Разговор в купе

 


- Почему ты говоришь, что это твоя первая любовь? Она была первой девочкой, в которую ты влюбился, или первой женщиной, с которой переспал?

- Ни то, ни другое. Влюблялся я всю сознательную жизнь. Первый раз это случилось, когда мне было четыре года. Я сидел в комнате на полу около печки и, кажется, собирался погрызть у нее угол. Не знаю, почему, но это занятие мне очень нравилось. Все кирпичи на углах уже были обгрызены, закруглились, и грызть дальше было непросто. Приходилось очень неудобно выворачивать шею. Дело усложнялось тем, что одновременно я наблюдал за входной дверью – взрослые моего пристрастия не одобряли и безуспешно пытались с ним бороться. Запрет грызть кирпичи был категоричным, а наказание могло быть строгим.
 Дверь внезапно распахнулась, и произошло чудо: в комнату влетела, не вошла, именно влетела, впорхнула девушка необыкновенной красоты в коротком легком платьице. Волны счастья исходили от нее и заполняли окружающее пространство, как аромат дорогих духов. Захваченный этими волнами, я вдруг почувствовал, что люблю ее больше всех на свете.
 Про свою любовь я никому не сказал, да и не видел ее потом тоже никогда. Только маленькая фотокарточка, три на четыре, воткнутая кем-то из взрослых в раму зеркала, не давала растаять моим воспоминаниям. От мамы я узнал что девушку зовут Валя, она наша дальняя родственница, только что вышла замуж и забежала об этом рассказать. Три года я мечтал стать на двадцать лет старше и жениться на Вале. Потом пошел в первый класс и увидел второклассницу Альку Сёмину. Никогда не думал, что кто-то может вытеснить воздушный и светлый образ Вали из моего сердца, но это случилось. С Алькой всё было гораздо сложнее – я видел ее каждый день и надо было проявлять внимательность и осторожность, чтобы случайно не столкнуться с ней лицом к лицу, и тогда она точно заметила бы, как я ее люблю. По странной случайности именно она пристегнула мне звездочку во время приема в «октябряты». Этот момент, я думал, не переживу. Но время лечит душевные раны, и года через три мне уже не надо было переходить на другую сторону улицы, если она шла навстречу. Достаточно было твердо стиснуть зубы и равнодушно пройти мимо.
 В шестом классе я влюбился в Таньку Сидорову из параллельного класса -симпатичную девочку с рано развившимися формами. Она же стала объектом моих первых эротических мечтаний. В восьмом классе я стал ходить на школьные вечера и танцевал там с девочками медленные танцы. Таньку не пригласил ни разу – не набрался смелости. В девятом классе смелости у меня было уже сколько хочешь, но Танька после восьмого ушла в какой-то техникум и на школьные вечера ходить перестала.
 Кроме этих трех крупных увлечений было еще с десяток мелких, продолжительностью от одного дня до двух-трех месяцев. Я влюблялся, начинал девочку стесняться, но через какое-то время всё проходило, и уже другая вызывала смятение в моей душе. Кстати, для себя я никогда не использовал выражение «я влюбился». Оно казалось мне пустым, легковесным, не отражающим подлинного состояния моих чувств. Вместо этого у меня, так сказать, «для внутреннего потребления» звучало «я люблю». На современный слух фраза «я ее любил» звучит, как перевод с американского «я имел с ней секс». Но в те времена в Советском Союзе секса вообще не было, о чем лет пятнадцать спустя нам сказала по центральному телевидению одна энергичная дама. Да и мои душевные томления далеко не всегда совпадали с телесными желаниями.
 История, которую я хочу тебе рассказать, это история первой взаимной любви. По крайней мере, мне показалось, что не только у меня сердце и душа разбились на куски, но и ОНА испытала что-то похожее. Выслушай до конца, а потом скажешь, что ты обо всем этом думаешь.

-Хорошо, начни сначала. Когда ты ее первый раз увидел?

