибудь заказать?

 – Закажите, если можно. Я вам деньги, что ли, потом как-нибудь отдам, – борясь с неловкостью (но борясь успешно) согласился Иван Иванович.

 Лука Макаров оборотился в сторону зала, к которому он оказался сидящим спиной, но не стал кричать что-нибудь вроде: “Официант!” или “Эй, кто там есть!”; он с деланным безразличным выражение лица стал терпеливо дожидаться момента, когда очередной официантский маршрут проляжет вблизи их столика, и, дождавшись, схватил летящего со сверхзвуковой скоростью официанта за задний карман брюк. Тот, выпалив привычной скороговоркой: “Подождитепожалуйстаоднуминуту!” – сделал два быстрых шага, но не сдвинулся ни на сантиметр: крепкий палец-оккупант все еще находился в его кармане. Лука Макаров поманил официанта свободной рукой, приглашая нагнуться, и отчетливо, прямо в ухо, проговорил:

 – Жду ровно минуту.

 Эти простые слова оказали магическое воздействие. Не прошло и половины срока, как возле их столика почтительно замер другой ресторанный “гарсон” – тот, который до этого безуспешно пытался загипнотизировать (или разгипнотизировать) Ивана Ивановича. В руках его жалобно трепетал листочек меню.

 Игнорируя протянутый листок, Лука Макаров, так же доверительно, как и его коллегу, пригласил официанта нагнуться и ласково спросил:

 – Дикая утка есть?

 – Извините, нет, – на миг растерялся официант, но сразу нашелся: – Специально для вас мы можем разозлить домашнюю.

 – Фу, – скривился Лука Макаров, – зачем нам вместо доброй дикой утки злая домашняя?.. А что, дорогой, ты сам нам посоветуешь?

 – Как вам сказать? – не разгибаясь, пожал плечами официант. Вообще-то, меньше всего жалуются на бифштекс...

 – Ага, – согласился Лука Макаров, – так, значит, вермишель, два бифштекса... Что есть из легких блюд?

 – Есть жаркое: стограммовое жаркое весит всего семьдесят граммов.

 – Нет, я имел в виду... какой салат есть?

 – Салаты: капуста в маринаде, салат с тыквы в масле, винегрет, салат с...

 – Пусть будет винегрет. Все – два раза.

 – Кофе, коньяк, водка, шампанское, пиво? – напомнил официант.

 – Да, и пиво. Но пиво – в чистой посуде.

 Официант умчался и вскоре вернулся с заказом. В его руках без всякого подноса непостижимым образом размещалось семь тарелок со снедью и два бокала пива.

 – Кто из вас заказывал в чистом?

 – А второй – что? – Лука Макаров подозрительно заглянул в оба бокала.

 – Да че, ни че.

 – Ну, ставь... Палец не обожжется об бифштекс?

 – Извините, я просто не хотел, чтобы он упал на пол еще раз.

 – Что?

 – Да нет, ни че.

 – Ну, “ни че” так “ни че”... А почему бифштекс так водкой пахнет?

 – А сейчас? – официант отступил на шаг.

 – Действительно ошибочка. Ну, все, спасибо.

 Лука Макаров кивнул Ивану Ивановичу:

 – Кушайте, чего смотрите?

 Повторять приглашение было не нужно. Лука Макаров, глядя на Ивана Ивановича, цокнул языком и тоже приступил к ужину.

 Поглощенные трапезой, они не заметили, как в ресторан вошел человек в темно-зеленых джинсовых брюках и розовой спортивной майке. На его смуглом худом лице хищно торчали в стороны шикарные черные усы в стиле “а-ля Чапаев”. Усы были такими черными, что казались либо вымазанными ваксой, либо изготовленными из бывшей в длительном употреблении сапожной щетки.

 Усатый остановился возле бара, перебросился парой слов с барменом и, ничего не взяв, присел за ближайший к бару столик, за которым уже сидел один клиент.

