6

В третий раз они вышли, поклонились. Аплодисменты не смолкали. Я смотрела на неё во все глаза. Первой, подобрав тяжелые юбки, К.И. удалилась со сцены. Моё сердце упало куда-то глубоко, стукнулось в полете - почему-то - о горло… Опустив глаза, я стала пробираться к гардеробу.
У лавочки возле театра валялись листья. Я поставила сумку, достала сигареты, закурила и стала ворошить листву носом ботинка. Литья было жалко, мне почему-то подумалось, что они – сироты. Дети времен Великой Отечественной. Непременно из Ленинграда. Я даже начала уже придумывать им имена, как вдруг:
- Не холодно? – откуда-то сбоку, мужским голосом.
- Что?
- Не холодно? – с ненужной улыбочкой (я по-прежнему не поворачиваюсь, но очень хорошо это чувствую).
- Нет, - исчерпывающе сухо, так и не повернувшись.
Стоит. Не уходит. Мнется чего-то там… Рассматривает?!..
«Вопрос следующий выдумывает, наверное», - проносится у меня в голове. Я, не глядя, попадаю окурком в урну, подхватываю сумку и иду к остановке.

 Пустая квартира встречает отсутствием какого бы то ни было запаха. Очень давно и очень сильно хочу завести собаку – большую, с коричневым носом, но пока это невозможно. И от этого мне почти всегда грустно. И почти всегда я думаю об этом, открывая дверь, оказываясь в прихожей.
Откуда-то пришло чувство не опустошенности, - исчерпанности… Но черпать меня некому, разве что сама… "Затравленность и умученность ведь вовсе не требуют травителей и мучителей, для них достаточно самых простых нас", вспоминаю величайшего психолога – Марину Цветаеву.
Я иду на кухню, ставлю воду на пельмени. Залажу на табурет, обхватываю колени и, по привычке откинувшись к стене, начинаю думать… Я думаю о ней каждый день… Думаю с закрытыми глазами, думаю – думаю - думаю, с застывшей на губах, какой-то чуть ли не блаженной улыбкой…
 «Сколько же ей все-таки?» - думаю я… «Тридцать пять? Тридцать семь? Сорок?.. У неё дети… Да, должно быть… обязательно… да, у неё… девочка! Лет так 10-12… Этакая Ло!»
Я морщу нос и улыбаюсь. Продолжаю думать. «Муж??! *свожу брови* Нет, вот мужа у неё, думаю, нет… И дело не в том, что я не хочу об этом думать, вовсе нет. Просто… просто я не могу представить, чтобы она возвращалась в семью. Полную, веселую такую семью. Чтобы надевала халат и шла варить ужин. Чтобы ночью ложилась кому-то под бок. Нет, точно, не замужем!»
Звонит телефон и вытряхивает меня из моих мыслей.
- Да..
- Санечка, привет! Как ты там у меня?
- Ма-ама! Мамочка, привет! Нормально я. Ты как? Как Димка?
- Да мы тоже ничего. Димка на курсы подготовительные записался, в архитектурный, на худграф будет поступать. Я уж противится-то перестала, уж согласилась с ним – пусть учится, раз такой его выбор, главное ведь к душе чтоб…
- Мамочка!, - я в горле чувствую комок, порой, когда я слышу маму, мне ужасно хочется плакать. Рассказать, как скучаю, о своей неизбывной, вечной, осатанело смиреной тоске в этом огромном и чужом, до сих пор чужом мне городе. Но я знаю, что не должна и не сделаю этого. - Мамочка, да он у нас такой молодец, получится у него все, прославит тебя и меня не только на наш городишко, но и на весь свет! С денежкой как у вас там?
- Ой, да ничего. Тебе выслать? Сколько?
- Да нет же, я нормально, я вам хотела прислать. Ты не стесняйся, мам, звони, если что, - хотя я знаю, что никогда она не позвонит мне с этим.
- Хорошо. Все у нас хорошо, Сашенька. Ты расскажи, как у тебя дела там… Несколько вечеров тебя дома застать не могла, ты не ночевала дома? Что там с личной жизнью у тебя? - в голосе мамы каждый раз слышится надежда, когда она задает этот вопрос.
- Чего может быть с тем, чего нет? - я уже неимоверно устала от этих разговоров, - Мам, ты ж сама все знаешь!
- Но каждый раз надеюсь! Пятый год ты там, а всё одна! Молодая 20-летняя девчонка! Как так может быть – я не понимаю?!!
- Мам, мне уже 3 месяца, как 21. Хотя это не важно, конечно…
- Так и вот! Ты чего там думаешь-то?!
- Вот только и делаю, что – думаю. Я же человек науки! – тщетная попытка обратить все в шутку, на том конце провода сопят и вздыхают.
- Ладно тебе, мам! Не переживай, не обижайся, ты же знаешь, как я люблю тебя. И Димку.
- …
- Ма-ам!
- Когда ты к нам?
- Ну-у, в феврале, наверное.
- В феврале? Оо-ой, нескоро-то как…
- Раньше я не могу, мам, ты ж понимаешь...
- ... Ты звони сама-то хоть когда, не забывай нас!
- Ладно. Не грусти, мамуль! Димку поцелуй. Очень вас люблю..
- Ладно.
- Ну, пока?
- Пока.
Какое-то время я сижу не двигаясь. Рука так и остается лежать на трубке. Наконец, в меня начинает проникать пельменная «завеса» с кухни и я, хоть и не спеша, направляюсь спасать то, что еще можно спасти от «Домашних». Лениво гоняю по сметане в тарелке раскисшие пельмени. Наскоро поужинав, включаю ночник, ставлю “Blackmore’s night”, усаживаюсь у окна. Начинаю в очередной раз вглядываться в этот холодный, равнодушный город. В котором до Неё у меня никого не было.