- Сначала я услышал о ней от Витьки Чернова. Он встретил меня новостью, что приехали практикантки-медички, и добавил, что одна из них очень даже ничего. Год назад уже приезжали медички предыдущего выпуска, и мы с Витькой имели у них некоторый успех. Одну я провожал каждый вечер после кино до дома, и потом она позволяла себя поцеловать. Сердцеед Витька целовался даже с двумя. Но мы тогда учились в десятом классе, девушки были на два года нас старше и начинали присматривать себе потенциальных мужей. Так что при первой возможности подруги сменили нас на парней повзрослее. В этом же году мы заканчивали ПТУ, мужиками стали серьезными и рассчитывали на что-то большее.
 На следующий день я столкнулся в дверях магазина с незнакомой девушкой в модном приталенном пальто с капюшоном. Девушка была симпатичная, и я от неожиданности смутился. Она это заметила, презрительно фыркнула и прошла мимо. Демонстративное движение плечом подчеркнуло, что с ней у меня шансов нет. Этим же вечером я увидел ее в кинотеатре в компании с другой, рыжей Танькой. Таньку мы знали, она окончила 10 классов на год раньше нас и пошла потом в медучилище.
- Смотри, - сказал Витька, - вон та самая, про которую я тебе говорил, вместе с Танькой.
- Не слабо! – оценил я новенькую, - Ну что, берем? Ты рыжую, я другую.
- Нет! – возмутился Витька, - Я первый ее увидел.
 Понадобилось минут пять уговоров и обещаний, прежде чем он уступил. Витька – хороший друг. Махнул рукой, вздохнул и сказал:
- Пошли.
Я сделал медовую улыбку и подошел к девушкам.
- Привет, Тань, целый год тебя не видал.
- Привет, - осторожно ответила она мне.
- С подружкой познакомишь? – в темпе продолжил я. Быстрота и натиск были по
моему мнению важнейшие компоненты успеха.
- Знакомьтесь, это Галя, - сказала Танька.
Галя ничего не сказала, но посмотрела на меня со смесью любопытства и презрения. Меня такими взглядами не прошибешь.
- В кино идем? – подключился в разговор Витька. Танька бросила на него быстрый
взгляд, поняла расклад, и Витька ей понравился.
- Идем, - ответила она.
- Мы с тобой сегодня в магазине столкнулись, - сказал я Гале.
- Я помню, - улыбнулась она. Улыбка была немного ехидная, но дружелюбная.
Ситуация, кажется, складывалась благоприятно.
 После кино мы с Витькой ловко разъединили подруг – что было непросто: жили они вместе – и пошли парочками. Я болтал какую-то развлекательную чушь, Галя иногда односложно отвечала, а чаще молчала. Я потом узнал, что она вообще говорила всегда очень мало, почему-то стеснялась. Скажет фразу, смущенно усмехнется и замолчит. О том что эта усмешка относится не ко мне, я сообразил месяца через три.
 А в тот вечер у калитки я привычным ловким жестом притянул ее к себе и попытался поцеловать. Так же привычно и ловко она увернулась.
- Не хочу, - сказала она, увидев, что я опять несколько растерялся.
- Почему? – спросил я обиженно.
- Потому что не люблю целоваться.
- А что ты любишь? – растерянность у меня прошла, и разговор начал забавлять. Но ответ был совсем неожиданным:
- Пиво! – она быстро повернулась, задела мне по носу капюшоном и ушла.


