Островки памяти. Почему и как я начал писать

 Почему и как я начал писать? Во-первых – память. Память во всех ее аспектах и особенностях. От памяти предков и родовой памяти до памяти конкретного индивида, а именно вашего покорного слуги.
 
 Первое относится к глобальным, основополагающим аспектам бытия и в стране нашей до самого последнего времени вопрос этот старались не трогать, замалчивать, обходить стороной. Далее графы анкеты «социальное положение» - из крестьян, рабочих или служащих не «копать», а уж родовитость откровенно не приветствовалась. За нее можно было попасть под подозрение и немилость власть предержащих и под открытую ненависть плебса. Вот сказал «плебса» и понимаю, что не так все это, не прав я и нет у меня прав так говорить о людях. Они-то не виноваты, что более семидесяти лет им втолковывалась, вдалбливалась со всех трибун и общественных институтов ненависть к угнетателям. А к этой категории автоматически причислялись люди обладающие богатством, знатностью, родовитостью, да и просто зажиточные. Как началось с 17-го года: «весь мир насилья мы разрушим», так и продолжалось во все годы советской власти.

 Сначала порушили строй. Истребили почти под корень, или изгнали за пределы страны лучших представителей нации, обеднив и без того не богатый ее генофонд. Затем порушили общественные институты, экономику, сельское хозяйство. А потом все советские годы преследовали и травили людей работящих, предприимчивых, инициативных. И дожили, дожили до того, что посеяли в сердцах основной массы россиян ненависть к богатству. Нет, не к своему богатству, а к богатству соседа. Стала торжествовать противоестественная, но греющая завистливую душу концепция: пусть мне будет плохо, лишь бы соседу было еще хуже. Бред, выглядеть чуть менее несчастным на фоне более несчастных и быть от этого счастливым – гипертрофированная, в пределах нации идеология бедняка и неудачника. Вот к чему привели нас годы советской власти.

 Теория единого общественного сознания, единого общественного образа жизни, единых социальных норм и взглядов привела к деградации личности, как основы социального строя. Личность ничто - общество все, вот основной принцип социалистического общества. Как у Маяковского: «Единица – ничто, единица – ноль …» - так и привыкли мы к самоуничижению, к неуважению каждой отдельной взятой личности. Общество превращается не в сумму отдельных мыслящих индивидуумов, личностей, а в сборище нулей, толпу, стадо, которому нужен пастух, а пастуху кнут. Вот вам и диктат меньшинства над большинством. Вот вам и тоталитаризм, и вседозволенность пастухов и бесправие овец.

 А для лучшего управления стадом-обществом, ни в коем случае нельзя, что бы у каждого его члена вырабатывалось чувство самоуважения, чувство гордости за себя, за свою семью, за своих предков. «Ты противопоставляешь себя обществу» - вот посылка и кнут для обуздания строптивых, имеющих свое, отличное от общепринятого мнение. Ату его! Он думает иначе, он может и что-то сделать иначе, а потому он опасен для общества. Под таким дамокловым мечом мы жили последние столетия. В общем, и царизм и социализм, да и сегодняшний псевдокапитализм в смысле отношений в сфере личность - общество мало чем от отличаются друг от друга. Общество свободных, инициативных личностей, уважающих себя и других, предприимчивых и состоятельных, общество равных возможностей и равных ответственностей, общество, гордящееся своим прошлым и уверенно смотрящее в будущее – но нам до этого пока, как до Луны. Хотя до Луны может быть и поближе.

 Не могут быть членами такого общества «Иваны, не помнящие родства», а мы все такие сплошь, не знаем своих корней, не ведаем истории своего рода. Нам нечем гордиться в прошлом и некого ставить в пример потомкам. Мы не помним наших прадедов, а наши правнуки не вспомнят нас. А для чего мы тогда живем? Где преемственность поколений, где семейные традиции и примеры для подражания? Уже мои дети не знают практически ничего о своих прародителях, и я не могу им в этом помочь – я сам почти ничего не знаю. Не осталось семейных хроник и почти не осталось очевидцев.
 
 Если мы хотим возродить величие страны, вновь преисполниться гордости за ее прошлое, то начинать надо с себя. Я с себя и начинаю. Что знаю, что помню, свои достоинства и недостатки, свои достижения и поражения, свой жизненный опыт удач и неудач – авось кому-нибудь и пригодится. О близких и родных, о друзьях и знакомых, о случайных спутниках на жизненном пути, о тех, кого люблю и ненавижу, непредвзято, по возможности честно и по совести откровенно хочу я написать. Достанет сил и времени, пороюсь в архивах, постараюсь восстановить память о предках. Не достанет, пусть память начнется с меня – надо же когда-то и с кого-то начинать!