…Вечером заезжаю в театр, чтобы купить билет на следующий Её спектакль. Он, оказывается, через 34 дня. Я кривлю лицо и убираю билет в бумажник.

Мне звонит Аська и напрашивается отмечать у меня свой День рождения. Она живет в общаге, и отказать ей неудобно, хоть и не люблю я гостей. Дэ эр уже совсем скоро, через два дня.
- Тогда уборку приезжай делать сама.
- Конечно. А подарка с тебя не надо.
- В расчете, - вешаю трубку я.
За окном идет снег, и я понимаю, что зима уже легко опускается с ним вместе, обволакивает. Совсем скоро она проникнет в меня и тихонько, привычно и беспрепятственно захлестнет апатичной тревожностью. Открываю форточку, надеваю шерстяные носки и забираюсь на диван со списками литературы, рекомендованной для диплома. Снова приходят мысли о Ней, я опускаю бумаги на пол, и ветер сперва шебуршит ими, а потом разметывает по полу. Мне лень вставать. Лишь замерзнув до дрожи, встаю, закрываю окно и, не разобравши дивана, ложусь спать.

На следующий день встречаюсь с научруком, выслушиваю его ценные указания, наконец, выхожу из универа. Слоняюсь по скованным холодом улицам, случайным дворам, людей не замечаю, в глаза смотрю только псам бездомным. Не знаю, сколько проходит времени. Возвращаюсь к присутствию в реальности только когда слышу дрель мобильного где-то в пальто.
- Саша, я приехала убираться, стою под дверями. Ты дома когда будешь?
- Если ты уже там, значит, скорее, чем собиралась. Выезжаю, Насть. Минут через 40. Предупреждать надо.
- Да ничего, я подожду.
В автобусе меня рассматривают. Сперва какая-то бабушка, сидящая на противоположном сидении, после – пара молодых людей, занявших её место. Мне не приятно, но все равно. Вращаю колечко на мизинце.
…Аська говорит, что у меня уютно. Я пою её чаем, а потом выдаю «инвентарь» и ухожу в свою комнату. Включаю комп, механически набираю к диплому из книг.
- Ты сама-то будешь завтра, я надеюсь?
- Ну, вообще-то, думала встретить тебя и уйти куда-нибудь. Зачем мне вас смущать?!
- Бро-ось, Саш! Хочу, чтобы ты осталась! Познакомишься с новыми людьми, посмеешься с нами, отдохнешь!
- Там посмотрим.
- Ага, - улыбается Аська, растревоженная предстоящим. Она по-прежнему, как ребенок, радуется своему Дню рождения (как и всем остальным праздникам), я ей даже завидую немного, - ну, до завтра.
- До завтра.

