Брат-чародей. Короли и пешки

Продолжение. Начало в http://www.proza.ru/2005/11/01-327
_________________________________________________


      Когда утром лорд Станцель вступил в свой заваленный бумагами кабинет, он обнаружил там неожиданного посетителя. В глубине старого огромного кресла замерла маленькая девичья фигурка в не по возрасту взрослом платье. Помягчевший от увиденной картины мажордом заспешил к гостье, а когда в близорукой расплывчатости её общего образа вдруг очертилась жёсткая сжатость губ и заострённость плеч, десять тысяч его морщинок как по команде выстроились в радостную улыбку на всё лицо.
      — А-а, моя королевна заглянула, наконец, к старику? Я уже думал, ты забыла дорогу сюда. Ну и сколько же важных бумаг здесь ты уже успела разрисовать?
      Угрюмое лицо девочки-подростка никак не изменилось при упоминании её старых проказ. Старик подошёл ближе к ней и, чуть наклонившись, сочувственно поинтересовался:
      — Что случилось с моей королевишной? Рыжик опять не стал охотиться на фарфоровых оленей? Или ей не досталась какая-нибудь занятная вещица из бездонного сундука вчерашнего хассанеянского торговца?
      Королевишна Легина подняла взгляд к склонившемуся над ней лицу. Она находилась сейчас в том гадком возрасте-перепутье, когда очаровательное дитя уже исчезло, а до девичьего расцвета кажется бесконечно далеко; когда окружающие лишают подросших детей их привилегий, а взрослых прав ещё не дают. Девочка ещё сильнее сжала худые кулачки и бесстрастно произнесла:
      — Это правда, что если мама родит мальчика, то тогда не я, а он будет наследником?
      Старый придворный отступил на шаг и осанисто выпрямился. Однажды в каком-то запутанных дворцовых коридоров он заметил юркнувшего от него злоумышленника. Целую минуту настороженно выискивал, за какой именно шторой тот затих, пока его сыщицкий азарт не лопнул мелкими смешными брызгами от раскрывшегося за молодецки отдёрнутой портьерой зрелища сидящей на корточках большеглазой пятилетней девочки. Старик крякнул и, оглядевшись на предмет сторонних любопытных глаз, сам присел перед ней.
      Они быстро сдружились; было время, когда редкий день проходил без того, чтобы Легина не перебирала перья на его столе или не катала по подоконнику пресс-папье. Он любил то, с каким интересом она слушает всё, что он ей рассказывал, и ценил ей способность тихо занимать саму себя, когда он часами занимался бумагами или посетителями. Как-то раз, выпроводив очередного просителя, он в шутку заговорил с Легиной о его жадном деле. И тут вдруг оказалось, что Легина, всё это время сосредоточенно изучавшая карту дорог королевства, не только вошла в суть случившегося в её присутствии разговора, но и совершенно верно связала с ним несколько старых дел, в своё время проходивших через кабинет мажордома. Старик задумался — и принял решение взять под свой контроль обучение Легины, с прицелом на её возможное престолонаследие. Не афишируя последнее, ибо по закону указ о воспитании престолонаследника имел право издавать только венценосный монарх.
      С тех пор в его общении с девочкой появились новые нотки; он не упускал любой возможности научения её всему тому, что могло потом пригодиться будущему монарху. И тот вопрос, который сейчас задала ему Легина, он прежде всего воспринял именно как возможность урока о правилах и тонкостях ренийского престолонаследия.
      — О, этот вопрос не простой, но важный, — степенно начал лорд Станцель. — В нашем Королевстве бытует давний обычай, согласно которому трон наследует старший отпрыск царствующей особы. Но это именно обычай, а не закон. История сохранила для нас несколько случаев, когда наследником становился младший ребёнок, минуя ещё живых старших. А ценность традиций Королевства не столько в их содержании, сколько в их многовековой неукоснительности, и только это...
      — Как моя прабабка? — вернула его девочка.
      Морщинки на лице мажордома дрогнули, на мгновение потеряв положенный строй: эта тема была не совсем из тех, о которых принято говорить в полный голос.
      — Да, как славная королева Легина Мореплавательница. На трон взошла она, а не её старший брат. Говорили, что его болезнь не дала ему возможность возложить корону на свою голову.
      Он сделал ударение на последнем слове: официальная версия гласила «слабоумие наследника». Легина-младшая таки хмыкнула: все во дворце до сих пор прекрасно помнили, что за этой вывеской, пятнающей честь королевской семьи, были спрятаны лишь его пристрастие к вину — и неуемное властолюбие Легины-старшей.
      — Но разве я больная?
      — Нет, конечно.
      — Тогда мой отец не должен ждать кого-то ещё, если есть я.
      — А, кстати, от кого ты всё это услышала? — лорд Станцель вычертил сухонькой ладонью неопределенную фигуру.
      — От самого короля. Я подслушала, как он говорил об этом. И он очень ждет, что родится сын.
      И вот тут внимание лорда Станцеля само собой вплыло в то, как девочка произнесла последние слова, вобрав в себя и мгновенную застывшесть её позы, и помертвевшесть голоса, и сухой требовательный блеск больших глаз.
      Распахнув близорукие очи, старик просто смотрел на Легину, словно видел её, угловатую, первый раз в жизни.
      А уже в следующую секунду мельница его ума снова энергично работала, перемеливая щедро сыпящееся зерно всё новых пониманий.
      …О, сколько приятственных минут провёл он, довольно перебирая мысли о собственной наблюдательности и предусмотрительным, подтолкнувшие его заранее и на всякий случай озаботиться надлежащим образованием старшей дочери короля Ригера! Если бы король выбрал её в наследники ренийской короны, а этот наследник оказался уже готов занять своё место — о, доходя в мыслях до этого места, мажордом каждый раз довольно улыбался, предвкушая немногословную благодарность короля. Да, тут он бы ещё раз утвердил себя как незаменимого помощника и советника у ренийского престола… Ну а если бы Ригер иначе решил вопрос о своим преемником, что ж, — легко пожимал плечами лорд Станцель, — с той же основательность и ответственностью он бы взялся за воспитание наследника, кем бы тот ни был.
