Ринго Старр

- Ну, налейте, молодежь, еще.
Петрович, авторитетный среди нас слесарь седьмого разряда, сделал жест пластиковым стаканчиком в сторону пятилитровой баклажки с разливным «Жигулевским», стоящей на цементном полу раздевалки. Рядом лежали еще две, уже пустые.
Пятница, вечер, конец рабочей недели. По традиции всей бригадой мы пили пиво. Разговор в мужской компании плавно перескакивал с баб на политику, с политики снова на баб; на то, что начальник цеха Иванько опять крысятничает с нормой выработки; стоит ли верить перед выборами мэру и починит ли он, наконец, ливневку на улице Тельмана; победят ли американцы в Ираке или получат по самое «не могу»… Короче, обычный мужской треп под пиво: анекдоты, истории, рассказанные уже по сотне раз в этой самой раздевалке, но пока еще по-прежнему смешные.
Пацаны помоложе, видя, что пиво подходит к концу, потихоньку стали собираться на дискотеку, греметь деревянными дверцами ящичков, переодеваясь. Остальные мужики тоже слегка помрачнели. Смена закончилась часа два назад, так что пора бы и закругляться. Хотя альтернатива, конечно, как всегда имелась. Отложить на некоторое время встречу с домашними и сбегать за пузырьком чего покрепче, чем «Жигулевское».
Петрович, смакуя, допил свой стаканчик, удовлетворенно крякнул и, вместо того, чтобы предложить остающимся «поскрести по сусекам», почему-то сказал:
- Поражаюсь я вам, молодежь, каждую пятницу у вас «умца-умца-умца». Понятно, что девок вы там себе ищете, но что, разве это музыка?
- Да, дядя Вася, от песни «Валенки» мы точно не премся, - тут же отозвался Николай, балабол и приколист, работавший у нас с августа после окончания ПТУ. – А девки – точно, все наши будут, им музон такой знаешь как нравится, они от него балдеют. Да и мне тоже по приколу, чтобы басы пробирали и ритм такой типа сто двадцать ударов в минуту. Расслабон. А ты иди домой, слушай свои «Валенки» и тащись.
- Дурак ты, Колька, - беззлобно отозвался Петрович. – Молодой еще, и вообще ничего не соображаешь, если «умцу-умцу» свою за музыку принимаешь. Там же ни нот, ни гармонии, ни мелодии. Один твой ритм и ничего больше, елки-палки, и тот тупым компьютером сделан. Души в твоей музыке нет, одни технологии.
- Дядя Вася, а ты у нас меломан, оказывается? И что ты кроме «Валенок» своих слушаешь? – Николай уставился на Петровича с некоторым интересом.
- Говорю же, что дурак. Ты не смотри, что я старый, когда-то и мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Мы, правда, не на дискотеки бегали, у нас это называлось «танцы».
- И ты там свои «Валенки» слушал?
- Не поверишь – играл. И совсем не «Валенки». Да и чего ты к этим «Валенкам» прицепился? Хорошая песня, душевная. Ее, кстати, мама моя любила, царство ей небесное. А мы «Битлами» болели. Вот и играли их на танцах. Наши девочки тоже ловили кайф. Особенно, если мы лабали «Yesterday», «Mishelle» и так далее. Но ты у нас парень молодой, небось, и группу такую никогда не слышал?
- Охренеть не встать! Петрович, ты играл «Биттлз»??? Да ладно! – теперь Николай смотрел на него с нескрываемым уважением. – И на каком же инструменте, разрешите поинтересоваться?
- За барабанами сидел, - отозвался Петрович. – Между прочим, мне сам Ринго Старр как-то палочки подарил.
- Да хорош заливать-то! Ты еще скажи, что с битлами корешился, в Лондон потусоваться ездил. Полная фигня!
- Нет, Коля. Сон мне такой снился, - не очень охотно сказал Петрович. – Сколько лет прошло, а до сих пор помню, как будто наяву все происходило. Сидел он за своей установкой в гусарской форме, как на фотке с альбома, и палочки эти самые мне протягивал.
- Ну, а ты?
- А я к палочкам потянулся, и сон закончился. Только вот до сих пор сон этот свой помню, настолько все реально было.
- Мне вон тоже сон снился, что Роби Вильямс предлагал забацать такую же тату, как у него. И что с этого? Мало ли, кому там что привиделось?
- Ладно, Колек, давай, собирайся, а то на дискач ваще опоздаем, - пацаны напоминали дрожащих жеребцов перед решающим забегом.
Они еще немного посуетились, поправляя одежду, а потом исчезли за дверью, унося с собой аромат туалетной воды, крепкого мужского одеколона и предвкушения неизбежности вечерних приключений.
Но минут через десять-пятнадцать Николай вернулся один, поставил на перевернутый ящик бутылку водки, сел напротив Петровича и спросил:
- Василий Петрович, а дальше-то что было?
- Да ничего, - Петрович достал из кармана «беломорину». – Правда, судьба мне потом еще пару раз маяковала, а я не понял. Говорю же, молодой был, глупый, как ты сейчас.
