А потом было утро...

В ночь на Великую Октябрьскую социалистическую революцию в собственном доме на Невском, в кабинете, хранящем следы буйной гвардейской тоски о судьбе России, маялся безумными и вещими видениями поручик князь Голицын.

Снились поручику мелкие трефы в прикупе, заход с бубей, о необходимости которого кричали все левые газеты, обнажённые плечи графини Н. и мощные бедра жеребца Б.

Снилось, что нынешнее поколение нижних чинов будет жить при коммунизме — этот модный анекдот он принёс из дворянского Собрания и сразу же, в приступе пьяной демократии, рассказал своему денщику Парамону и его куму — боцману с «Авроры»...

Тут же приснился и коммунизм в виде длинного барака, украшенного иллюминацией и бумажными цветами. В бараке шел тридцать девятый съезд КПСС. «Есть такая партия!» — ржал жеребец Б., нелепо проигранный в карты корнету О. «Есть родимая!» — хохотала графиня Н...

Снилась поручику сестра милосердия — хрупкая и изящная, правда, слегка небритая, а так — вылитый Александр Федорович Керенский. Премьер рвал на груди корсаж и кричал в телефонную трубку: «Сволочь ты, Володя, и шутки твои дурацкие! Верни Зимний, а в честь вашего Великого Октября возьмите штурмом какой-нибудь Лувр — я договорюсь!..»

Снились Голицыну декреты, подписанные его кухаркой Агафьей, снились талоны на водку и девиц, гимназистки на лесоповале, обнажённые плечи графини Н. (на правом — чья-то веснушчатая пятерня с синим якорем) и очередь в приёмной у дворника М. Очередь кричала на Плеханова: «Вы тут не стояли!», и профессор Милюков интимно шептал Голицыну: «Увы, поручик, демократия в России накрылась серпом и молотом. О наступлении следующей демократии, я полагаю, нам сообщат...» Кто сообщит поручик так и не узнал, поскольку от общего огорчения заснул тут же в приёмной. И приснилось ему заполнение анкеты объёмом с «Войну и мир» и срочная необходимость доказать, что он отнюдь не Голицман, и представить справку о своем пролетарском происхождении из старинного рода слесарей Голицыных... И было бы всё ничего, если б не мелкие трефы в прикупе и бездарный проигрыш жеребца. Этот кошмар снился особенно жестоко и затмевал все остальные...

А под утро приснился государь император. «Товарищ Голицын, — сказал государь, не отрываясь от работы над акварелью, — поезжайте в Наркомпрос, привезите новые учебники истории и раздайте по эскадронам». «Слушаюсь, Ваше величество!» — машинально отчеканил поручик, скорбя об утрате жеребца. Государь благосклонно кивнул: «С пролетарским приветом, князь», — и растаял в серой мгле.


В ночь на Великую Октябрьскую социалистическую революцию корнет Оболенский мерз в карауле. Скука была отчаянная: ни озверелых большевиков, ни пьяных матросов, ни германских шпионов. Подвернулись двое мирных прохожих, да и те сами подошли с вежливым вопросом, не проплывала ли «Аврора».

— Нам это архиважно знать, батенька, — доверительно, с приятной картавинкой сказал один из них и лукаво сощурил глаз. — Мы с товарищем поспорили, пройдёт ли крейсер в Неву или нет?

Оболенский выразил уверенность, что пройдёт. Прохожие заметно повеселели и тут же откланялись, пожелав корнету успехов в службе, счастья в личной жизни, сибирского здоровья и кавказского долголетия.

«А то задержать?» — подумалось Оболенскому. Он даже передёрнул затвор, но вспомнил о племенном жеребце Б., удачно выигранном в карты у поручика Г., и решил не омрачать насилием эту прекрасную ночь...

Ветер стих, Питер спал, по реке ненавязчиво плыл крейсер «Аврора»...

...Проверяющий застал корнета за тупым разглядыванием облаков.

— Что с вами, Оболенский?

Оболенский глубоко вздохнул.

— Извините, господин штабс-капитан, но с вами не случалось такого, что вдруг слышался голос с небес и он бы вам говорил: «Ну и козёл же ты, братец!»