      И одну лишь деталь не учёл он, а она сейчас немигающее заявляла о себе, взросшей до такой степени, что её уже нужно уже было учитывать.
      Это для него завуалированная подготовка старшей принцессы Легины к её возможной будущей роли была на всякий случай.
      Но она-то сама всё приняла по-детски серьёзно!
      Лорд Станцель, первым отвёдя взгляд, рассеянно заложил за спину руки и подошёл к окну.
      Простая ситуация, простая. Он честно служит Королевству, который уже десяток лет, и точно знает, как прописанные веками правила диктуют поступить в такой ситуации. Он служит королю и прекрасно знает, когда нужно решать дела своим умом и разумением, а когда следует склонять голову перед монаршим решением. Решение же вопросов с престолонаследником входит в прерогативу только короля. Точка.
      Простая, прозрачная ситуация. Ему самому здесь нечего решать и нечего предпринимать. Судя по подслушанным Легиной словам, Ригер пока не видит в ней возможного преемника. Значит, надо ждать, когда король найдёт его. И лучше было бы пока прекратить самовольное обучение принцессы.
      Так отчего же от этой мысли всё его существо ноет едва слышной зубной болью?..
      И дело не в том, что ему частенько удавалось разглядывать в Легине ростки достойного монарха. Кто знает, может кто-то из других детей Ригера, хотя бы ещё и не рождённых, окажется лучше её?
      Дело было совсем не в этом…
      Дело было в том, что всё это время в глубине сердца он, оказывается, надеялся на то, что ещё один монарх взойдёт на трон Рении из под его крыла!..
      Лорд Станцель окинул невидяще-внимательным взглядом сухой старческий облик по другую сторону голубовато отзеркаливающего оконного стекла...
      И что его собственной опыт и мудрость будут служить Королевству и после его ухода…
      Но в реальности всё оказалось слишком просто и прозрачно. Его долг ждать решения Ригера. И он будет ждать… Лорд Станцель чуть ссутулился;  эх, найти бы средство скинуть с плеч пару десятков лет! А ещё лучше все три... И тут же выпрямился, отгоняя от себя пустые мечтания.
      Он будет исполнять свой долг. Но кто осудит его, если он сейчас даст Легине ещё один урок, достойный будущего монарха?.. И вдруг у неё это получится?..
      Лорд Станцель оборотился к Легине, так и не проронившей за всё это время ни звука, увидел побелевшие костяшки сжатых кулаков и безупречную прямоту спины с чуть сдвинутыми вперёд плечами.
      — Мудрый не спорит с неизбежностью. Он принимает все, что дает ему судьба и использует это по своему усмотрению. Если твоя цель зависит только от тебя, от твоих сил и упорства, иди к цели непрестанно и не сворачивая. Если достижение цели зависит от другого человека — не упирайся в своём напоре, но ищи подходы.
      Желание добавить открытым текстом, чтобы дочь смогла наконец найти ключики к сердцу своего отца, к сердцу достаточно закрытому, но ведь доброму же, поглотилось оказавшейся более стойкой рассудительностью. Сказано достаточно, а лишняя щепотка соли может сделать несъедобной кастрюлю супа.
      И верно, сразу после сказанных слов лорд Станцель, внимательно приглядывавшийся к девочке, почти физически ощутил, как опало в ней напряжение, как помягчела угловатость, как затуманились раздумиями глаза. Он перевёл разговор на более беспечные темы, Легина пусть и немногословно, но принимала в нём участие, ни разу не дав лорду Станцелю повода усомниться в её присутствии в их беседе, хоть взгляд её и оставался затуманенным. Когда секретарь внёс почту, она воспользовалась свалившимися на мажордома делами, чтобы тихонько покинуть его. Её уход он заметил только после закрывшейся за нею двери.
      Когда через час секретарь вышел, унося в своей памяти надиктованные ему ответные письма, лорд Станцель расслабленно откинулся в кресле. Кажется, сегодняшний день прошёл не зря. Он ещё раз мысленно вернулся к узловым моментам разговора.
      Значит Легина догадалась о том, к чему он ненавязчиво приуготавливает её?.. Что ж, её проницательность лишний раз подтверждает разумность его действий… Только в отличие от него самого она настроена смертельно серьезно. Впрочем, и эта серьёзность — ещё один плюс для монарха.
      И если она последует его совету и сблизится с отцом, он нисколько не удивится, если Ригер, несмотря на всю свою нелюбовь к дамскому нраву и уму,  задумается о престолонаследнике не в сослагательном наклонении. Старик поцарапал щетинистый подбородок: у его любимицы неплохие шансы. Вполне возможно, что его опыт и мудрость переживут его самого. А чем больше остаётся после человека, тем меньше его самого достанется смерти!
      Мажордом вытянул из стакана гусиное перо, критически оценил его заточенность, аккуратно набрал из хрустальной чернильницы свежеотблескивающих чернил — и рука его вдруг замерла над чистым листом бумаги. Он вдруг отчётливо увидел один возможный расклад.
      Если Легина не сможет заставить Ригера забыть о желании передать корону по мужской линии, а королева родит тому сына.
      В этом случае, если он сейчас не прекратит питать надежды смертельно серьёзной Легины на трон, то вполне может посеять этим зёрна будущей драки за трон.
      Мажордом поднял ладонь к дёрнувшемуся кадыку, словно успокаивая его.
      Хотя… хотя… Королева уже немолода. Да и никогда не отличалась крепким здоровьем. Он вспомнил, как её личный лекарь однажды благодарил богов за то, что Энивре смогла благополучно выносить и родить целых четыре раза. Лекарь был в приличном подпитии, и сомневаться в его искренности не приходилось. Вряд ли королева сможет принести ещё одного ребёнка. Так что стоит ли принимать в расчет такой маловероятный расклад?.. Он успокоённо вздохнул.
