Кино Один

Я в незнакомой части города, здесь пустынно и совсем не уютно. Отдельные, попадающиеся на моем загаженном мусором пути, личности - странные, пугливо-агрессивные. Рядом проскальзывает бродяга, вальяжно поводя плечами. На нем драный свитер, куртка с меховым воротником и шлепанцы – на улице жара, больше 30 градусов. Я прохожу мимо заброшенного завода, мимо мрачного серого здания без окон, мимо сломанных почтовых ящиков, мимо забытьй кем-то машины на обочине и без колес... Два круглощеких мексиканца тащат неверояных рамеров рулон непонятно чего. Я прохожу под хайвеем, я прохожу под капающими трубами, я перешагиваю через перевернутый мусорный бак, пытаюсь не наступить на разбитое стекло. Я где-то потеряна, я не знаю куда идти дальше и кажется, что обратно мне тоже не выбраться. Но, о чудо, название маленькой улочки где-то сбоку совершенно странным образом совпадает с той, что записана на маленьком клейком листочке, который уже успел замусосолится в кармане за время моего недолгого путешествия.
Я оглядываюсь, здесь непривычно тихо, но кажется, что «опасность где-то рядом». Я ищу номер нужного мне дома, но на всех домах здесь как будто специально, чтобы свести меня с ума, отсутствуют номера, на их месте лишь черные пустоты от гвоздей. Я звоню девушке к которой я, собственно, и пришла, слышу шум шагов где-то наверху и одновременно в трубке, наконец – знакомое лицо и... «Ну, где же ты была? Сейчас будем заряжать пленку!»
Скрипучие ступеньки старого викторианского дома, один,два, три, четыре, пять, пятый этаж, облупившаяся краска, дверь, снятая с петель и аккуратно поставленная рядом – я на месте. Крохотная квартирка, корридор плавно переходит в кухню, кухня превращается, превращается в ваннную комнату. По бокам две комнатушки, одна закрыта, но там какая-то жизнь, там кто-то слушает панк-рок, но тихо так... Весь корридор (он же кухня) обклеен черно-белыми фотографиями увядших роз, на холодильнике магнитами прикреплены полоски из – фото-автоматов, на них веселые люди показывают рожи (сразу вспомнился фильм «Амели»). Сбоку на полу лежат книги с рецептами веганской кухни и всё пахнет чесноком.
Мы проходим в комнату, где в углу навалена огромная куча всего – мятые одежки, пакеты, кеды красные, кеды синие, серебрянные балетные туфли, упаковка из-под фотобумаги, коробки фото и кинопленки, ремни и старые сумки.
Девушка, хозяйка квартиры, уходит в шкаф заправлять пленку и кинокамеру. Кинопленка не заправляется ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза, девушка начинает нервничать, вырывается из шкафа обратно – мы в четыре руки выковыриваем из аппарата кусочки растерзанной пленки, которая трижды была неправильно заправлена. Проблема не решена и в итоге совместным голосованием в шкаф отправляют меня. Я сижу в шкафу, который снаружи заклеен черным пластырем, чтобы напрочь лишить это место света. На голове у меня лежат чужие джинсы, на плечо ниспадает нечто, на коленях пленка, кинокамера «Кодак», ножницы, батареи, провода. Со второго раза у меня все заработало. Меня выпускают из шкафа, все хлопают, все счастливы.
Мы спускаемся во внутренний дворик снимать кино (потому что лично мне страшно выходить на улицу, другим участникам проекта, кажется, тоже). Стены расписаны граффити, в цветовой гамме преобладает цвет пурпурный и желтый - больное сочетание. На разрисованном мелом асфальте стоит старый кожаный диван, три разнокаберных стула, деревянные коробки. Все это богатсво становится нашим реквизитом. «А вот тут у нас соседка кота на веревочке спускает из окна, чтобы он погулял, видимшь, корзинка? А вот в этом подвале, ...о какое это культовое место! Так вот там мы с моим другом снимали гей-муви про крондштадских матросов... Ребята, если кому нужно переодеться, у меня есть 50 самых настоящих российских тельняшек. Винтажных, точь в точь как у крондштадстких матросов...» .
Снимаем.
Да, собственно, не кино мы снимаем, а так – учебное упражнение. Мы все делаем по 40-секундной сцене, в 40 секунд особо не размахнешься, поэтому у всех получается какая-то ерунда... Причем в трех фильмах из четырех снимают почему-то меня («ты красивая и спокойная, настоящая актриса» - о, боже! как мало, оказывается, надо "настоящей актрисе"). Меня заставляют задумчиво курить, делать йогу, читать книгу в очках с толстыми линзами... Перед моим носом все время щелкают хлопушкой, а мужчина из соседнего окна кричит, что если мы будем громко кричать «action!», то он нас чем-нибудь кинет. И рукой показывает на статуэтку Будды, стоящую на подоконнике... Мы снимаем четыре часа. Наступает вечер, мы теряем свет, съемки заканчиваются. Обратно меня провожает хозяйка квартиры, но совсем другой дорогой, что была в начале. Людей здесь много, но лучше бы их не было совсем. Чернокожие парни с отсутствующим взглядом затягиваются и колятся на глазах у всех («о, да! У нас здесь центр продажи наркотиков»), два гея в кожанных шортах и подтяжках на голое тело целуются прямо посреди улицы, девушки, вроде как без юбок (или есть, но такие короткие?), с землянистым цветом лица, свалявшимися волосами, вроде как проститутки... Курят, хрипло смеются, смотрят на всех сверху вниз, но заинтересованно... Мне хочется сжаться, исчезнуть и больше никогда такого не видеть и не слышать...
Моя жизнь в кино только начинается...