 Слово “сидел” совершенно плохо подходило для определения состояния, в котором клиент находился. Клиент явно дозревал. Он еще пытался держаться ровно, но голова его, безвольно болтаясь во все стороны, словно он плыл на корабле во время девятибалльного шторма, каждый раз тянула за собой и туловище, и оттого, что заранее никак нельзя было угадать, в какую сторону она в очередной момент пойдет, невозможно было и своевременно управлять соответствующими мышцами, и это сильно мешало сохранять равновесие – клиент прямо валился на пол, но каким-то чудом всегда успевал в сантиметре от пола резко воспрянуть вверх, – а затем весь сложный процесс этот повторялся снова и снова, и так до бесконечности... Но наконец неумолимый закон всемирного тяготения взял свое. Голова клиента в последний раз сильно отклонилась назад, потом вдруг с ужасающей скоростью пошла вперед и – словно в зале выстрелили из пушки – замерла на столе.

 Усатый выждал несколько минут, затем поднялся, подошел к пьяному. Присев на корточки, перекинул его сделавшуюся тряпичной руку через свою шею и, подняв его, повел с собой. Со стороны казалось, что преданный, любящий друг заботливо помогает пойти облегчить естественные страдания своему не в меру перебравшему товарищу. Через минуту они уже возвращались обратно. Теперь на усатом был надет пиджак, а на руке красовались позолоченные мужские часы. Усатый бережно усадил “друга” на место, подошел и дал что-то бармену и направился к выходу. Но только он протянул руку, чтобы отодвинуть занавеску, как вдруг хлопнула дверь, занавеска сама отлетела в сторону, и в ресторан буквально вбежал очередной посетитель.

 Он ошалело оглядел зал, увидел мертвецки пьяного джентльмена, пускающего бульбы полулежа на столе, и подлетел к бармену:

 – Братуха, мне то же самое!

 – Секундочку, – ответил бармен и подмигнул задержавшемуся в дверях усатому. Тот вернулся, сел за пустой столик и хищно растопырил в стороны усы...

 В это время Лука Макаров закончил есть и, похлебывая пиво, принялся разглядывать зал.

 – Да-а... – протянул он. – Когда-то давно тут был неплохой такой ресторанчик. Культурный. Потом из него сделали столовую, потом кафе, потом пивбар, потом опять столовую... а теперь не поймешь, что здесь: ни ресторан, ни то, ни другое. Или все сразу. – Он заглянул Ивану Ивановичу в глаза, убедился, что тот не ушел в отрыв от грешной земли, и продолжал: – Раньше я здесь бывал... Однажды у нас произошел случай такой. Мы с ребятами отмечали что-то, не помню уже что. А там несколько столиков были тоже сдвинуты; там сидели какие-то церковники, монахи, что ли, из монастыря, из другого города... или даже из-за границы. Они к нашему попу приезжали, видно, по обмену опытом. Так вот, к нашему столу должны были подать специальный арбуз с влитой туда водкой. Это был у нас такой Женя Лермонтов, однофамилец поэта, он любил всякие такие вещи устраивать. Да. Ну, и подали тот арбуз не нам, а монахам. Представляете: монахи, монастырь, всякое воздержание, сухой закон и прочее – и арбуз с водкой. Шеф-повар в шоке: ну-ка какой скандал. А мы сидим, смотрим, наблюдаем... Разрезали монахи арбуз, начали есть. Мы притихли, наблюдаем. Монахи тоже притихли, молча арбуз трескают. Потом повеселели. Смотрим, стали в карманы косточки прятать. Вот вам и монастырь!.. Женька потом через официанта специально передал им обыкновенный, нормальный, арбуз, так они его прямо разорвали...


 На входе запрыгали, заплясали, зашелестели висюльки, впуская в зал новых посетителей: мужчину, а за ним женщину. Такая, не соответствующая правилам этикета, очередность их появления в ресторане могла быть свидетельством того, что вошедших не связывает никакое знакомство и что они сошлись в дверях случайно. Действительно, в то время как мужчина остался стоять на пороге, будто не совсем понимая, куда он попал, и находясь в нерешительности и даже как бы в небольшом трансе, женщина быстро прошлась по залу деловым взглядом и с самым решительным видом направилась к тому нетерпеливому субъекту, который вошел на несколько минут раньше нее. Увы, она опоздала: этих нескольких минут ему вполне хватило, чтобы наклюкаться пусть не до полной невменяемости, но, во всяком случае, до состояния легкой прострации.