      — Пусть всё идёт как идёт… Однако я как-то забыл, что взрослеют не только дети, но и внуки... Кстати, о внуках, — совсем другим тоном произнёс он, потянулся к колокольчику и два раза с силой тряхнул им.
      
      * * *
      
      Как известно, старая дорога в Местанию на пути к своей цели делает откровенный крюк. Её узкая колея поначалу идёт вдоль малозаселенного левого берега Гленмара, потом сворачивает на юг, к Бериллену, оставляя в стороне форпосты когда-то почти непроходимой, а сейчас полувырубленной Корабельной пущи. Когда начинаются отроги Лысого хребта, дорога снова поворачивает, следуя чуть ли не дословно его причудливым изгибам, пока однажды не пересечет очередную горную речку, отличную от своих многочисленных шумных и мутных сестричек только тем, что служит границей между Ренией и Местанией.
      Лучшие времена старой дороги давным-давно миновали; когда-то многочисленные города и торжища, жившие обслуживанием путешественников и купцов, захирели после того, как в Корабельной пуще проложили каменный тракт. В общем, на столичный вкус Гилла все эти забытые богом и начальством редкие деревни и постоялые дворы выглядели весьма убого.
      Нет, он, конечно, был рад неожиданной возможности первый раз так далеко путешествовать — пусть даже и в соседнюю Местанию. Но ехать в другую страну, словно через черный вход?!
      Когда эта мысль отчетливо оформилась, он незамедлительно и, пожалуй, в излишне высокопарных словах высказал её своему спутнику. Кастема в ответ лишь белозубо рассмеялся и пришпорил коня.
      — Да ещё и вместе с этим странным молчуном, — вполголоса пробормотал Гилл. За несколько дней путешествия в компании с немногословным чародеем он незаметно для себя приобрел не очень милую привычку болтать сам с собой. — Дед обещал мне, что я увижу жизнь, совсем другую жизнь... Другие города, другие люди, другие обычаи. И я купился, как последний мальчишка! Ну и что теперь? Пустая дорога и кривые сосны вокруг.
      Гилл обиженно оглядел зимний пейзаж, раскинувшийся перед путниками. Всё вокруг — не жаловавшая прямые линии дорога, деревья, окаймлявшие лысины холмов, редкие сизые пятна небольших озер — всё было аккуратно осыпано мельчайшим снежным бисером. Холодный воздух прозрачен, неподвижен и тих до звона в ушах. Изредка дорога поднималась на вершину холма, откуда далеко-далеко виднелись почти прозрачные горы.
      В расстроенных чувствах Гилл принялся догонять спутника — и, только поравнявшись с ним, сообразил, что тот остановился и пристально рассматривает что-то в кронах растущих вдоль обочины старых лип. Гилл машинально перевел туда взгляд и попытался разглядеть, что же там заинтересовало чародея. Не нашедши на голых ветках ничего стоящего внимания — ни гнезда жар-птицы, ни ларца с драгоценностями, ни на худой конец угрюмого разбойника — он вопросительно уставился на чародея. Тот указующе поднял руку и негромко произнес:
      — Эти совы живут в наших лесах только зимой. Смотри, они нас заметили и хором глядят в нашу сторону. У-у, родимые... И не моргнут.
      — А правда, что если сова будет долго смотреть на спящего человека, тот превратится в мышь? — поинтересовался Гилл.
      — Тише, — попросил чародей. — Спугнешь их... Но-о, Орлик, трогай...
      Всадники снова не спеша двинулись вперёд.
      — Это всё сказки, — наконец ответил чародей. — Хотя лучше в такой ситуации не оказываться. Спать зимой, в лесу — тут не зверушкой станешь, а ледяным памятником самому себе.
      Гилл помолчал, однако недолго.
      — А правда, что они рождаются из каких-то особенных камней? И что если найти такой камень, сделать из него украшение и подарить даме сердца, то пока она будет носить его, её глаза будут смотреть только на тебя?
      — Да нет... совы появляются на свет, как и все остальные птицы. Только мало кто видел их гнёзда: их родина далеко на севере, на пустынной равнине рядом с холодным морем, в котором и летом плавают льдины. Перед суровой зимой, когда эти земли покидает само солнце, птицы улетают вслед за ним на юг.
      — Откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Гилл
      — Я был там.
      От этого простого признания Гилл уважительно взглянул на своего попутчика; а от того, насколько спокойно и даже равнодушно оно было произнесено, у него в сердце заныла сладкая зависть. Когда-то, ещё по молодости лет, он любил представлять себя то отважным капитаном, открывающим удивительные острова, или менестрелем, путешествующим из города в город, покоряя своим талантом благородных отцов города и их прекрасных дочерей. Или мрачным одноглазым генералом, одним движением руки направлявшим преданные ему армии на дикие орды врагов Королевства. Или... Но всё это давно позади — прервал открывшийся поток фантазий молодой человек. Сейчас эти мечты, как сейчас Гилл признавался себе, наивные и детские, уступили место настоящей цели… Его губы тронула чуть самодовольная улыбка, а спина приняла более горделивую осанку. И предложенное хитрым дедом путешествие с чародеем может много ему чего дать. Особенно, если оно перестанет быть таким монотонным и скучным, начал было снова заводиться Гилл, но тут же поостыл: кажется, чародей знает много интересного, можно порасспросить его.
      — А правда, что на севере живут люди с рыбьими хвостами?
      — Слушай, друг, да откуда ж ты набрался этих глупостей? — не выдержал, наконец, чародей.
      — Глупостей?.. А из дедовой библиотеки, — слишком простодушно, чтобы это было искренне, парировал Гилл.