Завтра Аська приходит с облаком воздушных шариков. Я помогаю ей крошить салаты, вскоре приходят еще девчонки, они управляются на кухне, а я накрываю на стол. Через полтора часа приходят наши немногочисленные богатыри (и все же, не перевелись еще потенциальные лихачевы, бахтины и виноградовы!), притаскивают с собой выпивку и колонки. К 21 в моей квартире уже 16 человек. Сколько могу, выношу шум и карнавальное веселье. В половине 22 говорю Аське, что пойду подышать, надеваю пальто и, открыв дверь, налетаю на запоздавшую гостью.
- О! Зоя! Надумала все-таки!! Вот молодец, проходи! – тянет за руку девушку Аська, - Познакомьтесь: это Зоя, а это – Александра, любезно предоставившая нам сегодня свою квартиру!
Я смотрю на Зою. Первого человека, который заинтересовал меня из всех присутствующих. И вообще, за долгое последнее время. Она очень маленького роста – метр пятьдесят пять, не больше. В двубортном укороченном пальто, в смешной шапке ушками назад. Сама себе удивляясь, я улыбаюсь ей вдруг. Она отвечает тем же.
- Очень приятно. А Вы уходите?
- Да. Собиралась.
- Почему же?
- Подышать.
- Что ж, возвращайтесь, - она снова улыбается.
Я вырываюсь из квартиры. Именно – вырываюсь, словно обожженная. Торопливо спускаюсь по лестнице, выхожу, тут же собираю на горячее лицо пушистый снежок. «Обожгла, обожгла, обожгла, - носится во мне – Что же это такое? Со мной… Кто это такое?» Я закуриваю и иду вдоль дороги, смотрю, как стелятся по ней огоньки фар. Снова забываюсь. И тут меня пронзает мысль, что я не знаю, сколько прошло времени, что Зоя могла уйти и что я могу больше не обжечься. И не успевши самой себе удивиться, я чуть ли не бегом несусь домой.

