Живая очередь

                "Но пройдут такие трое суток
                И столкнут в такую пустоту,
                Что за этот страшный промежуток
                Я до Воскресенья дорасту."
               
                Б.Пастернак. Магдалина


         Еле протолкнувшись к выходу, я выскочила из набитого утреннего автобуса и с удовольствием вдохнула свежий весенний воздух. Была середина апреля, но по утрам еще морозило. Снег, растаявший на тротуарах, еще лежал на газонах черными смерзшимися кучами. Обычная самарская весна - затяжная и грязная.

         Я огляделась. Где-то здесь... Старый привокзальный район. Обветшалые, плотно прижатые друг к другу дома, были похожи на стариков, вышедших погреться на весеннее солнышко и от слабости держащихся друг за друга. Глянув на номера домов, я глубже надвинула шапку и, уткнув нос в шарф, перебежала улицу. Непривычно звонко застучали по асфальту каблуки. Еще раз глубоко вздохнула, потянула на себя тяжелую дверь с надписью “Приемный покой” и оказалась в маленькой комнате.

        Здесь уже находились несколько женщин. Сидеть было негде и все они стояли, прислонившись к стене. Несмотря на разницу в возрасте и комплекции, у всех были бледно-желтые сонные лица. Все они были беременны и пришли записываться на аборт. Было душно, почти всех тошнило. Они молча сглатывали слюну и терпеливо ждали начало записи. Я, стараясь быть незаметной, тихо встала на свободное место.
- Если вы на аборт, то будете за мной! - с безразличным видом громко сказала женщина в пушистой вязаной шапке.

        Я молча кивнула и отвернулась. Хлопала входная дверь, подходили новые женщины и когда нас набилась целая комната и уже совсем нечем было дышать, внутренняя дверь отворилась и из нее быстрым шагом вышла молодая женщина с ярко накрашенными губами в ослепительно белом халате и таком же чепчике. Ее здоровое розовое лицо приятно контрастировало с нездоровыми желтыми лицами беременных. Это была врач. За ней семенила старая худая медсестра с надменным видом. Женщины облегченно вздохнули.
- Здравствуйте, женщины! Приготовьте направления! Все побрились? Пеленочки принесли? - весело улыбаясь и поблескивая золотыми коронками, обратилась она к нам,
- А зачем пеленочки?- опешив спросила я.
- Ребеночка заворачивать, - язвительно ответила медсестра. - Тут на вас не напасешься!
- Девушка! Вы, наверное, в первый раз? - вмешалась врач. - У нас не хватает перевязочного материала, а пеленка - это прокладка после аборта, обычная чистая отутюженная тряпка. Ну вы хотя бы побрились? - строго спросила она.
Я, покраснев кивнула, и вспомнила, как вчера, включив душ, тайком брилась в ванной и вся порезалась из-за неудобства.
-Значит так, женщины! - продолжила врач. Больница переполнена и записывать буду только с большими сроками. Остальные придете в понедельник.
Раздался недовольный шум. Всем хотелось быстрее избавиться от тягостного состояния. Врач властно прикрикнула:
- Потише! Ничего страшного, вот отгуляете праздник и придете!
- Какой праздник? - раздались недоуменные голоса.
- Как какой?! В воскресенье Пасха! Вы что некрещеные? - засмеялась она.
- Да крещеные мы, да неверующие! Нам бы скорее! - послышались ответы.
- Ну раз греха не боитесь, давайте направления!
И запись началась.

Через полчаса я уже сидела в палате на краю железной койки и ждала дальнейшей участи. Это была большая комната с высоким потолком и двумя огромными окнами. В палате было коек 15. Мое место было в самом углу возле раковины. Некоторые из женщин, которым сделали аборт вчера, охотно делились своими впечатлениями с новенькими. Они были вполне здоровы и веселы на вид, некоторые с аппетитом что-то ели из стеклянных банок.
Новенькие вели себя по-разному. Кто-то бойко вступал в разговор, кто-то с видимым страхом слушал подробности операции.
- Счастливые вы, у вас все позади! - с завистью сказала моя соседка слева, как мне показалось, уже немолодая женщина лет 40.
- Ничего, завтра и вы будете счастливыми! Не бойтесь, бабы! Нам не привыкать!
Наиболее смелые то и дело выбегали в коридор на разведку: ”Скоро ли?”. Наконец появилась медсестра и строго сказала:
- Сейчас начнем! Приготовьтесь двое!
Женщины засуетились и стали спорить: желающих оказалось сразу пятеро.
- Ну-ка, тише! Что за базар устроили? Не за колбасой ведь! Разберитесь в порядке живой очереди! - прикрикнула медсестра.
Женщины немного притихли и стали занимать очередь друг за другом, при этом тихо переругиваясь. Я была последней.
Две самые смелые ушли вместе с медсестрой. Остальные женщины нервно оживились: началось! Самые заботливые готовили постель для ушедших. Я сидела съежившись, крепко сжав трясущиеся колени. Соседка слева участливо спросила:
-Первый раз, что ли?
- Да.
- Ну ничего, лиха беда начало. Я уж, наверное, с десяток сделала. И ничего, жива! Такое наше бабье дело - терпеть...
-А дети есть? - спросила она.
- Нет.
- Это плохо! Ну, даст Бог, все обойдется! У меня дочка такая как ты, - добавила она и вздохнула.