- И где ж ты тормознул, а, Петрович? – в вопросительной интонации Колька не было привычного ерничанья. Вроде бы даже слово «глупый» пропустил мимо ушей.
- Первый раз, когда школу закончил. Дядин знакомый говорил: «Давай к нам, в музыкальное училище, без экзаменов тебя устрою. Пойдешь на дирижерское отделение, а специализироваться будешь по классу ударных. ВИА всякие оставь для души, а работать потом в филармонию устрою». Только я не пошел. Считал, баловство это - по барабану стучать. Думал, вон, Юра Гагарин полетел-таки в космос, а я чем хуже? Ведь смог же он, обычный деревенский паренек, каких тысячи. Понятное дело, что в отряде космонавтов никто меня не ждал. Вот и рванул я поступать в летное. Думал, если не космос, то уж самолеты – точно мое. Да по здоровью забраковали, недостаточно крепким для неба оказался. А в музыкалке курс к тому времени уже сформировали, и знакомый как-то потерялся.
Петрович задумчиво затянулся. Мы быстренько соорудили на ящике нехитрую закуску, разлили водку по стаканчикам, из которых несколько минут назад пили пиво.
- Ну, быть добру! – произнес Петрович свой традиционный тост, а потом продолжил:
- Домой приехал, а тут меня уже повестка ждала в родную Советскую Армию. Это вы сейчас все откосить пытаетесь, отмазаться, у нас же западло считалось служить не пойти. Только определили меня не в армию, а на флот. В севастопольской учебке капитан второго ранга, что за дальнейшее распределение отвечал, почитал мою анкету, характеристики посмотрел и говорит: «Матрос Федоров, предлагаю вам продолжить дальнейшую службу в сводном ансамбле Краснознаменного Черноморского Флота. Способности музыкальные, я смотрю, у вас имеются». А я опять не согласился. Все думал, ну и что я пацанам своим знакомым скажу, когда вернусь, что три года, как баклан, на берегу просидел, пробарабанил? А другие в это время в походы будут ходить, охранять родные рубежи от нависшей империалистической угрозы. И нашел тысячу причин, чтобы не согласиться. Так что в результате был приписан к торпедному отсеку БПК «Стремительный». И в походы ходил, и в средиземку, и были мы с дружественными визитами в некоторых городах, как теперь говорят, дальнего зарубежья. Вот при одном таком визите посетил нас этот самый сводный ансамбль. Я когда увидел на чем они играют и КАК, две недели ходил смурной, локти кусал, что кавторанга того не послушал. А еще поговорил с пацанами, которые в ансамбле этом служили, так когда они рассказали, что чуть ли не каждую неделю мотаются то на Кубу, то в Югославию, то еще куда-нибудь, где только наши корабли стоят или дежурят, и на берег их отпускают там, где нам вообще не светит, честно говоря, самой черной завистью им завидовал. Говорю же, маячок судьба кидала, и настойчиво так кидала, а я, дурак молодой, опять не заметил.
Мы снова выпили. Но как-то тихо и сосредоточенно.
- Петрович, но ведь не поздно было и на гражданке потом музыкантом заделаться? – сказал Николай, снова разливая по стаканчикам водку.
- Может и так, да теперь то что. Я когда отслужил, с Валентиной своей познакомился, дело уже к свадьбе шло. Вот и надо было думать, на что свадьбу сыграем, как дальше жить будем, как детей поднимать начнем, когда появятся. И Валька моя сказала, выброси ты эту блажь из головы, что за профессия такая – музыкант. По кабакам постоянно пропадать будешь? Да с приятелями-алкашами твоими музыкантами каждый вечер за воротник закладывать? Надо бы мне было, конечно, кулаком по столу стукнуть и сделать по-своему, а я на поводу пошел, все потерять ее боялся. Сдался, одним словом. Вот и пашу на родном заводе сорок лет без малого, руки-то все же не из задницы растут.
- А тебе, Николай, одно могу сказать. Я видел, ты там фотоаппарат себе прикупил, пацанов своих щелкаешь, да и девок, наверное. Если нравится и получается, то двигайся дальше, отправь свои снимки в газету что ли или в конкурсе каком поучаствуй. Вдруг и заинтересуют они кого, если ты, конечно, серьезно этим занимаешься, а не так, выпендриваешься просто. И вокруг смотри внимательно, чтобы маяки не пропустить, которых я в своей жизни так и не захотел заметить. Рабочий класс-то без тебя точно проживет, а вот художника в себе каждый убивает исключительно сам. По молодости, по глупости, по слабости характера, из-за дурацких бабских капризов. Так что сам думай, кто ты в этой жизни есть.
*****
Уже глубокой ночью Петрович стоял у кухонной форточки, задумчиво пыхтя «беломориной». Он проснулся, увидев свой давнишний сон, снова очень реальный и почти такой же, как и много лет назад. Ринго Старр, одетый в гусарскую форму, несколько минут внимательно смотрел на слесаря седьмого разряда. Немного насмешливый взгляд Ринго был наполнен грустью и жалостью. Медленно он поднялся из-за ударной установки, а потом резким движением спрятал за спину руки, в которых были зажаты барабанные палочки.