3

I

- Я уже насмотрелась, - в голосе Катюхи сухость мешалась даже с некоторой обреченностью.
- Э-эй! Ты чего это??! Ты ведь так ждала этой поездки! Всей этой железнодорожной романтики…
- Третий день в поезде. Однообразно. Довольно зловонно. К тому же… - Катюха помолчала, - к тому же я вообще не знаю, зачем еду. Очень сильно сомневаюсь в том, что она ждет меня.
Володька помолчал тоже.
- Почему?
- Потому что не отвечает. Ни на звонки, ни на sms’ки. Знает, что еду к ней… Здорово, да?.. А я еду… И через день – в чужом городе. И каждая копейка на счету. Или – лучше – тут же, на вокзале, в день приезда – обратный билет и снова четыре дня колесничества…
Снова помолчали.
- Ладно, давай уж. Маме привет.
Она положила трубку рядом. Закусила губу. Противная слезливость на душе… Катюха поморщилась, потерла лицо ладонями. Встала, сунула телефон в карман, взяла сигареты и вышла покурить.
Вернувшись, попыталась занять себя книгой. Слова отказывались складываться в предложения, предложения – нести смысл.
Катюха вспомнила круглое лицо Ольги. Ее светло-карие, почти желтые глаза, вздернутый вверх, аккуратный носик, рот, уголками вниз. Было в ее лице сочетание несочетаемого. Совершенно разновыразительные черты лица – глаза широко распахнутые, любопытные, носик – в нем что-то детское, бесконечно милое, задорное, брови очень подвижные, выразительные, часто вскинуты вверх, укрыты под челкой, рот театрально печален, порой кажется, что он вообще не с этого лица, пухлые щеки снова заставляют видеть в ней в ней ребенка.
Она вспомнила каждую родинку на любимом лице, каждую складочку, каждую наметившуюся морщинку.
Захлопнула бесполезную книгу, отвернулась к стене и даже зачем-то укрылась рубашкой.
Было начало августа.
…Для мамы она отправилась к давней подруге по Интернету, Володька, старший брат, все знал. А сама Катюха не знала теперь ничего. Не понимала..
 Через час объявили стоянку - час десять. В окне можно было увидеть вокзал какого-то провинциального городишко. До Пензы оставалась одна ночь. Женщины начали вываливаться из поезда, тянуться к киоскам, шумные компании выходили погулять, подышать, купить пива или еще чего.
Катюхе не хотелось ничего. Никуда. Однако она встала, взяла сумку с плеером (и кошелек, по совместительству), распихала вещи по сумкам и вышла. Нагулявшись по перрону, рассчитав его шагами от начала до конца, она побрела к зданию вокзала. На площадке перед ним, со стороны города, было нечто вроде базарчика ремесленников. Катюха рассматривала деревянные фигурки, всевозможные бусы и фенечки, керамические безделушки, маленькие панно, композиции из сухих цветов, ажурные салфетки и прочие изделия, связанные крючком. Она переходила от столика к столику и за все время не услышала ни слова. Никто даже не попытался навязать ей своего товара. Поймав себя на этой мысли, она хмыкнула. «Рынок, называется… Вокзальный…» И как раз в этот момент до нее донеслось:
- Да нет-нет, я все возьму, мне многим надо!
Катюха бросила взгляд на голос. Голос принадлежал девчонке лет 15 -17. Удивительно длинные ноги. Предлинные. Джинсовые шорты (хотя, справедливости ради, скорее, трусы), серая маечка без рукавов на голое тело выдающая острую, юную грудь. И волосы – Катюха сама себе удивилась, что загляделась – длинные.. и – шикарные, - они завораживали ее. На голове девушки была бейсболка, а волосы – свободно выпущены. Идеально гладкие, блестящие, словно шелк, они доходили до самых ягодиц.
Катюха не могла пошевелиться. Почему-то ей вспомнился момент, когда Гум впервые увидел свою Лолиту: ««Да», сказал я, «да». Они дивные, дивные, дивные.» Да, пожалуй, именно так. Катюха замерла, просто не могла сдвинуться с места. Девчонка тем временем закончила рассчитываться с торговкой и повернулась лицом. Зеленые глаза, густые, широкие брови и – о, чудо, россыпь веснушек по всему лицу! Теперь она пленяла еще и тем, что казалась счастливым человеком. Жизнерадостным, жизнелюбивым, чистым… Может быть, Катюха выглядела такой забавной… Может быть, девушка оказалась столь лучистой, что не смогла не одарить улыбкой, проходя мимо… Но это случилось. И Катюха, позабыв себя и наплевав на то, что покажется теперь еще смешнее, сначала повернулась ей вслед, а потом и вовсе поплелась за незнакомой Долли. Ей повезло. Девчонка направлялась к поезду. Катюха зачарованно шлепала за ней.