      — Хм... Я знаю, что лорд Станцель собирает толковые книги... рассказы путешественников... и всё такое... Он и меня не раз просил написать, что я видел. Я ведь много где побывал... Но говорить-то я могу, речь сама льется. А сколько ни пробовал написать, сразу немею и всё тут, — чуть сконфуженно признался Кастема. И совсем другим тоном тут же продолжил. — Да только никогда не поверю, что всё, что он сумел собрать, это лишь несколько томов гишторий Химельхисса, «честнага хассанийскага купца».
      Гилл почувствовал, как горячая кровь бросилась к лицу. А ведь и верно — все остальные книги казались ему такими сухими, такими скучными... Он отвернулся, делая вид, что оттирает замерзшие щеки. Было больно даже думать, что он только что выказал себя перед бывалым путешественником недорослем, черпавшим свои познания о мире из детских сказок. Ярких, захватывающих — но сказок!
      — Хотя я не помню там места о том, что из совиного камня можно делать украшения... Да ещё с такими особыми свойствами, — после небольшой паузы добавил Кастема. — Сам, чай, придумал?
      Неминуемо предчувствуя, что сейчас он совсем сгорит со стыда, Гилл только промычал что-то невнятное и ещё сильнее стал тереть лицо. Не дождавшись ответа, чародей неожиданно уважительно закончил:
      — Хм... А красиво придумано!
      — Правда? — Гилл повернулся к спутнику, его глаза загорелись от похвалы.
      — Правда, правда... — беззлобно передразнил его чародей. — Тебя, что, часто обманывали? Или сам любишь приврать?
      — Я? Приврать?! Это... это оскорбление, которое смывается только кровью! — срывающимся мальчишечьим голосом крикнул Гилл и судорожно потянулся к клинку облегченного меча, прятавшегося под тяжелыми складками мехового плаща. Реальность словно задрожала и растаяла перед напором страстного желания ощутить давно мечтаемый шальной вкус победы над всяким, кто только посмеет... Перед его глазами мгновенно пронеслась сценка из старой пьесы, которую он недавно смотрел в Вершинке, Королевском театре. Слова, которые он произнес, были в общем оттуда же.
      — Извини, я ляпнул глупость, — неожиданно примирительно произнес чародей.
      Чувство реальности вернулось вместе с досадой от неудачной попытки с первого легкого движения извлечь меч из ножен. Гилл откинул назад помешавшую полу плаща — и остановился. Запал прошел. Он перевел взгляд на спутника, страшась найти в его лице следы насмешки, — и, кашлянув, произнёс стандартную формулу принятия извинений.
      Они выехали из затенённого лесочка на блестящую под ярким зимним солнцем снежную равнину. Гилл поднял прищуренные глаза вверх и буквально всем своим естеством ощутил легко упавший на него свет. Это блаженное ощущение не задержалось, оставив за собой лишь щемящее чувство ностальгии по чему-то очень хорошему... Но и вспышка грусти тоже быстро растаяла... Гилл совсем закрыл глаза и некоторое время ехал молча, просто подставив лицо под первые, робкие сны солнца о весне...
      — Стой-ка, — вдруг в его дремоту вошел негромкий голос. Вздрогнув, как со сна, он открыл глаза и потянул на себя поводья. На первый взгляд все вокруг было спокойно — всё, кроме встревоженного лица спутника. — Тише. Молчи.
      Следуя направлению взгляда чародея, Гилл принялся внимательно вглядываться в сплетенья ветвей высоких кряжистых дубов, образующих настоящую арку над дорогой в нескольких шагах впереди.
      Его терпение вскоре вознаградилось.
      Неожиданно раздался резкий хруст, затем приглушенное ругательство — и в просвет между деревьями выпала нелепая фигура. Именно выпала — хотя то ли ловкость, то ли просто везение не позволили ей шмякнуться с приличной высоты на землю.
      Человек раскачивался вниз головой, удерживаясь от окончательного падения зацепившейся за ветки рваной хламидой. Он панически махал руками, не то пытаясь ухватиться за ветки, не то призывая к себе на помощь.
      Гилл ахнул и, забыв о предостережении чародея, тут же рванулся вперёд.
      Впрочем, Кастема тоже не стал ждать. Быстро нагнав скачущего Гилла, он хлестнул его коня и ещё сильнее пришпорил своего Орлика.
      — Быстрее! Не останавливайся! Гони, если тебе дорога жизнь!!
      Разбивая подковами коней ледяной наст дороги, всадники ворвались в полумрак деревьев. Изумленный Гилл увидел, как к попавшему в беду человеку уже тянутся чьи-то руки, как из-за соседних деревьев выскакивают бородатые люди и, словно не замечая путешественников, пробегают мимо них.
      Не останавливаясь и не оглядываясь, чародей сосредоточенно летел вперёд. Гилл же не удержался, попытался повернуть голову назад и успел краем глаза увидеть, как человека снова затянули наверх — а через мгновение и дорога, и люди на ней скрылись за поворотом.
      Кастема разжал руки и уже спокойнее откинулся назад.
      — Что это... что это было? — хрипло крикнул Гилл.
      Некоторое время они мчались по инерции, но постепенно перешли на быстрый шаг.
      — «Рыбный» промысел...
      — Что?..
      Чародей скосил глаза на недоумевающего Гилла и рассмеялся:
      — Ты когда-нибудь рыбу ловил?
      — Нет, не доводилось.
      — Это ты зря... Ну так мы сейчас чуть не приняли участие в рыбалке... Только с другой стороны сети.
      — Какая сеть? О чём ты?... Это были разбойники?! — немного невпопад догадался Гилл.
      — Да. Ты спокойно едешь по лесу, как вдруг ни с того, ни с сего, вдруг оказываешься в обычной рыбачьей сети... которую тебе умело сбрасывают прямо на голову. Запутаться в ней проще, чем перерезать... Да и времени на это «рыбаки» обычно не дают. Дубинами они добивают трепыхающуюся добычу.
      Гилл настороженно оглянулся назад — не покажутся ли сзади бородатые лица?