Я нахожу её в своей комнате – задремавшей на моём диване. У дивана – томик Цветаевой. Я невольно улыбаюсь, присаживаюсь на корточки рядом, смотрю на неё и боюсь быть так близко – разбудить своим сбившимся дыханием, да и просто – разбудить, упустить возможность любоваться ею. У неё каре, словно по линейке и удивительно гладкие волосы, «лицо без малейшей краски», крохотные ручки… Я чувствую тепло откуда-то изнутри, тепло, от которого так давно отвыкла – с того самого времени, как окончила школу и больше никогда не видела Софьи Борисовны – учительницы русского и литературы и моей первой любви. С тех самых пор я ни на кого не смотрела так, как сейчас смотрю на эту девочку. С этим необъяснимым, невыразимым теплом. Даже на К.И. … На Нее я смотрю с трепетом, с восхищением, увлеченностью, зачарованностью, но без тепла…
Я беру книгу, кладу её на стол. Выхожу из комнаты, плотно закрываю дверь, иду на кухню курить. Времени почти два. Мне ужасно хочется, чтобы все убрались, чтобы дом опустел, чтобы остались только я и эта маленькая гостья… Словно из моей прошлой жизни, которая текла рядом, но негде ей было впасть в мою основную… Я отворачиваюсь к окну и вновь ощущаю, что улыбаюсь, вспоминая, как она, свернувшись калачиком, лежит на моем диване…
- Ой! Сашка! Давно пришла? – спрашивает меня Аська. Она уже порядком пьяна, и мне забавно смотреть на неё. Вообще, я чувствую какое-то проникающее веселье. Тихое-тихое, которому невозможно вылиться в какую-то веселость или что-то подобное, но что-то такое бесконечно улыбчиво-улыбательное.
- Да нет. Хорошо вам?
- Ага. Спасибо, Саш. Мы вот потихоньку сворачиваемся. Но либо заночуем – метро с 6, либо, если ща денег наберем, то на такси… кому в Академ ехать. А городские уж с нами заодно уберутся.
- А кто такая эта Зоя? Она почему-то спит уже… Последняя пришла, а уже спит…
- Да она бокал один выпила, и сразу хорошо ей стало. Вот она и пошла… Она такая, не от мира сего… Я вообще до сих пор удивляюсь, что она пришла… Не подумала бы никогда. Кому расскажи, - не поверят…
- Почему?
- Да потому, что дичится она всех. Никакие мероприятия не посещает. Одна все время.
- А ты её откуда знаешь?
- Я её знаю больше, чем кто-либо. Потому что больше всех, наверное, с ней времени провожу. Она соседка моя по комнате. Неудобно было не пригласить, тем более что думала, что она – 100% - не придёт. А она возьми, да и…
- Ну, что ты! По-моему, очень она интересная девушка!
- Ну, это да-аа-а..
Я говорю Аське, чтобы они постарались поменьше шуметь, и возвращаюсь в комнату, где спит Зоя. Она не изменила положения, но я уже не решаюсь подсесть так близко к ней, а устраиваюсь у противоположенной стены. Долго я смотрю на неё. Слышу, как за стеной убирают посуду, как девчонки возмущаются, что спать придется вповалку. Я понимаю, что никуда они не уйдут до утра. Мне жаль и страшно потревожить Зою. Я достаю старое своё пальто, стелю его рядом с диваном, на котором она спит и укладываюсь. Долго не могу уснуть, а забывшись, тут же просыпаюсь от того, что кто-то возится рядом со мной. Я так привыкла засыпать и просыпаться одна, что происходящее кажется мне сном во сне.
Нахожу на себе крохотную ручку. Приподнимаюсь на локте, мгновение смотрю на неё. Спит. Стараясь не потревожить её, едва касаясь, провожу по пальчикам и ложусь.

«Грозовые тают облака… В тишине аллей – уснувший дождь… В лужах облака…» детским голоском откуда-то...
Потираю глаза. «Бли-ин! Еще не разошлись, что ли??!»
Плетусь на кухню. Замечаю, что в квартире – убрано, только где-то шумит вода. Вижу Зою. Она моет посуду.
- С первым снегом!
- С добрым… Снегом?
- Посмотри в окно! *с улыбкой*
Подхожу к окну. Пушистый снежок на карнизе. Белая скатерть на земле.
- Да, с первым снегом.
- Ты устала от всех, понимаю. Я уйду сейчас, не волнуйся.
- Нет. С тобой хорошо, - я сажусь на табуретку, - Давно встала?
- Часа два назад. Закрывала двери. Чай? Кофе?
- Кофе. Ты любишь Цветаеву?
- Невозможно люблю Марину Ивановну.
- Ты – Сонечка.
- Зоечка!, - улыбается она.
- Да. Зоечка. Напишу «Повесть о Зоечке» - хочешь?

Забравшись на диван с ногами, опять вся подобравшись, читает Стендаля. Я ставлю зеркальце на столе так, чтобы в него было видно её, и пытаюсь собраться и набивать диплом.
- Не отвлекайся!
- Что?
- Ты смотришь на меня! Я тебе мешаю, - собираясь вставать.
- Не надо, я не буду. Останься.