Я отвернулась и стала смотреть в окно. За окном росло большое дерево. Оно было еще голое с тонкими черными ветками. По веткам весело прыгали воробьи. Минут через 20 появилась первая “счастливица”. Лицо у нее было мертвенно-бледное, она медленно передвигала ноги. Ее вела под руку медсестра. Заботливые подхватили подругу и стали осторожно укладывать в постель, одновременно задавая вопросы:
-Ну как? Кто делал? Рука легкая?

Та, морщась от боли, с чувством выполненного долга тихо отвечала. Живая очередь двигалась. Каждые 15-20 минут появлялись новые жертвы. Некоторые постанывали, некоторых рвало. А я все сидела на своей койке и тихо тряслась. Первые уже немного отошли от пережитого, многие спали. Кто-то рядом шопотом делился жуткими подробностями:
- А ты видела там в тазу ножка!
- Да, что ты?! Какая ножка?
- Маленькая - детская!
Мне стало страшно. Вдруг появилась медсестра и спросила:
- Все?
- Нет! - вскинулась я.
- Так что же ты сидишь? Особого приглашения ждешь?
- Боюсь, - пролепетала я еле слышно.
 -А давать не боялась? - сурово отрезала она. - Иди за мной!

Через полчаса я уже лежала на своей койке… Операция, которую я только что перенесла ошеломила меня своей грубостью и болью. Аборты делали без наркоза, и боль была такая ужасная, что в какой-то момент мне показалось, что я умираю. Сейчас на животе у меня лежала грелка со льдом, а внутри была холодная пустота. Где-то в голове билась успокаивающая и притупляющая мысль: “все позади!”. Я ухватилась за нее и заснула.
Разбудил меня громкий голос:
- Женщины! Обедать!
Я открыла глаза. Некоторые из женщин, охая поднимались и надевали халаты. Они собирались в столовую.
- Ну ты как? Может тебе принести? - спросила моя участливая соседка.
- Да не надо! Я сама!
Я уже почувствовала освобождение от изнуряющего чувства тошноты и хотела есть.
Медленно со всех палат стекались в столовую больные. У всех была странная шаркающая походка, некоторые придерживались за стену. В столовой шла раздача обеда. Женщины брали из стопки тарелку (ложку и стакан нужно было принести из дома) и становились в очередь. Раздатчица, толстая добродушная женщина, черпала половником из алюминиевого бачка жирные оранжевые щи и наливала в тарелку, отмечая новеньких приветствием:
- С облегченьицем!

Женщины благодарили и отходили. Садились за два длинных составленных как на банкете стола напротив друг друга. Ели жадно и торопливо - нужно было освобождать место для второй смены. Многие раскраснелись от еды. Какая-то женщина принесла из дома сметану и предлагала соседкам. Затем надо было вымыть тарелку для второго и у единственной раковины опять образовалась длинная очередь.

- Давай твою тарелку! - сказала моя соседка.
Я с благодарностью протянула ей свою тарелку. Мне было плохо: кружилась голова, начинал болеть живот.

На второе были серая котлета с таким же картофельным пюре. И опять надо было помыть тарелку и поставить ее в стопку. Соседка принесла мне компот из сухофруктов. Я опять поблагодарила ее. Чувствовалось, что ей нравится опекать меня.

После обеда полагался тихий час. Все сытые и довольные улеглись по койкам. Одну женщину опять вырвало. Она еле успела добежать до раковины и стояла рядом согнувшись. Я видела ее покрасневшее от напряжения лицо и страдальческие, полные слез, глаза.
         - Господи! За что!? - приговаривала она после каждого позыва.