 Это ответ на вопрос, почему я начал писать. А как? А просто. Терпеть не могу терять время, а оно уходит, и с годами уходит все быстрее. Уже не дни, недели и месяцы, а годы пролетают почти без следа. Мне стало жалко тратить время на книги и газеты, на ребусы и кроссворды, на кино и театры, на всякого рода развлечения. И если от большинства ненасущных потребностей можно просто отказаться, то от работы, необходимой для поддержания хотя бы необходимого жизненного уровня, отказаться непросто. А работа требует времени на дорогу – вот уж где теряется совершенно напрасно масса времени. А не использовать ли его на пользу? Ведь думать, вспоминать и переживать заново жизненные коллизии я могу и стоя и сидя, в любой тесноте и темноте, во время долгих ожиданий и быстрых перемещений. Теперь всегда у меня под рукой карандаш, листок бумаги формата А4, сложенный осьмушкой, а уж мелким и разборчивым почерком я отличался с детства. Особенно я люблю писать в электричке во время долгой дороги на дачу, особенно когда я еду один, или рядом нет взаимно знакомых попутчиков. С этой стороны наибольшую опасность для моих мемуарных опусов представляет пара болтливых подружек дальнего следования. В таких случаях лучше подремать. Озадаченная подкорка все равно работает и после дремы обязательно подскажет тебе несколько нужных слов, стихотворную строку, вспомнится давно забытый эпизод.
 
 Странное дело, но до начала моих эпистолярных проб я мало что помнил из давно прожитых лет. Но, по мере перенесения на бумагу моих скудных воспоминаний, память стала подбрасывать мне все новые и новые прожитые эпизоды. Вы выдели как проявляется фотография? Сначала на ней появляются отдельные, разрозненные, самые контрастные и, зачастую не связанные друг с другом, детали. Затем обрисовываются контуры объектов, и изображение начинает приобретать осмысленный вид. Затем появляются детали, полутона, фотография оживает. В чем-то и мой процесс перенесения на бумагу (или в память компьютера) своих воспоминаний похож на проявление фотографии. Я благодарен той, случайно зародившейся, и поначалу казавшейся невыполнимой, мысли о родословной - благодаря ей, и, начав писать, я окунулся в мир давно забытого детства и счастливой юности. Наверное, подспудно в каждом человеке с возрастом зреет мысль о том, что надо бы что-то оставить после себя. Кто-то довольствуется малым, считая, что одно то, что он просто жил в этом мире является поводом, чтобы его помнили - таких, к сожалению, большинство. Я же хочу оставить после себя как можно больше доказательств моей (как я надеюсь небесполезной) жизни на этой земле.
 
 Я не любитель пачкать бумагу. Мне в тягость написание официальных отчетов, докладных, отзывов и рецензий. Не люблю я писать и статьи. Но эта работа меня увлекла, в какой-то степени я «подсел на перо» и не могу «ни дня без строчки». Я всегда любил работать, и всегда много работал, может быть в ущерб семьи, в ущерб своему духовному и культурному развитию. Но недавно работа (я имею в виду именно работу официальную) стала меня тяготить. Из средства морального и материального удовлетворения она превратилась в досадную потерю времени не дающую почти ничего ни сердцу, ни уму, ни желудку. Я как мальчишка, любимая игрушка сломалась, а выбросить жаль, прикипел к ней сердцем. И лежит она бесполезная и мозолит глаза, и теребит воспоминания о лучших временах, и надо бы выбросить, но рука не поднимается. Вот и я не могу просто так выбросить почти 35 лет работы в ИГЕМе, но, боюсь, что вынудят. Но как там, у А.Гайдара – «Нам бы ночь простоять, да день продержаться», вот и мне осталось до пенсии чуть более двух лет. Надо бы продержаться!

 Появилась у меня года два назад еще одна отдушина – рынок ценных бумаг. Там я по крайней мере сам себе хозяин, сам продавец и сам покупатель и сам ответственен за свои удачи и неудачи. Два года я успешно забавлялся этим инструментом, но сейчас и этот способ зарабатывания денег меня достал конкретно. Добрались жадные руки наших чиновников и властных структур и до этого денежного сегмента. Уже не действуют на нем ни фундаментальный анализ, ни технический анализ – только инсайд. Правительство новостями торгует открыто, двигая рынок в выгодном для себя направлении. Играть на таком ангажированном рынке стало просто противно. Теперь для меня писательский труд стал единственной отдушиной – уж здесь-то только я хозяин своему слову. Теперь я боюсь только одного, что не успею донести свои воспоминания, свои мысли до потомков – время в пожилом возрасте так быстротечно и неумолимо.

От рассвета до заката
Быстро вертится Земля.
А ведь было же когда-то
(Правда, был моложе я) –
 
Дни тянулись, словно годы,
И за каждый тот денек
Мы черпали у природы
Полной горстью – кто что мог.

Были долгие рассветы
И закаты на часы.
Были весны, были лета
Потрясающей красы.
 
А какие были зимы! –
Засыпал амбары снег
И на снегурках любимых
По реке стремили бег.

А катания на льдинах?
Запах вербы, талый снег,
Пироги на именинах
И шубейки теплый мех.
 
Будем жить, казалось, вечно
И на вечном том пути
Торопились мы беспечно –
Все старались подрасти.

Побыстрее, повзрослее –
Детство в юность гнали вскачь.
Были б мы чуть-чуть мудрее,
Но - возраст сам себе палач.
 
Убивали по охоте
Беззаботные года.
Все мечтали о работе
И промчались без следа

Эти долгие денечки –
Длить да длить бы их сейчас.
Мы почти дошли до точки –
Каждый день и каждый час
 
Улетают безвозвратно -
Дни летят, летят года.
SOS! Верните нас обратно,
Мы уходим без следа!

Надеюсь, что без следа я не уйду.