      — Нет, если добыча уходит, погони они не устраивают. Бегают они плохо, лучники из них тоже никудышные. Они ведь действительно рыбаки; летом и осенью ты всех из найдёшь на их тысяче озер. Нам повезло, что под их вожаком сломалась ветка.
      — Так это был сам вожак? — непонятно чему обрадовался Гилл.
      — Да, скорее всего. Если бы на его месте оказался кто-то из обычных разбойников, они вряд ли бы бросились спасать его, начисто забыв о добыче... Люди здесь живут бедно... Очень бедно...
      Кастема замолчал. Гилл принялся задумчиво шевелить губами… А дорога всё струилась между невысокими холмами и болотистыми озерами. Кое-где попадались следы человеческого жилья: то заброшенная рыбачья хибара, то крестьянский хутор с поджимавшими хвосты собаками. Но ни одного человека за заваливавшимися плетнями Гилл так и не увидел, сколько ни приглядывался.
      Так они ехали довольно долго, пока не подъехали к развилке. Чародей остановился и повернулся к Гиллу:
      — По главной дороге мы скоро попадем в селение, в котором есть постоялый двор. Если свернём направо — сделаем небольшой крюк. Но на ночь остановимся в замке старого барона грасс Петтиара и его благородной дочери. Я предоставляю тебе право выбрать.
      Вот тут-то обычно такой разговорчивый Гилл не смог выдавить из себя ни слова. Он только глотнул воздух, как вытащенная на берег рыба, — и восхищенно кивнул!
      
      * * *
      
      — Ой, Кастема, что ж ты так быстро уезжаешь из моего дома? Али боишься чего? — благородная Дороша нарочито озорно прищурила глаза и подбоченилась одной рукой, поднимая второй факел, чтобы предрассветная темнота не мешала её гостям ладиться в путь.
      — Нет уж, Дороша. Ты ищи-ка себе добычу среди молодых и неопытных. А я воробей стреляный, — с укоризненной улыбкой ответил чародей, внимательно проверяя, ладно ли оседлали его коня. Женщина в отчет залихватски расхохоталась:
      — Стреляный? Да уж скорее меченый!
      Кастема машинально поднял руку к виску.
      — Да уж... Некоторым повезло ещё меньше, — махнул он головой куда-то в сторону частокола, на что хозяйка захохотала ещё громче.
      Во двор вышла заспанная служанка со свёртком в руках. Баронесса тут же повернулась к ней.
      — Льешка, сонная тетеря, ну где ты бродишь? Отдай это господам, да живее же! — и тут же с беззлобным «Запорю!» отобрала у неё сверток и сама протянула его уже сидевшему в седле чародею. — Вам припасы на дорогу. Знаю я, чем тут кормят по постоялым дворам!
      И пока Кастема был занят, привязывая объемный мешок с провизией к луке седла, она молча, с чуть погрустневшим лицом, стояла рядом, рассеянно поглаживая Орлика. Как показалось внимательно наблюдавшему происходящее Гиллу, тому эта неожиданная ласка понравилась.
      — Хороший конь.
      — Благодарю, грассина...
      — Ну-ну... Давай-ка без придворных реверансов! — оборвала баронесса Кастему.
      — Спасибо тебе, Дорош. За хлеб и за кров.
      — Да... Будешь в наших краях, заезжай к нам. Ты и твой друг, — повернулась она к Гиллу.
      — Благодарю тебя, высокородная грассина! Гостеприимство этого дома уступает лишь красоте его хозяйки! — каким-то наитьем Гилл понял, что выговор за реверансы вряд ли будет распространяться и на него. Судя по ответному кивку женщины, он угадал.
      — Будьте осторожнее в пути. Что-то у нас в последнее время на дорогах ба-аловаться много стали, — потянула она это безобидное слово, словно вкладывая в него новый смысл.
      Кастема лишь кивнул в ответ и тронул коня. Гилл тоже промолчал, отметив про себя, что чародей, похоже, ни словом не обмолвился с хозяевами усадьбы о вчерашнем неудачном нападении разбойников. А ведь то, что он легкомысленно назвал замком, вряд ли выдержало бы штурм даже плохо вооруженных лихих людей.
      Когда они уже выезжали за ворота, Гилл обернулся, и у него ёкнуло сердце — то ли от того, что в этот момент под ним споткнулся конь, то ли от открывшейся картины. Между беззвёздной высью тёмно-синего неба, сливающегося внизу с чернотой неосвещённой усадьбы, и предутренней тьмой утоптанного снега пополам с навозом — простоволосая женщина в длинном охотничьем кожухе, с беспокойным огнём факела в руке и с грустным взглядом чёрных глаз...
      И снова дорога... Гилл потихоньку начинал привыкать к её монотонности. И к её непредсказуемости. Вот и сейчас закрутилась крутилась мысль — а не считать ли наглым обманом то, что вместо отважного барона, убеленного сединами и боевыми шрамами, вчера ему предъявили какого-то замшелого деда, а вместо обещанной юной красавицы-дочери, — седую страхолюдину с большими крестьянскими руками?
      — Ты не поверишь, но в молодости она была ещё некрасивее, — Кастема словно прочитал мысли Гилла. — Только в ней всегда чувствовалась какая-то внутренняя сила... яркий огонь... который притягивал к себе мужчин — сильных мужчин, больше всего на свете ценивших вкус победы. И они к ней сватались — а она весело смеялась и отказывала им. Наверное, ей нравились совсем другие мужчины...
      Кастема задумчиво замолчал, а Гилл, кусая губы, сдерживался, чтобы не спугнуть ненароком открывшийся поток воспоминаний.
      — Здесь не считалось зазорным воровать понравившуюся девицу... И многие из неудачно посватавшихся были бы рады завоевать гордячку с мечом в руке. Если бы, конечно, она только это позволила! Я случайно оказался в этих местах, когда один горячий барон... Это была почти война. Он попытался взять приступом замок грасса Петтиара. Я помню этот бой — как после ложной атаки возле сторожевой башни они прорвались через главные ворота, как старый барон один сдерживал их, пока мы не подоспели... Как весело смеялась Дороша, с мечом в руках пробивавшаяся к отцу... Как младший Петтиар уже сломанным клинком убил их главаря.