 – Уже! – в сердцах, не в силах скрыть досаду воскликнула незадачливая опекунша.

 – Уже... – мало что соображая, просто повторяя ее слова, проговорил самый счастливый на свете человек.

 – Ладно, пойдем уж домой, – смиренно проворчала женщина, подставляя под его руку свое хрупкое плечо.

 – Улица Чаплыгина, дом 11, квартира... – начал было работать заплетающимся языком пьяный.

 – Да знаю, знаю я! – отмахнулась женщина.

 – Откуда?! – остановился как вкопанный пьяный; его затуманенная спиртовыми парами головушка затребовала хотя бы в этом-то вопросе полной и окончательной ясности: – Ты что, мой сосед?

 – Иди, иди, придурок, я твоя жена! – толкнула свое нещетко женщина и, шатаясь вместе с ним, потащила его к выходу.

 – Интересно устроены люди, – провожая парочку взглядом, поделился наблюдениями Лука Макаров. – В каждом питейном заведении обязательно хотя бы раз в день, но случится подобная сцена. Это уже что-то вроде национальной традиции. Вы не находите?

 – Не буду судить, – сказал Иван Иванович. – Тем более что опыт мой по этой части не такой уж большой, как, наверное, ваш.

 – Какой там опыт! – возразил Лука Макаров. – Вот раньше – да. Раньше был за мной такой грешок, признаю, чего уж. Так вот, скажу вам, с тех пор ровным счетом ничего не изменилось. Видимо, такой у нас народ: особо устойчивый на привычки... Вот видите, для примера, того кучерявого? – Лука Макаров показал глазами в сторону нерешительного мужчины, все продолжавшего торчать у входа.

 Иван Иванович стал смотреть на него сквозь полупустой бокал, а Лука Макаров продолжал:

 – Так вот, он пришел сюда с единственным желанием, как говорится, промочить горло, но у него, как на беду, не хватает на это денег. Дальше все будет зависеть от обстоятельств. Если это всего лишь бродяга, то он попросту постарается “настрелять” нужную сумму прямо здесь, если его раньше не выгонят. Если это человек не слишком опустившийся, то, вероятнее всего, он попытается завести выгодное знакомство с подобным ему, но более денежным выпивохой...

 По-видимому, Иван Иванович слишком уж внимательно разглядывал обсуждаемого страдальца через свой бокал, и тот заметил это. Страдалец сперва качнулся назад, затем сделал короткий, как бы пробный шажок вперед и вдруг – засиял самой дружелюбной, самой доброжелательной улыбкой, какую только можно себе представить, и зашагал прямиком к их столику.
 
 – Здрасте! – поздоровался он, обращая взор то на Ивана Ивановича, то на его сотрапезника.

 – Здорово, – не слишком тепло ответил за двоих Лука Макаров.

 – Вы меня, конечно, извините, – продолжал незнакомец, все еще вертя головой (выбор “клиента” в его деле, надо полагать, имел чрезвычайно важное значение – ошибка тут была недопустима). – Конечно, пожалуйста, вы извините, – еще раз повторил он, – но я вижу, что вы приятные люди, и я вижу, что вы сможете понять такого несчастного человека, как я. – Взгляд незнакомца окончательно остановился на Иване Ивановиче. – То есть, я хотел сказать, может быть, вы войдете в мое трудное положение сироты, который лишился всего и вынужден беспокоить хороших людей, таких, как вы... То есть, может быть, вы сможете одолжить мне сорок копеек на кофе? – наконец добрался он до сути.

 – Разве кофе стоит не двадцать копеек? – спросил Иван Иванович.

 Попрошайка виновато вздохнул:

 – Так-то оно так. Но я, понимаете, хотел угостить одну даму...

 – Ну ты, братец, и наглец! – искренне удивился даже немало повидавший Лука Макаров.

 Незнакомец только молча развел руками: мол, что поделаешь!

 – Что за удивительный такой вы все-таки народ, – взялся стыдить его Лука Макаров. – Вы даже не старше меня, наверное, – вы не старик какой-нибудь там. Руки и ноги на месте. К тому же, в конце концов, вы мужчина. Неужели вам не стыдно ходить и просить на улице милостыню?