 Ко второму вечеру я готовился основательно – вымыл голову под умывальником, надушился материными духами «Пиковая дама» и взял свой кассетник «Весна 303» с любимой кассетой – на одной стороне «Deep Purple“, на другой „Led Zeppelin“.
 На счет духов ничего сказать не могу, но кассетник я взял напрасно – рок-музыку она слушать отказалась.
 Первый раз поцеловались мы на третий вечер, а на четвертый она загнала меня в стыд до последней степени – хитро улыбаясь сказала, что сегодня днем она была в регистратуре поликлиники и видела мою карточку. Карточкой называлась толстая книга, в которую записывались все мои болезни и обращения ко врачу от момента рождения до настоящего времени. Ничего особенного там не было, но ребенком я болел часто, и книга получилась толстая. Я подумал, что лучше всего было бы провалиться сквозь землю.
- Ну что там, все нормально? – спросил я несколько высокомерно.
- Ага, - она опять хихикнула и неожиданно прижалась ко мне.
 От счастья у меня перехватило дыхание. Я понял, что игра в любовь и дружбу кончилась – я влюбился.
 Следующие полторы недели мы встречались каждый вечер. Был конец марта, днем таял снег, вечером подмораживало. Мы хрустели тонким ледышком на лужах, я болтал без умолку, она говорила мало, смотрела на меня и улыбалась. Два – три раза за вечер мы целовались. Свою первую неудачную попытку я не забыл и старался не пережимать в этом направлении. Впрочем, пивом я ее тоже ни разу не угостил.
 Через две недели мы расставались на месяц – заканчивалась первая половина практики. В начале мая она должна была приехать еще на две недели.
 Бабушка, у которой Галя и Танька снимали комнату, держала постоянного квартиранта – шофера Мишку. Был он с того же села, что и Галя, но после армии остался в райцентре, работал в «Сельхозтехнике» на самосвале и приглядывал себе невесту. К сожалению с невестой получалась задержка. Причин, на мой взгляд, было две. Первая – внешность. Невысокий, коренастый, с широким плоским лицом и кривыми ногами - ну совсем не Ален Делон. Вторая – у него не было лихости и наглости, он был «дерёвня».
 Так вот, дня за два до нашего первого расставания, загадочно улыбаясь, Галя говорит мне:
- Ты знаешь, Мишка мне вчера в любви признался и предложил выйти за него замуж.
- Бедный Мишка, - ответил я.
 В Галиных глазах появилось разочарование.
- А еще он сказал, что ты – бабник, меняешь подруг каждый месяц и, как я уеду,
сразу себе еще кого-нибудь найдешь.
- Ах негодяй! – сказал я притворным голосом и рассмеялся. Зла на Мишку у меня не
было. Приятно побеждать, не прилагая усилий. Но Галя глядела на меня, дожидаясь чего-то другого.
- Чушь всё это, что он тебе сказал – попытался я ее успокоить, - никто мне больше не
нужен, и никого я не буду искать.
 Но она ждала каких-то других слов. Каких? Не знаю. Может быть, признания в любви, а может, как от Мишки – предложения выйти за меня замуж.

- Как, ты до сих пор не признался ей в любви?

Я вообще ей в этом никогда не признался. Помнишь, как в детстве, я прятался от нравившейся мне девочки? Так и сейчас, чем сильнее становились мои чувства, тем труднее было об этом говорить. Один раз я попытался передать ей инициативу и спросил, шепнув нежно в ушко:
- Скажи, а как ты ко мне относишься?
Она отстранилась от меня, посмотрела, широко распахнув глаза, и сказала с непонятной тоской в голосе: «Ты что, сам не видишь?».
 
 На следующий день после ее отъезда я написал ей первое письмо и попросил прислать фотокарточку. Она прислала, маленькую, формата в пол-открытки, и четырехлетней давности. Настойчивые просьбы сфотографироваться и прислать мне настоящую фотографию, а не из периода позднего детства, успехом не увенчались. Больше я ничего не получил.

- Так покажи хоть эту!

 К сожалению, я ее не сохранил. Произошло вот что. Летом, после удачно сданного последнего вступительного экзамена в политех, я зашел в магазин марочных вин и выпил двести грамм «Букета Молдавии». Окрыленный вином и успехом, я неожиданно столкнулся с парнем из нашего села, имевшем странную кличку «Касенька». Кличку эту он получил совсем маленьким, когда взрослые спрашивали, сюсюкая:
- А как тебя зовут?
- Красильников! – гордо отвечал малыш, а вслух получалось «Касенька!».

- Привет, Сергей! – я принципиально не называю людей по кличкам или прозвищам.
- Привет, - он обрадовался, увидев знакомое лицо в чужом городе, - Ты что здесь делаешь?
- В институт поступил, вот отмечаю.
- Значит, в городе будешь жить, - сказал он завистливо.
- Ага! – гордо подтвердил я.
- Подружку тоже новую заведешь? – почему-то спросил он.
- Заведу, - сказал я пьяным голосом. Потом вспомнил про Галину фотокарточку, которую носил всегда с собой, достал ее и добавил
- А с этой у меня всё!
- Дай посмотреть, -спросил Касенька. – Ух ты, какая красивая! Если у тебя с ней всё, можно, я фотокарточку себе оставлю?
«Зачем ему фотокарточка незнакомой девушки?» – с недоумением подумал я, а вслух небрежно сказал:
- Бери!

- Ну скажи, как она выглядела.