В 20.00 мы выходим прогуляться. Снег похож на сахарную вату – липнет к ботинкам. У неё забавные рукавички треугольной формы – на кончике – кисточка.
- Проводи меня до остановки.
- Ты не останешься?
- Саша… - она проговаривает про себя мое имя еще раз, опуская голову, - Саша! Ну, как ты сама думаешь? Да, обе мы понимаем, почему мне хочется остаться, а тебе – чтобы я осталась… Но… Как это объяснить, что подумают?
- Знаешь, а я ведь не знаю, почему хочу, чтобы ты осталась… Честно. Я привыкла жить одна и, признаться, не люблю гостей, не то, чтобы соседствовать с кем-то.. Но ты… Хочу, чтобы ты осталась и все… С тобой спокойно… Хорошо… Что подумают? А что могут? А ты думаешь, вообще, - станут думать? – я с неподдельной детскостью спрашиваю её об этом.
- Мы обе кажемся … - она задумывается… - не такими… Ну…
- Странными?
- Ага, – у неё вырывается совсем странный смешок.
- Ну да… Мне ты тоже странной показалась.
- Странной? – она смеется уже.
- Да. Теперь еще много какой кажешься.
- Ха-ха, какой?
- Милой… уютной… Забавной… Девочка… Зоечка…
Мы почему-то останавливаемся. Молчим. Она поднимает на меня лукавые зеленые глаза. Я беру ее руки в свои. Улыбаемся чуть заметно.
- Меня никто не ждет. Не замечает. Но – потеряют. Злые они. Мне ничего, тебе эти разговоры не нужны.
- Мне все равно, это глупости всё. Я хочу, чтобы ты осталась.
- Я буду в гости – хочешь?
- Нет. Хочу жить с тобой. Хочу, чтобы ты рядом была.
- Почему?
- Не знаю. Просто я очень давно ничего не хотела. А теперь вот – хочу. Такое моё желание.
- Я тебе нужна?..
- Наверное, нужна.
Мы не замечаем, как оказываемся на остановке. Я не замечаю.
- Вот ты какая! Незаметно привела меня на остановку…
- Ага! – бросает она, впархивая в автобус.
Я остаюсь одна, собирая на лицо снег. Я почему-то говорю «****ь». Почему-то по сердцу ударяет чем-то тупым. Я как-то стервенею, внутри все бушует. Злость какая-то… Но вспоминаю её лицо, её маленькую ручку, перекинутую через меня… Отпускает. Пинаю снег, закуриваю. Захожу в магазин, покупаю коньяк. Дома не включаю свет. Сажусь у компа, наливаю себе рюмку. Засыпаю снова на неразобранном диване.

Иду в парикмахерскую и коротко стригусь. Захотелось. Волосы бесшумно падают. Смотрю на себя в большое зеркало. Глаза кажутся какими-то некрасиво большими. Неуместно серыми в самом начале зимы.
Домой идти не хочется. Захожу в библиотеку, мучаю книги в читальном зале. Чуткая барышня лет 18-ти, агрессивно мелированная заигрывает со мной. Бесит. Дергаюсь, ухожу.
Снег колючий, город словно норовит расшибить меня – гололедом, одиночеством. Дома делаю себе кофе, подливаю туда немного коньяка.