 – Что поделаешь, – снова развел руками попрошайка, – конечно, было бы удобнее, если бы мне приносили ее домой. Но у меня нет дома.

 – Ну, знаете ли! – проговорили Иван Иванович и Лука Макаров почти в один голос.

 – Хорошо-хорошо! – почувствовав, что добыча неотвратимо ускользает, заторопился незнакомец. – Не хотите давать – не давайте. Мне и самому неудобно было бы брать (тут он явно блефовал). Но, может, вы хотите... знаете ли... я, знаете ли, изобрел один отличный способ разбогатеть! Могу вам предложить, как раз копеек за пятьдесят... Да вы не сомневайтесь! – увидев, что Лука Макаров открыл рот, заговорил он еще быстрее. – Способ отличный! Просто отличный! Абсолютная гарантия! И против него какие-то пятьдесят копеек. Ну, так как?

 – Что ты с ним будешь делать! – воскликнул Лука Макаров, обращаясь уже к Ивану Ивановичу. – Вот видите, какой это народ беспринципный? И не отстанет ведь, пока по шее не получит. А может, дать ему, а? Не по шее, я имею в виду. Дать ему пятачок, чтобы рассказал нам, как разбогатеть? Не хотите ли? Пару деньков – и миллион в кармане. Чем не мечта!

 – За пару деньков можно только СПИД заработать, а способ на месяц рассчитан, – огрызнулся вдруг попрошайка, вместе с надеждой околпачить “клиентов” утративший и обязанность унижаться и кривляться перед ними.

 – Ну, спасибо хоть за откровенность, – усмехнулся Лука Макаров. И вдруг полез в карман: – Ладно, на, держи, изобретатель, держи без всяких твоих изобретений. И знаешь что?.. Иди ты отсюда, иди от греха. Не зли душу.

 Попрошайка, быстро поблагодарив, еще быстрее испарился. Лука Макаров поймал на себе недоуменный взгляд Ивана Ивановича и смущенно признался:

 – Вообще-то я, сказать честно, всегда им что-нибудь даю: не от хорошей жизни ведь просят. Даже если он эти деньги сейчас пропьет а он в самом деле их сейчас пропьет, – все равно не могу не дать. Я не рассказывал, а я и сам десять лет назад почти таким же чуть не стал – жена спасла, спасибо ей. С тех пор кроме пива хоть каплю чего-то другого в рот – боже упаси!.. Да, жалкие это люди. Водка – она не только плоть, она и душу, и волю пожирает. Ну да и черт с ними, – закончил он вдруг.

 – Может быть, стоило полюбопытствовать, каким образом он собирался богачом сделаться? – пошутил Иван Иванович.

 – Что там спрашивать? Их изобретения все одинаковы. У меня на работе один все носился, все приставал ко всем. “Я, – говорил тоже, – придумал быстрый способ разбогатеть”. Через неделю ему все отвечали: “Знаю, но у меня вы уже занимали”. И весь способ. – Лука Макаров задумчиво повертел пустой бокал и поставил его на тарелку кверху дном. – Ну что же, пора, пожалуй, закругляться, а то вы вообще никуда не уедите. Мне-то гораздо ближе, чем вам.

 Он привстал, якобы намереваясь сразу и уйти. Испытанный трюк сработал: к ним тотчас подскочил официант:

 – Больше ничего не желаете?

 – Нет. Считайте.

 Оказалось, что все давно уже было подсчитано.

 – Вермишель – сорок пять копеечек, бифштекс – восемьдесят восемь, пиво – рубль ровно, винегрет – полтинничек, хлеб бесплатный для рекламы... – принялся читать по бумажке официант. – Это все на двоих – пять рублей восемьдесят копеечек. Водки не было, шампанского не было, сладкое не заказывали... итого, получилось восемь рублей двадцать копеек.

 – Это что? – поднял брови Лука Макаров. – Это что, это счет за ужин, или вы пытаетесь продать мне весь ресторан?

 – Ну, не получилось! Одну секундочку, – официант, без лишних слов, принялся что-то пересчитывать в уме, отмечая “птичками” подававшиеся блюда, и наконец предъявил счет снова:

 – Прошу прощения, вышла ошибочка при умножении. Правильное итого: пять рублей шестьдесят шесть копеек.