 Потрясающе! Невысокая, - мода на длинных «моделей» до нас еще тогда не дошла, и девушки, длиннее метра семидесяти, стеснялись и сутулились. Хрупкого сложения – узкие плечи, тонкая талия, изящные кисти рук, красивые ногти. Форме ногтей я всегда придавал очень важное значение. По ним видно «породу». Длинные, как-то даже неестественно прямые ноги. Никаких тебе коленок шишками или икр бутылками. Пожалуй, ноги – это первое, что бросалось в глаза и выделяло ее из массы еще до того, как ты увидел ее лицо. У нее были гладкие каштановые волосы до плеч, и больше всего она была похожа на актрису Анастасию Вертинскую. Только глаза больше и без того сумасшедшего блеска, который виден на фотографиях Вертинской. Но один дефект всё же был в ее внешности – у верхнего переднего зуба была небольшая щербинка, нарушающая ровную линию. Это сразу бросалось в глаза, стоило ей начать говорить или просто улыбнуться, но странным образом ни сколько не портило внешность, а, наоборот, говоря языком прошлого века, гасило отталкивающее совершенство красоты.

- Ладно-ладно, остановись. Расскажи лучше, что дальше было.

- Да, извини, меня не туда повело. Так вот, через неделю после ее отъезда ко мне в кинотеатре подошел Мишка.
- Ты как, с Галькой-то не бросил?- спросил он.
- Не бросил, - не очень дружелюбно ответил я. Говорить на эту тему с кем бы то ни было, а особенно, с Мишкой, у меня желания не было.
- Женись на ней, - продолжил он заговорщическим голосом. – Девка она красивая. Я ей не нравлюсь, а тебя она любит. Знаешь, отец у нее лесник, денег – прорва. Он по пьянке хвалился: « Как Галька замуж выйдет, я ей с зятем «Жигули» куплю!»
 Я молча пожал плечами и пошел занимать очередь в кассу, за билетами. В моих планах было отвертеться, или, как сейчас говорят, «закосить» от армии и поступить в политех. Жениться, а тем более, столь странным образом получить «Жигули» я не собирался. И вообще, социальный статус или материальное благосостояние родителей моих подружек меня ни когда не интересовали. Мишка был практичнее. Через год он женился на бабе, работавшей заведующей аптекой и уже лет десять твердо ходившей в старых девах. Я как-то поспорил с Витькой на бутылку, что эта «крышка от гроба» (ее Витька так называл) замуж никогда не выйдет, да, к тому же, у нее характер, как у ведьмы. Витька со мной не соглашался и рассудительно отвечал:
- Всё может быть.
 Вскоре после свадьбы Мишка купил ижевский «Москвич» и важно проезжал мимо нас, аккуратно объезжая рытвины на дорогах.
 Проспоренную бутылку отдать мне не пришлось. В отличие от меня Витька не сумел «закосить» и загремел в армию. Вернулся через два года он совсем другим человеком. Веселый характер его исчез навсегда. На небольшой гулянке, собранной родителями по случаю возвращения из армии – отслужил! – он сидел грустный и задумчиво ел чайной ложкой сливочное масло из масленки. Видимо, в армии не хватало в пище жиров. Друзьями с ним мы больше не были.
 Извини, я опять отвлекся. Так вот, за тот месяц, что мы с Галей не виделись, я отправил ей четыре письма и получил четыре ответа, написанные крупным аккуратным почерком прилежной ученицы. Я мог бы писать каждый день, но почему-то стеснялся. Мне казалось, что это будет излишне бурной демонстрацией чувств.
 Долгожданная встреча прошла напряженно. Галя смотрела на меня с непонятной обидой, попытки поймать с ней контакт, как-то сблизиться, окончились ничем.
 Весь следующий день я пытался сообразить, в чем причина, но так ничего и не придумал.
 В тот же вечер Галя не захотела идти в кино. Мы сели в палисаднике на скамеечку подышать чистым весенним воздухом. От аромата сирени у меня кружилась голова. Неожиданно Галя начала говорить. Я не хочу приводить здесь слова, которые она сказала, но всё было неправда и очень обидно. Она умышленно меня оскорбляла. Я сидел молча, слушал и думал, что ответить. В голову ничего не шло. Тогда я подождал, когда она замолчит, левой рукой, которой всё ещё обнимал ее за плечи, слегка отвел от себя, а правой влепил несильную пощечину. От неожиданности она ахнула, распрямила спину и стала медленно вставать. Я удержал ее и грубо сказал:
- Сиди, а то еще получишь.
Она села.
- Посиди и подумай, может, поймешь, чего ты мне наговорила, - сказал я с обидой.
Она промолчала. Минут двадцать мы сидели молча, потом я не выдержал и сказал:
- Иди домой, ничего ты не поняла.