      Даже их кони, казалось, стали тише идти.
      — И сам он был тяжело ранен... Но успел принести нам победу: нападавшие сломались после гибели своего барона. Мы отпустили их, позволив забрать своих раненых и убитых. Как грасс Петтиар гордился своими детьми! А потом... — тяжело воздохнул Кастема, — потом всё изменилось. Сюда дошла война Трех армий... и старый барон потерял обоих сыновей и старшего внука, а его замок оказался почти разрушен. Оставшись только с дочерью, он попытался отстроить старый замок, вернуть славу семье... Но, как видишь, ему мало что удалось...
      Гилл отъехал в сторону; это уже неинтересно. Он попытался представить виденную им Дорошу с мечом в руках в центре схватки, но не очень преуспел в этом: она нехотя поднимала меч и всё оглядывалась на него своими грустными глазами. Тогда он сам взял оружие и разогнал троих разбойников... Нет, их было полдюжины... Точнее, никак не меньше десятка. Короче, все они дружно бросились на колени и стали умолять его оставить им их жалкие жизни... Чу, что это за шум? Это идут три армии? Убирайтесь, оборванцы, сейчас не до вас!.. Он вскочил на верного боевого коня, в одной руке штандарт, в другой — меч. Или лучше копьё? Нет, пусть будет меч — и помчался на грозные звуки далёкой битвы!..
      
      * * *
      
      Ну вот, ещё одна причуда чародея. Ни с того, ни с сего Кастема вдруг резко остановился и устроил что-то вроде привала. Пока у Гилла была надежда, что они скоро снова тронутся в путь, он сдерживал себя; а когда он увидел, как тот собирает хворост для костра, от возможной перспективы провести эту ночь в лесу — солнце-то уже опускается к горизонту! — вспылил и поругался с чародеем. Впрочем, поругался — слишком сильно сказано; Кастема в основном добродушно отшучивался.
      В очередной раз чертыхнувшись в окружающее пространство, Гилл со злостью поддел сапогом обледенелый сугроб и пошел через редкую рощицу куда глаза глядят.
      Прогулка по глубокому, чуть подтаявшему снегу быстро превратила его раздражение в усталость. За несколько дней путешествия довольно сильно потеплело, и под добротным меховым плащом было слишком жарко. Он немного распахнул плащ, с удовольствием ощутив приятную прохладу зимнего воздуха, и побрёл дальше, просто так, надеясь по пути найти что-нибудь интересное.
      А пока ничего интересного не находилось, в очередной раз перебрал в памяти ту занятную историю... От неоднократного употребления она подрастеряла свою притягательность, и Гилл впервые засомневался — а не придумал ли её чародей? Слишком уж не вязалась в его глазах простоволосая седая баронесса с войной за её руку и сердце.
      В конце концов, немного злорадно Гилл пришёл к выводу: всё это сказки. Он ударил по невесть откуда взявшейся ветке, чуть не ткнувшейся ему прямо в глаз, а после её жалобного треска милостиво добавил: но хорошо придумано.
      Вскоре он набрел на аккуратную кучу накиданных друг на друга валунов. Гилл чуть не завилял хвостом от радости и стал тыкаться носом во все щели, пытаясь разглядеть, а что же там может быть спрятано.
      Как назло, тут донёсся оклик чародея. Похоже, тот решил трогаться в путь. Гилл попытался напоследок развалить горку, но камни оказались слишком тяжелы да ещё и примерзли друг к другу. С сожалением бросив прощальный взгляд на нераскрытую загадку, он зашагал обратно.
      И точно, Кастема уже затушил костер и седлал Орлика. Гилл рассказал ему о находке, но тот почему-то совсем не заинтересовался ею. Может, это чья-то могила? — равнодушно предположил Кастема. Гилл затряс головой: нет, слишком уж она большая. Да и откуда в этом лесу набрали столько здоровенных камней? Ладно, поехали, — буркнул чародей, — мы опаздываем. Хорошо, что Гилл в этот момент крепко сидел в седле — а то мог бы и упасть от неожиданности. Вначале просто так сидеть в лесу, а потом говорить, что опаздываешь? Это уже слишком, даже для чародеев!
      ...Как вскоре выяснилось, они проторчали всё это время чуть ли не под воротами Асберилли. Город мало понравился Гиллу. Несмотря на близость гор, его жители предпочитали строить дома из дерева. И хотя двухэтажные хоромы с высокими крылечками и резными ставнями вполне впечатляли, всё ж Гилл не мог отделаться от ощущения, что это просто большая деревня — хотя и довольно зажиточная. По крайней мере, судя по запаху, коров держали, казалось, в каждом дворе. Центр же города — с очищенным от снега тротуаром, мощеным булыжником, с часовой башней, с каменным зданием Королевской миссии и даже с обрадовавшим Гилла театром имел более респектабельный вид. Да и постоялый двор тоже выглядел попривлекательнее развалюх, в которых им приходилось останавливаться.
      После сытного ужина Гилл перебрался поближе к теплой печке. От нечего делать он стал разглядывать посетителей и хозяина, маленького подобострастного человечка, самолично прислуживавшего гостям. Людей было немного. Несколько степенных горожан что-то негромко обсуждали за столом, заставленными давно опустевшими тарелками; трое длинноусых солдат хмуро потягивали пиво; чумазый мальчишка, настороженно зыркавший по сторонам, жадно хлебал жидкий суп,. Было тихо и сонно. Гилл начал уже подремывать, как в комнату шумно ввалилась весёлая компания. Хозяин засуетился — нетрезвые голоса вразнобой требовали «в-вина, и побольше!». Потом один из новоприбывших не смог с первой попытки усесться за стол, чем немало позабавил Гилла и всех остальных… В общем, он не заметил, когда к чародею подсел худой незнакомец с рукой на перевязи.