 Лука Макаров протянул деньги – ровно пять шестьдесят шесть – и с издевкой произнес:

 – Сдачи не надо.

 – Где у вас туалет? – обратился Иван Иванович к повернувшемуся уже, чтобы умчаться, официанту.

 – Не знаю, я здесь только четвертый день работаю, – прокричал тот на ходу.

 – Пойдемте, я покажу, – Лука Макаров грузно поднялся, отодвинул пластиковый стул. Но не успел Иван Иванович тоже подняться, как Лука Макаров внезапно толкнул его назад на сидение и сам быстро пригнулся, а потом тоже сел, к столу боком, пристально глядя в одну точку зала.

 – Однако... – еле слышно проговорил он.

 – Что? – Иван Иванович стал глядеть в том же направлении, но не находил там ничего, достойного внимания.

 – Вы спрашиваете, что? – рассеянно сказал Лука Макаров. – Вы спрашиваете, что? – повторил он и продолжал: – Может быть, я, конечно, ошибаюсь, но вряд ли, – там сидит один из тех козлопасов, которые однажды самым наглым образом меня ограбили. Потом расскажу. Сегодня на опознании был один из тех. А это второй – вон тот, в пиджаке, с усами. Видите?

 – Вижу, – прошептал Иван Иванович.

 – Плохо, что нас только двое: вдруг он не один; пока одного возьмем, остальные смотаются. Ну ничего, главное его поймать... Может быть, кстати, у него и паспорт ваш найдется.

 – Нужно милицию вызвать.

 – Давайте посмотрим сначала, сколько их тут, – ответил Лука Макаров после некоторой паузы. – Сам он теперь никуда не денется. Если он не один, зовем милицию... Голос бы его как-то услышать: вдруг все-таки другой человек. Тогда ведь темновато было.

 – Усы какие странные. Я, кажется, тоже их откуда-то припоминаю. – На Чапаева похож...

 Хлопнула дверь, через зал прошел молодой человек с алюминиевой серой канистрой в руке и скрылся в недрах кухни. Оттуда послышался хохот, чей-то женский голос воскликнул: “Ты что, не мог в бутылке принести? Стой, не ставь бензин близко к огню”. – “Лора, не б-будь такой с-суеверной”, – ответил мужской голос. Вновь раздался смех, а молодой человек вышел обратно в зал и направился прямиком к бару. Даже издалека стало заметно, как бармен побледнел и засуетился – словно он побаивался этого с виду вполне добродушного, приятного человека. А тот навалился грудью на стойку, стараясь как можно более приблизиться к бармену, и, уставившись на него в упор, сказал:

 – П-п-п-п-п...

 – Пунша? – предупредительно подсказал бармен.

 – П-п-п... – сердито замотал головой молодой человек.

 – Пальмовый коньяк?

 – П-п-п...

 – Неужели портвейн?! – строил догадки бармен.

 – П-п-п...

 – Пиво! – выкрикнул бармен с той уверенностью, с которой выбирают последний из имеющихся вариантов.

 Но молодой человек опять замотал головой, всем видом своим выражая бешенство.

 – П-п-придурок, с-стакан водки! – вытряхнулось из него наконец.

 Осушив поданный стакан прямо на месте и закусив бутербродиком, взятым им самим же с витрины, молодой человек закурил и, обведя ленивым взглядом зал, сел за ближний к нему столик – именно за тот столик, за которым уже сидел усатый.

 – Это, похоже, и есть сообщник, и бармен мне что-то не нравится, – тихо сказал Иван Иванович, прикрывая рот рукой.

 – Пожалуй, без милиции не обойтись, – зашептал в ответ Лука Макаров. – Вы правы. Сделаем таким образом: вы продолжайте сидеть здесь, чтобы не терять их из виду, а я сейчас смотаюсь в отделение, оно метров за двести отсюда... Или лучше я вам скажу, куда идти, а сам останусь... Нет, мы с вами оба тихонько выйдем, и вы будете меня ждать возле входа, чтобы не маячить у них перед глазами, а я сбегаю. Если выйдут, следите за усатым; остальные – как получится...