II
У своего вагона она остановилась. Девчонка зашла в следующий. Катюха почему-то этому очень обрадовалась. И улыбнулась. Сама себе. Еще не поверив в то, что проносилось у нее в голове. До отправления оставалось 15 минут. Закурив, Катюха отправилась купить себе минералки и сигарет.
…Почему-то думалось теперь иначе. О другом. До Пензы оставалось 13 часов. 13 часов соседства. Катюха до сих пор видела длинные ноги с легким пушком, безупречный силуэт груди, тонкие руки с парой болтающихся на запястье дешевеньких браслеток. Это было наваждением.
Катюха хотела эту девочку-деревце. Безумно, безрассудно, взахлеб.
Промаявшись до 22 часов, она встала и долго стояла посреди купе. Придумывала. Повод. Причину. Объяснение. «Что же я делаю-то?!,» - проносилось в голове, - «Растлеваю? Совращаю… Ребенок совсем…»
 … «И совсем не ребенок! 14-то точно есть! И совсем не … не буду… Просто смогу любоваться ей, не посмею…»
«Пожалуюсь на одиночество! Спрошу чего-нибудь… сахара…»
Катюха решилась. И нашла. Через каких-то 20 минут. Словно шла на запах. Словно…
Отведя очередную дверь, она опять же в первую очередь увидела тростниковые ноги, упирающиеся в стол. Девчонка сидела на постели, упирая стройные ноги в стол. Рядом с ней был мешочек с какими-то орешками и несколько книг. Среди них Катюха сразу заметила «Степного волка» Гессе и невольно улыбнулась. Долгий взаимный взгляд. Катюхин язык толи куда-то провалился, толи прилип.
- Привет! – голос звонкий, ясный.
- Привет. – сухо, хрипло.
- Зайти хочешь?
Девчонку звали Светкой.
Катюху в последнее время её занимало то, как имя может соответствовать человеку, дополнять его, рисовать, уточнять. Вот Ольга, например. Сама – кругленькая и имя у неё такое же: О-О-Оля…
…Светик… Светлячок… СВЕТа…Искрящаяся теплом. Светом. Чем-то добрым. Ласковым. …Тоже – соответствующее.
Светка продолжила читать и грызть орехи (оказалось, фундук). Катюха устроилась на противоположной полке и долго смотрела на неё. Волосы тепло-русого цвета с тонким мелированием, доходящие до пяток, когда она опускала голову или поворачивала ее набок. Длинные пальцы. Острые колени.
- Ты красивая. – не выдержала, наконец, Катюха.
- Да?! – девчонка словно ждала этого и, тут же, отложив книгу, уперла в неё прозрачно-зеленые глаза.
- Да. И имя у тебя чудесное. Идет тебе очень.
Сколько всего было смешано в улыбке, котороё Светка ответила на слова Катюхи! В ней было и некоторое смущение, и удовольствие, и что-то выдающее провокацию, читалось что-то вроде: «Я знала… знала, что ты скажешь это! Что я доведу тебя… » И уже можно было угадать: «Толи еще будет!…»
Минуту спустя она встала, устроила так, что дверь возможно было открыть только изнутри, погасила свет. Стало темно, близко и совсем вожделенно.
- Как же так?
- Ну, стало быть, так бывает…
Подойдя к Катюхе, на секунду замешкалась. Легонько коснулась её своей ногой. Еще секунда и, перебросив одну через катюхины бедра, она устроившись у неё на бедрах и впилась поцелуем в сухие губы. Еще секунда и Светка сама стащила с себя футболку, взяла катюхины руки и положила их себе на грудь. Катюха вздрогнула. Теперь уже она себе казалась ма-аленькой девочкой, растлеваемой дерзкой девчонкой. И тихонько улыбнувшись этим мыслям, она стала осыпать тело Светки поцелуями.
…
- Ты меня отпустишь?
- Легко!

III
Утром она не искала. Не смотрела на вокзале, по прибытии. Никому этого не было нужно. Ненужно – обеим.
Ольга встречала с цветами и забавным воздушным шариком, на котором – «Дождались! Я и мой город!». Она была весела и вела себя очень естественно. И потому не было вопросов. Выяснений. Упреков, тем более.
Квартира Ольги удивила уютом. Каким-то женским подходом, хозяйственностью. Катюха выбрала себе самый свободный уголок, расстелила своё одеяло и, словно щенок, устроилась там. Закрыла глаза и почти сразу же уснула. Тем легче перенесла попытки Ольги уложить ее в нормальную постель.
Когда она проснулась, вечер наступал так тихо, что казалось, что в мире не осталось ничего, кроме тишины и робких сумерек. Ей почему-то стало страшно, чуждо, что она – здесь. В этом городе. В этой квартире.
Ольга сидела на кухне и курила. Катюха подошла, достала сигарету из пачки и устроилась напротив. Сначала она не могла смотреть на Ольгу. Потом подняла на нее глаза и постепенно чувствовала, как в выражении их появляется враждебный вызов, ироническая печаль. Всеми силами она старалась не допустить выражения уверенности. Докурили. Ольга подошла, запустила руку в короткие катюхины волосы. Взяла за руку и повела в спальню.
…Потом Катюха сама себе удивлялась – как же она все-таки прожила в Пензе эти шестнадцать дней, как не уехала раньше?.. Главное – почему? Все эти дни она очень мало говорила. Ольга долго не могла заметить… признать ли…
Когда спросила, наконец, побоялась ответа и как-то увела разговор. Катюха запомнила это очень хорошо. Каждый раз, вспоминая, не могла сдержать улыбки. Понимала, что это нехорошо, но не могла не улыбнуться.
 Попросила не провожать на вокзал.

IV
 А дорога домой показалась не столь долгой и весьма приятной. Это были не часы бичующих размышлений, как во время следования в Пензу. Это было не бездумье. Это были моменты ма-леньких, вспышкоподобных прозрений. Катюха знала, что ни о чем не жалеет. И не будет. Знала, что – это было не зря. Она поняла, что не могла не поехать. И не могла Ольга вести себя иначе все те дни, пока Катюха была в пути и закидывала её смсками. И не могло не быть Светки. Все было нужно. Только нужно оказалось не то, что предполагалось. Просто - оказалось – не ради того…
Человек обречен на встречу. Человек должен уметь отпускать. Человек имеет право… и не одно.