 Следующую неделю я видел ее каждый вечер в фойе кинотеатра, но не подходил. Она тоже не делала попыток сближения, только смотрела на меня каким-то обжигающим взглядом.
 В субботу вечером я после кино не пошел, как обычно, на танцы, а решил покататься на мотоцикле. Медленно, на первой скорости, я ехал вдоль тротуара, высматривая знакомых. Наконец я увидел тех, кого искал. Галя с Танькой шли медленной прогулочной походкой. Я забыл сказать, что Витька сбежал от Таньки к середине второй недели, и Танька снова была девушкой в свободном поиске.
- Привет, Тань, - привычно подрулил я к ней, - поехали на мотоцикле кататься.
- Чего это ты меня, а не Галю приглашаешь? – спросила Танька.
- А чего ее без толку приглашать, всё равно откажется. Она на меня в обиде, -сказал я.
- Почему это откажусь?- вдруг с вызовом сказала Галя.
- Тогда садись, - ответил я вдруг охрипшим голосом.
Галя легко запрыгнула на заднее сиденье моего верного «Восхода», и я дал газ. Но буквально через минуту, при переключении с третьей на четвертую скорость, у мотоцикла оборвался тросик сцепления.
- Всё, приехали!- сказал я Гале через плечо. – Оборвался тросик, и если мы остановимся, то уже не тронемся.
- Что же делать? – испуганно спросила она.
- Ничего, будем ездить, пока не помиримся, - лихо ответил я.
- Я согласна, - сказала Галя и покрепче прижалась к моей спине.
Мир и счастье вернулись на свои места.
 Следующая неделя была неделей безоблачной радости. А потом Галя уехала назад в Ткачевск, сдавать госэкзамены. Я писал ей почти каждый день, так же часто получал ответы. Экзамены она сдала очень хорошо, за что получила распределение в ткачевскую городскую больницу. Но сначала было полтора месяца каникул, и она вернулась домой.
 Между нашими селами - восемнадцать километров грунтовой дороги. Каждый вечер я пролетал их на своем «Восходе», забирал Галю, и мы уезжали куда-нибудь подальше. За то, что я увел самую красивую девушку, местные орлы грозились меня, как минимум, покалечить.
- Ты не боишься ко мне приезжать? – спросила меня Галя в первый же вечер.
- Лучше быть избитым, чем быть трусом! – гордо ответил я.
 К такому ответу не хватало, разве что, кавказского акцента. Конечно я боялся. Для безопасности в кармане куртки я носил гирьку на веревочке – аппарат страшной убийственной силы. Кроме того, во внутреннем кармане лежала огромная самодельная отвертка. Про них я Гале ничего не сказал. К счастью, эти жуткие средства самозащиты так ни разу и не понадобились. Я забирал Галю, мы ехали в поле, заезжали за копну сена, садились на мою расстеленную куртку, обнимались и замирали от счастья. Пару раз я пытался в ласках зайти чуть подальше. Отпор был мягкий, но решительный. И я больше не настаивал. Конечно, для восемнадцатилетнего парня секс - остро желаемое событие. Но ощущение счастья у меня было просто максимальным, и Галин отказ или согласие не могли к этому ни прибавить, ни отнять.
 В начале июля я уезжал в город, поступать в институт. За день до отъезда я сказал Гале, что буду жить в общаге, адреса не знаю и писать пока не буду. Она отнеслась к этому как-то спокойно и ничего не ответила. Следующие полтора месяца я о ней вообще не думал. Новая среда, новые люди, нервные перегрузки на экзаменах. Видимо, внутри меня сработал какой-то блок защиты. Впервые о ней я вспомнил во время той странной встречи с Касенькой. Через четыре дня, прежде чем вернуться домой, я заехал в Ткачевск. Гали дома не было, она работала. Найти ее в огромных корпусах больницы было непросто, но, как говорится, язык до чего хочешь доведет.
 Галя увидела меня, и я почувствовал, как она внутренне напряглась.
- Ты чего это так внезапно приехал? Я на дежурстве, у меня совсем нет времени.
- Я быстро, - сказал я. – Я только заехал сказать, что мне кажется, нам надо заканчивать нашу историю. У нас у каждого своя жизнь, точек соприкосновения нет совсем и вместе у нас всё равно ничего не получится.
Галя презрительно скривила губы, выдержала паузу, потом дрожащим голосом сказала:
- Я тоже так считаю и хотела тебе об этом сказать. Жаль, что ты успел первый, - глаза у нее заполыхали знакомым огнем.
Я повернулся и вышел, вполне заслуженно чувствуя себя последним подлецом.

