Уроки фр

Вопрос: почему именно "Уроки фр."?
Ответ: потому что "Уроки французского" суть знаменитое произведение Валентина Распутина, а авторские права (в т.ч. на название произведения) следует уважать и соблюдать. Но что делать, если у меня были СВОИ уроки французского? Если именно о них я хочу рассказать в текущем очерке? Вот и пришел на ум компромисс: озаглавить очерк "Уроки фр.". Надеюсь, читатели (а также В. Распутин) не будут в претензии.

Итак, речь о французском языке. Он, наряду с русским, с детства был одним из самых любимых мной языков Земли. Правда, я многие десятилетия ни шиша не понимал в нем, за исключением одного-единственного слова "Мерси!" (даже без "бокУ"). Но звучание французской речи завораживало с самого детства. Многостраничные "французские" тексты "Войны и мира" повергали в шок – от невозможности их прямого чтения. А письма Пушкина знакомым женщинам, писанные поэтом по-французски, порождали легкую тоску: я хотел, я мечтал услышать, КАК звучат они по-французски?! Но, увы, приходилось довольствоваться лишь их переводом в конце томика писем А.С-ча.

И лишь в середине своей жизни, когда в результате всякого рода "перестроек" да "поющих революций" появилась вдруг возможность "прошвырнуться по заграницам", и когда супруга моя однажды сказала мне:
- А не съездить ли нам в Париж?! - я выдвинул встречную идею:
- А не пойти ли нам с тобой на курсы французского языка?

Кое-как отыскали по объявлению в газете преподавателя, который набирал группу для изучения французского. Купили комплект пластинок с соответствующей учебной программой (в те годы CD-дисков в продаже еще не было – только виниловые пластинки), уплатили n-е количество рублей (тогда в Эстонии были еще рубли) за курсы – и началось мое хождение в чужой, но любимый с детства язык.

Бог мой, до чего ж было трудно! Я пачками выписывал французские слова и выражения на карточки и, тасуя их наподобие игральных карт, пытался запоминать значение словосочетаний и выражений: Bonjour, madam! Bonjour, monsieur! – Добрый день, мадам! Добрый день, мёсьё!; Permettez-moi de me presenter – Позвольте представиться; Enchante – Очень рад; Et ainsi de suite – И так далее... Я упорно штудировал правила произношения французских буквосочетаний, и без конца слушал пластинки с французской речью, параллельно глядя в текст. А научившись с горем пополам произносить французские слова и читать текст с листа, пытался взять неуловимый язык измором: просто с утра до вечера читал различные газетные статьи из франкоязычного варианта популярной в то время газеты "Московские Новости" – "Nouvelles de Moscou". К.п.д. моего понимания при этом топтался где-то в районе одного процента! То бишь, практически я не понимал из прочитанного НИ-ЧЕ-ГО! Но мне нравилось бормотать французские слова! И я упрямо твердил про себя спряжения: жё вэ, тю ва, иль (элль) ва, нузаллон, вузалле... – учился "ходить" по-французски; либо: жэм, тю эм, иль (элль) эм, нузэмон, вузэмэ, ильзэм – пытался "любить" на французский манер.

А со страниц томика писем Пушкина смотрели на меня строки его знаменитых писем лета 1825 года. И я, как умел, потихоньку стал читать, "озвучивать" их, и даже записывал своё прочтение на магнитофон, чтоб затем прослушивать, пытаясь уловить музыку текста и полет содержания. Но какая там "музыка" в моем собственном, дилетантском исполнении! И все же это было лучше, чем ничего. И медленно, постепенно, со "скрипом", но письма те наконец-то зазвучали:
"Жё вуз экри апрэ м,этр анвирэ бьен тристэман: ву вуайе, кё жё тьен пароль". Это первые строчки письма (за № 142, том X, ПСС/академическое/, 1965 г., стр. 154) Анне Вульф – того самого, знаменитого письма, где Пушкин впервые признается в своей светлой влюбленности в Анну Керн: "Я пишу вам (это Анне Вульф), мрачно напившись: вы видите, что я держу слово".

И далее, в середине письма, уже об Анне Керн: "Ж мё промэн тут ле нюи дан мон жардэн, жё ди: элль этэ ла – ля пьерр к,элль а ёртэ э сюр ма табль опрэ д,юн элиотроп, фанэ...". "Каждую ночь гуляю я по саду, и говорю: она была здесь – камень, о который она споткнулась, лежит на моем столе возле ветки увядшего гелиотропа...".

А еще через одно письмо – звучат французские слова, адресованные Поэтом уже непосредственно самой А.П. Керн (это из письма № 144):
"... Вотр визит а Тригорски м,а лэссэ юн эмпрессион плю фор э плю пенибль, кё сэлль к,авэ продюит жадИ нотр ранконтр шэз Оленин" ("Ваш визит в Тригорское оставил во мне впечатление более сильное и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Олениных").