      — Отвезти, как обычно... чересчур... вчера... борода... не верят, сволочи!.. теперь мне грозит... а я говорю, где вы видели... разве это не... видел своими... борода... — Гиллу отсюда было плохо слышно, о чём говорит с чародеем тот высокий усач с повадками бывалого военного, но подходить ближе он не собирался, почему-то опасаясь, что Кастема улыбнется и добродушно отошлёт его гулять куда подальше. Судя по всему, мужчина пытался в чём-то убедить чародея, а тот ему не особенно верил. И при чём здесь борода, о которой он так настойчиво толкует? Он что, повздорил с цирюльником?
      Кастема опять лениво покачал головой; незнакомец нервно задёргал собственный ус — разговор, кажется, зашел в тупик. С грохотом отодвинув табурет, незнакомец встал и, не говоря ни слова, вышёл. Чуть огорченный пустой развязкой заинтриговавшей его истории, Гилл бросил недовольный взгляд на оставшегося спокойно сидеть чародея. Тот сейчас пытался привлечь внимание хозяина к опустевшей бутылке. С тяжёлым вздохом Гилл устроился поудобнее и стал  потихоньку клевать носом...
      Негромкий шум пьяных голосов, умиротворяющий стук посуды поднялись к высокому потолку и окутали ватным одеялом всю комнату... «А винцо-то дрянь, хозяин!» — сутулый горожанин, сидевший к нему спиной, взмахнул длинной рукой и легко поднял в воздух  тщедушное тельце хозяина. Тот отчаянно забился, пытаясь вырваться из цепкой хватки, и пронзительно заверещал: «Лучшее вино — то, за которое расплачиваются вовремя!». Горожанин отбросил человечка и стал о тбиваться от полетевших в него со всех сторон серых прозрачных шаров с циферблатом внутри., И Гилл с тихим ужасом увидел его лицо — безглазое и безносое, но заросшее огромной чёрной бородой!
      ...Гилл дернулся и выпрямился на стуле. Сердце бешено стучало. «Клянусь своей лавкой, завтра заплачу тебе весь долг!» — горожанин просительно уставился на стоявшего за стойкой хозяина; его куцая рыжая бородёнка пьяненько дрожала.
      Приходя в себя, Гилл уже спокойнее оглядел зал.
      Чародея не было.
      Гилл ощутил словно продолжением кошмарного сна чужую силу, сорвавшую его с насиженного места и буквально толкнувшую к выходу. Что-то было непонятно. Что-то случилось. Замотав головой, он остановился — и повернул к хозяину.
      — Где мой товарищ? Ты не видел, куда он ушёл?
      — Это тот, который разговаривал с капитаном? А он ушёл с ним, ушёл-ушёл, неосторожно это, зря, капитан, говорят, с дурными людьми связался, ну да каждый сам себе господин, лишь бы мне платили за постой, а я человек мирный...
      Гилл скривился, как от зубной боли, и бросился к выходу. Зимний вечер встретил его лёгким снежком. Гилл внимательно огляделся вокруг.
      Никого.
      Судорожно сжал зубы, занывшие от холода ещё сильнее, и побежал по плохо освещённой улице. Мороз тут же ударил его в грудь, убедив перейти на быстрый шаг; но чувство неведомой опасности снова заставило его увеличить скорость. Он побежал быстрой трусцой — и неожиданно почувствовал странное спокойствие.
      Не думая ни о чём, он уверенно двигался, следуя изгибам незнакомых улочек и наугад выбирая свороты на постоянно встречавшихся перекрёстках и развилках. В какой-то момент ножны ударили его по ноге; не останавливаясь, он поправил пояс, тут же услышал шум драки и припустил ещё сильнее.
      В открывшемся переулке рубились чёрные тени.
      В следующее мгновение он разглядел светлый плащ Кастемы — и с воплем и с непонятно как оказавшимся у него в руке мечом бросился на темные спины. На его крик повернулось чьё-то незнакомое лицо, и чужой меч отразил выпад его собственного — а через миг сверкнул ещё один клинок и ему самому пришлось отражать удар.
      Где-то рядом обреченно захрипели — и под ноги грузно свалилось тёмное тело, да и так осталось недвижно лежать. Гилл перехватил меч обеими руками и повёл его плашмя вправо и вверх, с ходу врезавшись во что-то мягкое и тяжёлое...
      «Сзади!» — он рванулся влево, не раздумывая, повинуясь знакомому голосу. Нападавший промахнулся и полетел куда-то в сторону, да на блеснувшее острие, тут же взвыл и схватился руками за бок. Гилл выпрямился и стал с мечом наизготовку рядом с чародеем.
      Но бой уже закончился. Под ногами, на светлом снегу, в резкой позе, лежал грузный человек в темном плаще. А чуть дальше... чуть дальше ещё один. Да ещё кто-то пытался подняться с колен и хрипло дышал.
      — Двое убежали, — из-за спины чародея показался тот самый высокий усач.
      — Т-ты?! — заскрипев от гнева зубами, Гилл бросился на предателя.
      — Стой, это друг! — Кастема успел схватить его за плечи; потом повернул его к себе и с силой тряхнул. — Мы вместе.
      Гилл только кивнул, глядя в незнакомое лицо чародея. А тот уже склонился над лежащим на вытоптанном снегу человеком.
      — Говори, кто тебя послал.
      В ровном голосе Кастемы сейчас было же столько человеческих чувств, сколько в мече, который он приставил к его горлу. Гилл заворожено шагнул чуть в сторону, чтобы стало лучше видно. Дрожащий — от раны, не от страха — человек поднял на чародея прищуренные глаза, в которых плясало злорадное веселье, и с хриплым смехом грязно выругался прямо тому в лицо.
      — Ах ты, собака! — рассвирепел усач. — Да я тебя сейчас...