Студенческая жизнь начинается с колхоза. Весь первый курс нашего механико-технологического пригнали в плодосовхоз убирать яблоки. Сад был гигантский. Нас поселили в бараки, стоящие примерно в середине сада, в четырех километрах от ближайшей деревни. Отряд охранников с овчарками, присланный из Харькова, завершал картину. Охранять они должны были сад, но всем нам казалось, что охраняют нас.
 Первая неделя жизни в колхозе – период бурных знакомств. Всё выглядит очень интересным, веселым и романтическим. Один я, подавленный разрывом с Галей, ходил задумчивый и мрачный. Мои однокурсницы почувствовали во мне что-то необычное и стали сначала заинтересованно поглядывать на меня, а потом, не дождавшись активности с моей стороны, сами проявили инициативу. Я получил несколько предложений встречаться, но вежливо отказался. Недели через две я был переведен из категории «загадочный» в категорию «чокнутый», и меня оставили в покое.
 Из колхоза мы вернулись через полтора месяца, а на следующий день я купил букетик цветов и поехал в Ткачевск.
 Галя оказалась дома и открыла дверь. Но увидеть меня она никак не ожидала. Секунда замешательства, затем она сказала, сверкнув глазами:
- Ты зачем пришел? Уходи, - и закрыла передо мной дверь.
«Когда-нибудь ей всё равно нужно будет выйти из дома,» – подумал я и сел на ступеньку лестничной площадки. Долго ждать не пришлось. Минут через пять дверь открылась, и Галя вышла на площадку. Кажется, она поняла, что я никуда не уйду. Я быстро встал и молча протянул ей букетик. Она взяла.
- Знаешь, ты первая, кому я подарил цветы, - сказал я.
Она ничего не ответила, только посмотрела на меня и улыбнулась. В улыбке было облегчение и радость. Я взял ее за руку. Она руку не убрала, продолжала смотреть на меня и улыбаться. Тогда я наклонился и поцеловал ей руку. Никогда раньше этого не делал. От руки пахло какими-то лекарствами. Я подумал, что, наверное, руки у медсестер всегда так пахнут, и мне вдруг стало ее невыносимо жалко. Я поднял голову, поймал Галин взгляд, улыбнулся, вытер предательски навернувшиеся слезы и сказал:
- Прости меня.
Конечно, я надеялся получить слова прощения, но то, что услышал, было в тысячу раз лучше. Она сказала:
- Пойдем пить чай.

 С этого дня я стал приезжать к ней каждую субботу. Сразу после занятий спешил на вокзал, потом три с половиной часа на электричке, - и я в Ткачевске. Автобусом было на час быстрее, но билет стоил два пятьдесят, а электричкой – восемьдесят копеек. Денег не хватало. Как говорил один мой друг тех лет – «Откуда у студента сало.»
 С Галей я мог провести чуть поменьше двух часов, потом нужно было успеть на последнюю электричку. Назад электричка шла почему-то еще медленнее, и когда я приезжал, было уже полпервого ночи. Городские автобусы ходили только до двенадцати, а пешком до общаги очень далеко. Я сидел до шести утра на вокзале и с первым автобусом ехал отсыпаться.
 Один раз я приехал к ней и увидел, что она стоит в подъезде и разговаривает с каким-то остроносым парнишкой в форме курсанта военного училища.
- Привет, - удивленно сказал я. – Это ещё кто такой?
Парнишка испуганно зыркнул на меня , - он был на голову ниже и на несколько размеров уже в плечах, - и исчез, не уточняя ситуации.
 В этот вечер Галя должна была идти на ночное дежурство, и я пошел ее провожать. По дороге она рассказала, что вчера с подругами ходила на танцы, и парнишка этот там прицепился, тащился за ней до дома, а сегодня вот опять пришел.
 Ревность сжигала меня насквозь. Услышанное не успокаивало, я продолжал расспрашивать, уточнять детали и, видимо, вконец измотал ей нервы.
- Вот не повезет той, кто за тебя замуж выйдет!- раздраженно сказала она.
- Это значит тебе не повезет, - ответил я.
Галя сделала вид, что не расслышала.