 – Ох, черт! – воскликнул вдруг Иван Иванович почти вслух – и не без причины: усатый поднялся и направился к бармену.

 – Как бы не пришлось корректировать наш с вами план, – взволнованно проговорил Лука Макаров.

 Усатый беседовал с барменом недолго. Почти сразу же он, явно торопясь, направился к выходу.

 – Ох, черт! – воскликнул теперь уже Лука Макаров. – Сколько же их хоть?..

 Оба они принялись напряженно следить за залом. Больше никто не вставал.

 – Ну все, – зашептал Лука Макаров. – Ничего теперь не остается. Я справа, вы слева...

 Усатый, ни о чем, конечно, не подозревая, приближался – слишком быстро, как показалось Ивану Ивановичу.

 – Если встрянет еще кто-то или вытащит оружие, делайте как можно больше шума, постарайтесь достать стулом до пожарного датчика... – торопливо стал давать последние наставления Лука Макаров. По всему было видно, что подобные ресторанные происшествия, связанные с кулачными разбирательствами, были ему не в диковинку.

 А усатый был уже на расстоянии десяти метров. Пяти метров. Трех. Двух...

 Неожиданно прытко для столь массивной его фигуры, Лука Макаров вскочил и – прыгнул на усатого. Одной рукой – как капканом – он схватил его за плечо, другой – за мгновенно нырнувшую в карман брюк правую руку. Иван Иванович, выскочивший из-за стола лишь на полсекунды позже, обеими руками вцепился в запястье свободной левой руки преступника.

 – У-у, падлы! Менты поганые!!!

 Усатый рванулся и, поскольку перевес сил был явно не на его стороне, без толку заметался, матерясь. За это время Иван Иванович успел перехватить его руку в двух местах, как это сделал Лука Макаров, а Луке Макарову почти удалось вытащить из кармана кисть преступника, с тем чтобы заломить его руку назад.

 Но усатый недолго тратил силы зря. На несколько секунд он перестал трепыхаться и визжать, обмяк, будто примирившись с постигшей его участью, и вдруг – резко присел, рискуя вывихнуть руки. Тотчас же он буквально взлетел в воздух, поднятый могучим рывком “поганых ментов”. И все же рискованный маневр этот был совершен преступником не напрасно: он позволил ему высвободить и извлечь из кармана правую руку. В ней холодно блеснул нож.

 Тогда Лука Макаров отпустил плечо усатого и, хоть почти без размаху, но все же ударом, способным свернуть с рельсов электровоз, врезал в его бандитскую челюсть.

 Раздался оглушительный взрыв.


 Горячей, плотной волной Ивана Ивановича вынесло на улицу и бросило на цветочную клумбу в пяти метрах от ресторана. Некоторое время он ошалело глядел вверх, в черноту неба, ничего не соображая и даже не догадываясь закрыть глаза, чтобы предохраниться от сыплющегося мусора, пока чьи-то крики не привели его в себя и он наконец не обрел способность видеть, слышать и, самое главное, мыслить.

 Все различимое в бледном свете фонарей пространство перед зданием ресторана было усеяно мелкими осколками стекла. Здесь же, рядом с входом, валялись два стола и несколько стульев, и еще один стул виднелся дальше, за клумбой, на дороге. Из ставших похожими на бойницы пустых окон валил густой дым. Вдоль всей стены фасада протянулась широкая серая полоса осыпавшейся штукатурки. На крыльце ресторана стояла треснувшая во многих местах, но сохранившая форму (а также содержание) глиняная кадка с фикусом. Дым, пыль и мел клубились в воздухе, погоняемые ветром, и создавали завесу, подобную туману, и лезли в глаза.

 Иван Иванович попробовал подняться, но, почувствовав острую боль в ноге, остался сидеть, упираясь в землю рукой... Из-за угла ресторана, прихрамывая и шатаясь, вышел Лука Макаров. Увидев Ивана Ивановича, опустился рядом с ним на землю.

 – Ушел, гад, – грустно сказал он и потерял сознание.

 Где-то вдалеке, становясь все громче, слышалась впечатляющая, почти как предупредительный выстрел в воздух, сирена милицейской машины.