Во вторник встречаю в универе Аську. Она благодарит меня за гостеприимство. Я спрашиваю у неё про Зою.
- Она уехала.
- Уехала? Как это? Куда?
Аська как-то подозрительно смотрит на меня.
- Домой. С мамой что-то…
- С мамой? – я понимаю, что моё беспокойство выглядит странным, но мне – плевать, - А куда уехала? Куда?
- В Улан-Уде.
- А приедет когда?
- Не знаю, не сказалась, понятное дело.
- А телефон? Не знаешь телефона?
- Не-ет, - Аська совсем растерялась.
- А у кого спросить можно, кто знает?
- Да я сомневаюсь, что кто-то интересовался…
Не попрощавшись, поворачиваюсь, ухожу, чуть ли не бегу. На глаза наворачиваются слёзы. Очень больно.
Дома места себе не нахожу. Сижу на подоконнике. В четвертом часу засыпаю на полу, прямо на ковре. В начале седьмого просыпаюсь от телефонного звонка. «Какого черта, бл…!»
- Дааа..
- Я тебя не оставила, ты не думай.
- Зоечка!, - я сжимаю ладонью лоб, - Девочка, девочка моя… Хорошая моя, маленькая…
Она молчит, и я боюсь, что она расплачется. Боюсь расплакаться сама.
- Что с мамой? Как мама?
- В больнице.
- Что такое?
Молчит.
Молчу.
- Маму выпишут домой, я побуду с ней пару дней и приеду. К тебе первым делом приеду.
- Я тебя очень жду, моя маленькая.
- Да. Ты мне нужна.
- И ты мне. Думаю о тебе всё время.
- И я о тебе.
- Скучаю, - щенячьи…
- И я по тебе, малыш.
- Приеду к тебе.
- И я тебя не отпущу никуда.
- Да, – и она все-таки плачет.
- Держись, моя девочка. Я с тобой.
- Да.
- Я тебя целую.
- И я тебя.
- Держись!
- Угу, - слезы, должно быть, разъедают трубку.
Молчим. И она кладет трубку – частые гудки… И мне кажется, что они – не в ухо, а – изнутри. Бьют. Как волны во мне плескаются. Сажусь спиной к стене, нашариваю сигареты, закуриваю. Только через какое-то время замечаю, что плачу, все лицо мокрое, а обветренные губы щиплет от слез.

Купила ей куклу. Тряпочную, в клетчатом платьице, с пуговками глаз. Таскаю её в сумке с собой, смотрю на неё в транспорте, перебираю веревочки волос. Диплом передвигаю редко. Такое ощущение, что не делаю совсем ничего и все дни – одним тягучим, тянучим днём. Сама вытянулась одним сплошным «жду». Она больше не звонит. Прошло дней пять, наверное.

Улей читалки.
- Фейлер, «Марина Цветаева», на ночной, пожалуйста.
- Вы число в формуляре не поставили.
- Что?
- Число поставьте. Вот здесь, - стучит ногтем по карточке. Библиотекари привыкли к замученным студентам. Особенно зомбиподобным дипломникам.
- Да, сейчас… А сегодня – какое?
- Шестнадцатое. Декабрь.
«Совсем, видать, плохо выгляжу. Даже месяц не поленилась напомнить», - думаю я, цифируя формуляр.
…В автобусе из бумажника выпадает билет. Завтра спектакль с К.И. Я удивляюсь, что забыла об этом. И выхожу на пару остановок раньше, чтобы зайти в метро и купить цветы. Почему-то захотелось подарить Ей цветы. Но завтра заходить за ними будет совсем не по пути и некогда.

Жестом фройляйн и с улыбкой герцогини принимает цветы. Я ловлю Её руку и целую её. Она поворачивает голову и на секунду задерживает на мне взгляд. Я выпускаю её тростниковые пальцы. Выпрямляюсь, поворачиваюсь и ухожу из зала, не дождавшись, пока К.И. покинет сцену.
Сижу на спинке привычной уже лавочке, курю ритуальную сигарету. Уже не жду, надеясь, как раньше, что увижу, как она покидает театр.
- Благодарю…
Оборачиваюсь на голос. Вздрагиваю, роняю сигарету.
Она в тоненькой, серебрящейся снегом шубке, на одной руке спокойно лежат букеты.
- Не за что, подарить их мне было, наверное, даже приятнее, чем Вам – принять.
- Стоит ли думать об этом, - со снисходительной улыбкой.
Лица благороднее я все-таки не видела.
- Чем я так Вам нравлюсь?
- Вы каждому, кто преподносит Вам цветы, задаете этот вопрос?
- Никому, кроме Вас. Редко кто ходит на каждый мой спектакль… вот уже третий год…
- Вы, значит, замечали меня…
- Кофе не желаете?
- Отчего же нет… Куда?
- Быть может, «Терра»?
Киваю.