 В следующий мой приезд Галя таинственно пошепталась с теткой и сказала, что тетка разрешила переночевать мне у них. Жили они вдвоем в однокомнатной восемнадцатиметровке. Тетка была родной сестрой Галиной матери. Был ли у нее когда-нибудь муж, не знаю, но детей не было. Днем комната служила залом, ночью – спальней. Между кроватями на ночь выдвигалась раздвижная матерчатая ширма. Мне постелили раскладушку на кухне, и Галя сказала, чтобы я до утра оттуда не высовывался. Я подчинился – это было лучше, чем всю ночь сидеть на вокзале. Утром я проводил Галю на работу и вернулся к себе в общагу. Еще через неделю мне опять постелили на кухне. Около часа я лежал и ждал. Потом встал, потихоньку зашел в комнату и прилег на краешек Галиной кровати.
- Ты с ума сошел, - зашептала она мне в ухо, - тетка же здесь!
- Я просто рядом полежу, - шепнул я в ответ и стал потихоньку гладить ее по спине.
Через минуту я то ли уснул, то ли потерял сознание. Очнулся от чего-то мокрого и липкого. Всё лицо и половина подушки были в крови. Кровь шла у меня из носа.

 На следующие выходные я никуда не поехал. Во-первых, было ужасно стыдно за испорченную подушку, а во-вторых, я сообразил, что если не возьмусь самым интенсивным образом доделывать несданные «лабораторки» и чертежи, то вылечу из института. Времени стало вдруг в обрез. Я написал Гале письмо с объяснением ситуации и получил успокаивающий ответ. Испорченную подушку тетка простила, но зачеты сдавать я должен был сам.
 Несмотря на огромные усилия и бессонные ночи сессию я «свалил» плохо. Часть экзаменов пришлось досдавать в зимние каникулы. Так что я остался не только без каникул, но и без стипендии. Денег стало еще меньше. Я решил не повторять ошибку и в свободное время интенсивно занимался. Кроме того, появились новые друзья. Мы обменивались книгами Борхеса и Карпентьера, слушали «Pink Floyd» и «Queen», обсуждали фильмы молодого, но, явно, талантливого режиссера Никиты Михалкова. Гале я писал. Но ручеек писем становился все тоньше и к летней сессии высох совсем.
 Сессия прошла удачно - я получил стипендию и гордо, бывалым студентом, вернулся в родное село. На летние каникулы. Отдыхать.
 Недели этак через три, днем, я шагал в центр, встретиться с друзьями, поболтать, попить пива. Вид у меня был как тогда говорили «хиповый» – желтые вельветовые брюки-клёш, шелковая цветастая рубашка, длинные волосы. Неожиданно около меня затормозил грузовик. Из окна высунулся Мишка:
- Садись, подвезу.
Я сел.
- Я в Ткачевск еду, – сказал Мишка. –Не хочешь к Гальке в гости съездить?
- Поехали, - неожиданно согласился я.

 Галя оказалась дома, но радости на ее лице я не увидел.
- Чего это ты приехал?- неприветливо спросила она.
- Просто так, давно не виделись, - легкомысленно ответил я.
Губы у нее скривились в презрительной улыбке.
- Мотаешься ты ... как сосиска на витрине. - Она неприязненно назвала меня по фамилии.
 Такую грубую лексику она раньше не использовала. Я немного смущенно ответил:
- Извини, - и подумал, что сказать ей мне, в общем-то, нечего.
Я повернулся и пошел на шоссе, ловить попутку домой.