Вот так, постепенно и трудно, но письма, написанные рукою великого А.С.П. зазвучали для меня своей первозданной музыкой и гармонией, изначально присущей славному языку великой европейской державы.

* * *

... А потом в моей жизни впервые появился Париж, и хотя во время первого визита мой "новоявленный" французский, взращенный в кабинетах языковых курсов, практически был беспомощным и приносил мало пользы, тем не менее я успел спросить у ажана, парижского полицейского: "Мёсьё! Экскюзэ муа! Дит ну, силь ву пле, у э ля Сэн?". И он понял меня (!), и показал рукой, где именно мы можем выйти к знаменитой Парижской речке Сене: "Ля Сэн э ту дро!" ("Сена – прямо!"). И я тоже, представьте, понял его!

И еще был эпизод, когда в гостинице "Галакси", что неподалеку от собора Сакрэ-Кёр, в котором остановилась наша группа, я обратился к дежурной, сказав ей: "Жё панс, кё вузэт, мадам, юн франсэз типик!" ("Мне кажется, мадам, что Вы – типичная француженка!"). И вручил ей небольшой подарок – упакованного в крохотную коробочку маленького "хрустального лебедя", которого изготовил дома своими руками. Коробочка была завернута, и женщина не могла видеть, чтО именно в ней находится, но подарок приняла и поблагодарила, хотя и пыталась при этом оспорить тот факт, что она – ТИПИЧНАЯ француженка. А пару часов спустя, когда мы вернулись с первой нашей самостоятельной прогулки по Парижу, женщина, увидав меня, дважды с улыбкой произнесла: "Жэ уври лё паке!". И я понял, что это означает: "Я открыла пакет!".

... Ну а затем начались новые времена, и в Таллинне открылся французский культурный центр, где можно было многое узнать о Франции и о Париже, и где представилась возможность продолжить изучение французского. И я два сезона упрямо посещал те курсы, на которых язык нам преподавали уже НАСТОЯЩИЕ французы! Изо всех преподавателей запомнился самый первый: юная и крайне симпатичная француженка, родом из самого Парижа. Звали ее Армель Этрийяр. Недолго думая, я влюбился в "Армельку" (так я называл ее в глубине души), и просто пожирал глазами и ее жесты, и ее мимику, отчаянно пытаясь вникнуть в смысл всего, ЧТО она несла нам, "студентам" либо "курсантам" – уж и не знаю, как именно преподаватели воспринимали нас.

Юная французская фея, например, говорила нам:
- Жё соор! – и выходила из двери в коридор. Затем возвращалась со словами: - Ж,антр! – и мы понимали, что это означало: "Я выхожу", и затем – "Я вхожу".

Армель обязывала нас сочинять истории о том, чтО мы, допустим, видели на какой-либо картинке. И заставляла нас фантазировать, мягко и улыбчиво дополняя и корректируя наш "тугофранцузский" лепет. А однажды "Армелька" решила к какому-то юбилею французской миссии в Эстонии поставить силами нашей группы пару-тройку сценок из "Маленького Принца" Экзюпери. И стала распределять роли, предлагая нам выбрать их самим. Обратившись ко мне, моя французская фея спросила, какую роль я согласился бы сыграть? Еще не вполне понимая, что именно от меня требуется, я выбрал роль Маленького Принца... По лицу "Армельки" прошла недоуменная улыбка, и лишь спустя некоторое время я понял, что допустил мощный ляп: ну какой к чертям Маленький Принц из меня, староватого дядьки с бородой и усами?? Впрочем, разбор ролей закончился вполне сносно: мне поручили роль Пьяницы... И я был счастлив тем, что могу участвовать в проекте моей феи! Я зубрил текст, те несколько фраз, которые должен был отвечать французский Пьяница – Ivrogne (Ивронь, персонаж из "Маленького Принца") - самомУ Принцу. Я нашел на чердаке старую шляпу и потрепанный пиджак, а в подвале подобрал пустую бутылку из-под какого-то "навороченного" ликера ... Это был реквизит к будущей сценке из "Маленького Принца". Я очень старался, и мечтал выступить с блеском, чтобы порадовать ее, мою милую, славную француженку, на тот момент – даму моего сердца!

Но – не случилось... Армель, говорят, влюбилась в кого-то, где-то в нашем Питере, и укатила туда (наверное, замуж...). И "пьесе" нашей так и не суждено было увидеть свет, и мир (включая французов) так и не увидел в "Маленьком Принце" Пьяницу-Ивроня в исполнении Ю. Золотарева.