После тихого часа разрешалось посещение больных. Многие женщины стали потихоньку подниматься и приводить себя в порядок, причесываться, некоторые - красить губы. Больным разрешалось выходить в ту маленькую комнату, где мы стояли утром. В палату просовывалась чья-нибудь голова и слышалось:
- Иванова! К тебе пришли!

"Иванова" начинала радостно суетиться и собираться на выход.
После посещения женщины возвращались веселые с полными сумками, деланно возмущаясь количеством принесенной еды. Одна женщина с черной короткой стрижкой залезла на подоконник и что-то строго кричала в форточку. Моя соседка предложила мне пирожков с луком и яйцами - к ней приходила дочка. Я отказалась. Позже всех пришла красивая молодая женщина в ярком шелковом халате с букетом цветов. Она гордо с томным видом пронесла его мимо нас. Все завистливо смотрели на нее.

- Счастливая! Видно, любовь у нее! - вздохнула моя соседка. - А мой мне даже на 8 Марта цветов не подарил. Приволокся пьяный ночью и сразу в постель с “поздравлениями”. Я, наверное, тогда и залетела...

Я никого не ждала. Никто не знал, где я.

Вечером палата уже ничем не напоминала ту, что была утром. Все освоились, перезнакомились, рассказали про своих мужей, детей, свекровей и проблемах, связанных с ними. Были слышны веселые разговоры, анекдоты. Разговоры становились все громче. Анекдоты все похабнее, с матом. Обстановка в палате стала напоминать солдатскую казарму. Ржали весело, во весь голос, хватаясь за животы. Трудно было представить, что эти женщины недавно перенесли боль и страдание. Стриженая брюнетка, что лазила на подоконник, стала громко делиться своим женским опытом. Оказывается, что кроме мужа, у нее есть любовник. И сегодня оба приходили к ней и чуть не встретились. И что она сама не знает, от кого делала аборт. Все это она рассказывала весело и с бравадой. Женщины уважительно слушали и одобрительно смеялись. Потом начались всякие интимные подробности их семейной жизни. Я лежала, слушала. Было душно и противно. Мне захотелось скорее уйти отсюда.

- И чтой-то я буду лежать тут до понедельника? - горячилась брюнетка.- Завтра же уйду! В воскресенье Пасха - мужики мои обопьються без меня! И не надо мне никакой справки!

- А вдруг кровотечение? - спросила ее соседка.

- Да, ладно, на мне - как на собаке! Впервой что ли?

Хорошо бы и мне завтра уйти, но не домой же! А больше идти мне было некуда... Придется лежать до понедельника...

Наконец часов в 10 все угомонились. Все-таки, как бы женщины не хорохорились, было видно, что они измучены и устали.

Я пошла в туалет. Там женщины набирали в банки теплую воду из бака и становились в очередь для подмывания. Повсюду валялись кровавые пеленки.  У меня болел живот.

Перед сном в палату пришла молодая медсестра с таблетками и градусниками. Посмотрев мой градусник, она сказала:

- Э, подруга, у тебя температура... Пойдем-ка ко мне на укольчик! Как бы воспаление не началось...

 В коридоре у кабинета медсестры опять стояла очередь. Стулья были заняты, и я прислонилась к стене - мне было плохо. Медсестра, делавшая укол, укоризненно сказала:
- Что ж, не бережетесь? Первый аборт опасно делать! Рожала бы...

Я опустила голову и промолчала.

Ночью я не могла заснуть. Болел живот. Противно пахло из засоренной раковины. Одна из женщин невыносимо храпела. Кто-то постанывал во сне. В голову лезли всякие тревожные мысли - а вдруг у меня начнется воспаление и меня не выпишут! Что я скажу дома? В институте? Я лежала и смотрела в окно. Но за окном было темно. Только черные ветки деревьев под фонарем сплетались в причудливые узоры. И вдруг какая-то черная невыносимая тоска охватила меня.

Мне стало невыносимо жалко себя и еще чего-то чистого и непонятного, загубленного навсегда. Я сжала зубы и беззвучно заплакала...

А над миром скорбно плыла Великая Пятница. Свершился кровавый суд. Божественный Агнец был принесен в жертву. Содрогнулись земля и небо. Осиротевший мир оплакивал смерть Христа. И надо было прожить без Него два дня до Пасхи...



1999 г.