 В ту осень наш механико-технологический угнали в колхоз вместе с факультетом вычислительной техники. Их девушки вполне заслуженно считались самыми симпатичными в институте. Среди них я вдруг увидел одну, самую красивую, с огромными глазами и нежной улыбкой. Как загипнотизированный я пошел к ней знакомиться. Через полгода мы поженились, а еще через год у нас родился сын.

- Это что, всё? Конец истории?

-Не совсем. Галю я видел еще один раз. Была зима. Я полгода, как окончил институт и работал инженером на заводе. Жена заканчивала на год позже – она брала академический отпуск на ребенка – и как раз писала диплом. Денег катастрофически не хватало. Выглядел я как типичный ИТР того времени – поношенное темно-серое пальто с каракулевым воротником, зашмыганная кроликовая шапка, огромный портфель из коричневого кожзаменителя. Мне нужно было в деревню к родителям. В портфель умещалось ведро картошки и ещё оставалось место для куска мяса и банки варенья. Билеты на мой автобус уже кончились. Пришлось покупать на ткачевский до перекрестка, а дальше нужно будет ловить попутку.
 Автобус оказался почти наполовину пустым. Она сидела в переднем ряду у окна. Дорогое пальто с шикарным пушистым воротником и шапка из такого же меха. Красивое лицо в красивой рамке. Как в сказке. Место около нее занимал какой-то парень.
- Здравствуй, -сказал я.
- Здравствуй, - ответила она и повернулась к парню: « Пересядь на другое место.».
Ни слова не говоря, тот встал и ушел в конец автобуса.
- Кто это? – меня удивил ее повелительный тон.
- Никто, Лёнчик, - на Галином лице появилась знакомая презрительная усмешка. Но на этот раз, кажется, в адрес несчастного Лёнчика.
- Рассказывай, как живешь, - я сел на освободившееся место.
- Хорошо. Лучше расскажи ты, что у тебя новенького,- она смотрела на меня и улыбалась.
- Много чего, - сказал я. – Женился, окончил институт, работаю инженером.
- И дети есть? – спросила она.
- Да, конечно, сын. – тут я вспомнил, что сделал целую пачку фотографий жены и сына и везу их родителям, - У меня фотокарточки с собой, хочешь посмотреть?
- Конечно, - любопытство блеснуло в ее глазах.
Я достал черный конверт из-под фотобумаги с самодельными фотографиями. Галя долго и внимательно разглядывала их, потом молча вернула и стала смотреть в окно. Я понял, что допустил ошибку.
- Теперь твоя очередь о себе рассказывать, - бодрым голосом сказал я.
Она не ответила. Минут через пять я не выдержал:
- Может, мне уйти, пересесть на другое место?
Она быстро повернулась ко мне:
- Не уходи, останься, - и снова отвернулась к окну.
Через какое-то время я сделал еще одну неудачную попытку с ней заговорить. В окно она уже не смотрела, но на мои вопросы тоже не отвечала.
 Следующие полтора часа до перекрестка мы ехали молча. Перед остановкой я встал:
- Мне пора, до свидания.
- До свидания, -ответила она.
Больше я ее никогда не видел.

 Года через полтора мы отдыхали летом в деревне у родителей. Я пошел в центр за хлебом и случайно увидел там рыжую Таньку. Не худенькая и раньше, она стала в два раза толще. После обычных приветствий и обмена информацией – кто, где, как, - я задал главный вопрос:
- Галю давно не видела?
- Гальку-то? – переспросила она. – Да давно уж, с полгода. Ты знаешь, - вдруг в Танькином голосе зазвучала обида, - она совсем не меняется, не стареет. Как законсервировали. И замуж не выходит. Ей-то, казалось бы, какие проблемы – пальцем помани, и любой побежит. А она всё чего-то выбирает, чего-то ждет. Не знай уж, чего.

 Вот и закончилась история моей первой любви. Вспоминаю я ее редко, почти никогда. Разве что, как сегодня – дальняя дорога, мягкое купе и стук колес точно такой, как у электрички на Ткачевск.
 Но иногда – не часто, раз в полгода или реже, Галя мне снится. Сны какие-то странные, на грани приятного и неприятного. Я расскажу последний.
 Теплый майский вечер, она сидит на скамеечке под сиренью и ждет меня. Я медленно подхожу, сажусь около нее на землю, кладу голову ей на колени, закрываю глаза и скулю, скулю от счастья как глупый слепой щенок.

Август 2001