…
- …Полгода до диплома. И, наверное, уеду. Да, наверное…
- Почему?
- Этот город так и остался для меня чужим. Быть может, он даже принял меня… Но остался чужим.
- Раньше похоже думала и я. Как видите, передумала. Осталась.
- Что же Вас остановило? Оставило.. ?
- Кто…
- Кто, если позволите?
Она нагнулась ко мне.
- Любимый человек. И наш ребенок.
Я не нахожусь, что ответить.
- Ей тяжело было бы одной… И она не хотела, чтобы я уезжала. Просто не могла мне сказать об этом, но не хотела.
- Ей?… - произношу я растерянно и тут же пугаюсь своей бестактности…
- Представляете, у меня было две Сонечки – большая и маленькая… - она закурила и замолчала.
И я молчала тоже.
- А сейчас я одну Сонечку просто оставить не могу…
- А Вы по-прежнему хотите уехать отсюда?
- Отсюда каждый второй уехать хочет. И так всю жизнь. И здесь. Как на цепи…
- Почему?
Она пожала сухими плечиками.
- Не знаю. Но теперь мне нет дороги отсюда. У меня – дочь.
- Почему бы вам не уехать вдвоем? Театр?
- Да что Вы, что мне театр? Дочь… Здесь похоронена её мать. Ну, биологическая мать…
- Простите…
- Ничего, я ведь сама об этом заговорила..
Она водила кончиком пальца по краю чашки.
- Семь лет уж как. Знаете, сердце было слишком велико... Так много было в нем всего. Не выдержало долго жить, такое огромное было. Тяжело с таким. Невозможно.
- А сколько маленькой Сонечке?
- Одиннадцать.
- А маму-Софью она хорошо помнит?
- Помнит.
- А Вы – кто ей?
- И я мама, - с улыбкой, - У нас все хорошо, слава Богу. Но увезти её отсюда я не могу. Что-то не позволяет… - совесть? Не знаю… А может, Соня… Соня – моя совесть и Соня не позволяет мне. Да… Да, наверное.
- А у меня – Зоя. Зоечка. А ведь знаете, я Вас, наверное, люблю… Любила… Или люблю… Наверное, люблю Вас – высоко, не здесь, не в этом городе, а вообще… А здесь, рядом – Зоечку люблю..
Она кладет свою руку на мою. Её ладонь холодна, пальцы очень длинные, тоненькие… Руки удивительно красивы.
- Я ведь тоже здесь. Но это – любовь воображения. Началась высоко, над Вами, надо мной, вне нас. Там и осталась – застыла. Обо мне вы можете писать повести и рассказы. Я – чистое вдохновение. Здесь и не здесь, словно меня и нет. Любите вы – Зою. Потому что она – настоящее. И должна быть рядом.

Я иду домой пешком. Понимаю и немножечко пугаюсь, что в нашем мире совсем нет места случайности. Порой, встречая человека, нам кажется, что мы выбираем его за что-то, мы храним верность ему и этому «чему-то», но встречаясь с реальностью, вдруг пронзаемся осознанием того, что человек появился для чего-то совершенно другого. Не зря, но не для того, что предполагалось нами. Не для того и совсем не так. И я понимаю, КАК люблю эту мудрую женщину, мою прекрасную К.И., эту высокую загадку… И я понимаю, что она делала и сделала для меня. Здесь, в этом городе. И по мне разливается невыразимая благодарность этому чужому городу. Щедрому на подарки.

На ступеньках расстелен свитер, у двери – рюкзак чуть ли не с саму Зоечку. Девочка моя, крестообразно спрятав ручки в рукава пальто, дремлет. Я падаю перед ней на колени. Не боясь напугать, начинаю целовать её лицо. Я невыносимо счастлива – так, что хочется плакать. Она, не пытаясь посмотреть мне в лицо, крепко-крепко обнимает. Усаживаю её на колени, втискиваюсь, вжимаюсь.

Защитилась на «отлично».
Готовим документы для перевода Зои в СпГУ. Если все получится, то с сентября повести и рассказы я буду отправлять К.И. на e-mail.