Правда, был еще небольшой эпизод, связанный с "Армелькой". В одном из местных учебников французского я отыскал текст знаменитейшей песни "Под небом Парижа" на слова Жана Дрежака. Я любил эту мелодию с самого детства, и даже пытался когда-то, тоже в детстве, сочинять на мотив "Под небом Парижа" свои слова, вложив в них некое фантастическое, связанное с "Туманностью Андромеды" И. Ефремова содержание.

Словом, песню я решил "освоить" под гитару. Потратил на это пару недель. И когда песня во мне утвердилась, возникло желание пропеть ее кому-нибудь из французов (а лучше француженке!). И я выбрал Армель. Я спросил ее:
- Армель! Нё вудрие ву па экутэ, коман жё шант юн селебр шансон франсэз "Су лё сьель дё Пари"? ("Не хотите ли послушать, как я пою известную французскую песню "Под небом Парижа"?").

"Армелька" ответила:
- Сёртэнман! (Конечно!)

Мы уединились в одном из кабинетов французского культурного центра, я запел. Армель не отрываясь смотрела на меня своими волшебными глазами, и одного этого мне было уже вполне достаточно – в качестве награды за труды!

Замечаний по моемУ исполнению практически не последовало – я всё спел правильно. Лишь слово "философ" в припеве, которое пел я по-французски как "филосОф", следовало произносить как "филоЗОф" – так говорят (и поют) французы:
"Су лё пон дё БёрсИ
Эн филоЗоф ассИ..." и т.д.
("На мосту Бёрси
Сидит философ"...).

Словом, песня удалась. И поклон "Армельке" за ее оценку, ее замечание и за моё вдохновение в ее присутствии.

В те же самые дни пришла мне в голову почти сумасшедшая идея: чтО если при очередном визите в Париж я прихвачу с собой гитару и, добравшись пешком до 1-го, самого просторного этажа Эйфелевой Башни, спою там "Sous le ciel de Paris" всей мировой туристической братии, какая будет в тот момент на 1-м этаже башни? Заманчиво! И символично! Поскольку: именно ПОД НЕБОМ Парижа прозвучит знаменитая песня (в моем исполнении)!

И гитара моя действительно побывала вместе со мной в Париже, но что касается задумки спеть на Эйфелевой Башне – увы, не случилось. Как-то всё было недосуг, да и... страшновато! Вдруг от волнения не получится? Тогда – позор! Или, скажем, вдруг для этого нужно какое-то спец. разрешение, от полиции там либо от властей города?

Что ж, мечта так и осталась мечтой. Быть может, в следующей жизни...

* * *

А потом были другие события: другие преподаватели, повторные визиты в Париж и новые попытки заговорить на французском - языке моего сердца. Но нет, я так и не заговорил на нем свободно, как мечталось. Видно, нет во мне склонности к языкам, нет того особого таланта, который позволяет иным людям сносно осваивать три-пять-восемь языков.

Но он, французский, все-таки свил гнездо в моей душе! И теперь, читая "французские" письма Пушкина, я не лезу тотчас в конец томика за переводом – я прежде читаю французский текст, слушаю (и слышу!) его музыку и – надо же! – многое понимаю прямо с листа! И лишь жалею, что жизнь моя прежняя прошла вне французской культуры и языка. И завидую тем из "наших", кто в нынешние свои МОЛОДЫЕ годы сумел, допустим, переселиться на французскую землю, а то и получить французское образование. Правда, во мне много, очень много русского, и это само по себе – богатство!

И всё же, всё же...

Когда читаю то самое, первое письмо Пушкина к А.П. Керн, то не могу удержать восторга, едва заслышу в себе, скажем, фразу:
"Adieu, divine. J,enrage et je suis a vos pieds" ("Прощайте, божественная. Я бешусь и я у ваших ног").

А еще есть у Пушкина множество стихов, написанных им по-французски. Хотя бы вот это, раннее, любимое мною, которое я почти было выучил наизусть:

Avez-vous vu la tendre rose,
L,amaible fille d,un beau jour,
Quand au printemps a peine eclose,
Elle est l,image de l,amour?
... и т.д.
Стихи о безвременно увядшей розе, и о жизни. И – совет некой Евдокии любить, пока любится.

И нет предела очарованию поэзии и личности нашего великого Поэта! И французский язык, которым владел он столь же искусно, как и родным русским, лишнее тому доказательство.

Не потому ли МОИ уроки французского, хоть и пришли ко мне поздновато, во второй половине жизни, тем не менее доставили мне массу удовольствия. И французский все же пустил в душе моей пусть небольшой, но прочный корешок.

Как знать, быть может, в прошлой жизни, либо в одной из тех жизней я все-таки был французом?
26-28.10.2005
Таллинн