      Кастема коротким жестом приказал разъяренному капитану не вмешиваться и всё так же бесстрастно произнес:
      — Ты проиграл. Говори.
      Гилл затряс головой — у него вдруг заложило уши, будто воздух стал уплотняться, почти как вода...
      — Ты... ты не сможешь, — в глазах наёмника впервые плеснулся страх.
      — Смогу.
      — Мне заплатили... чтобы я молчал...
      — Это заплатили? — Кастема сорвал у него с пояса кошелёк.
      — Д-да!
      Кастема высыпал себе на ладонь несколько блестящих монет и поднес их к лицу наёмника.
      — Кто тебе это дал? — чётко пропечатал он каждое слово.
      Раненый задрожал ещё сильнее.
      — Лорд Вин-Арц.. — наёмник всхрипнул зарезанной собакой и тяжёлым мешком завалился набок.
      Очень медленно чародей выпрямился — и повернулся к капитану.
      Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Потом усач нелепо крутанулся, ударил руками себя по бёдрам и захохотал с горечью пополам:
      — А я-то, болван, не понимал, почему они меня даже слушать не захотели!.. Ахх-ха-хар-ргх!.. — его смех оборвался настоящим рыком. — Я иду туда.
      — Нет. Мы пойдём вместе, — решил Кастема, потом задумался и с сомнением посмотрел на Гилла.
      — И я с вами! — срывающимся голосом крикнул тот и закашлялся.
      — В этаком виде? — добродушно спросил чародей, склонив голову и улыбнувшись.
      Гилл непонятливо посмотрел на себя, потом — вопросительно — на него. Тот молча, без лишних объяснений снял свой плащ и кинул его Гиллу. Только сейчас до него с запозданием дошло, что он выскочил с постоялого двора лишь в не очень теплом камзоле, да ещё и нараспашку.
      А Кастема уже шагал к ближайшему дому. С громким отчетливым возгласом «Королевское дело!» он ударил эфесом меча по воротам. Судя по тому, как быстро распахнулась калитка, хозяин прятался сразу за ней.
      — Позаботьтесь о раненом. Утром за ним придут, — не дожидаясь ответа, повернулся к своим товарищам и махнул им рукой. — Пошли.
      
      * * *
      
      Утром город напоминал развороченный муравейник. По улицам во все стороны носились посыльные и всякий служилый люд. Когда они встречались с высыпавшими из домов за новостями соседями, приятелями или даже просто шапочными знакомыми — уже не дожидаясь их встревоженных расспросов, сразу кричали на бегу «Спешу, спешу, потом!». На их лицах намертво застыло выражение торопливой озабоченности, под которым они просто прятали свою растерянность. Им бы самим кто рассказал, что происходит.
      Степным пожаром разносились слухи, один нелепее другого. Первой волной прошло, что на Королевское представительство ночью напали разбойники и сейчас оттуда телегами вывозят трупы. Чьи трупы — точно никто не знал, но многие среди убитых почему-то называли лорда Вин-Арцеля, Королевского представителя в провинции. Нет, это из столицы прискакал отряд гвардейцев, арестовал лорда и под конвоем отправил на суд королю. Враки — здесь наш лорд, в местной тюрьме, в одном застенке с главарем разбойников. А зачем это, с разбойником-то?.. Да чёрт этих чародеев разберет. А они-то здесь при чём? Да, говорят, они эту кашу и заварили. Они заварила, а нам расхлёбывать?..
      В этом месте отцы семейств как по команде умудрёно качали головами и предрекали если и не конец света, то уж точно неурожай.
      Когда утром Гилл по просьбе Кастемы сбегал на постоялый двор за его сундучком с письменными принадлежностями, он смог вдосталь насладиться жгучим людским интересом, одновременно опасливым и восторженным. Ну ладно, что малышня остолбенело останавливалась перед ним или с рёвом убегала прочь, к мамке. Ладно ещё, что взрослые и солидные люди настораживались при его приближении, а потом, словно что-то надумав, торопливо ломали шапки перед ним и долго провожали внимательными взглядами. А вот то, что все местные красавицы с двенадцати до пятидесяти лет при виде его пунцово краснели, непонятно чему дурацки хихикали и не менее дурацки выпячивали губки, — это уже было слишком!
      Осторожный шёпот «чародей, чародей» сопровождал его всё короткое путешествие. Знакомые крепкие стены постоялого двора увиделись ему убежищем, и он ускорил шаг.
      Внутри, несмотря на раннее время, было довольно людно. Легкое жужжание, разлитое в воздухе, при появлении Гилла мгновенно стихло. Он сделал вид, что не заметил этого, коротко поздоровался и с деловым видом зашагал в отведенную им комнату. На обратном пути ему чуть ли не пришлось перешагивать через настырно путавшегося под ногами хозяина, по пути вытряхивая из ушей его противно-угодливые «какая честь, какая для нас честь!».
      Когда он, наконец, вернулся в Королевское представительство, то облегченно вздохнул: здесь все были слишком заняты Кастемой, чтобы обращать внимание ещё и на него. Чародей сидел всё там же, в приемной комнате лорда Вин-Арцеля, и что-то выяснял у двух служащих, которые всем своим видом демонстрировали одновременно чувство собственного достоинства и верноподданность. Общее впечатление портила разве что их бледность. Кастема кивком поблагодарил Гилла и тут же отправил его с новым поручением — разыскать усача-капитана.
      Это оказалось довольно непросто. Большинство спрошенных о капитане видели его «как раз здесь, и даже недавно», но дальше шло неизбежное «но...». Гилл задумался: где б вероятнее всего задержался честный служака, счастливо избавившийся от грозившего ему обвинения в нарушении присяги? То есть — где в этом здании он сможет найти и вино, и товарищей?
      Простой расчёт его не подвёл: ещё не доходя до флигеля охраны, он услышал знакомый хвастливо-довольный смех. Похоже, капитан опять рассказывал кому-то свою историю и события сегодняшней ночи — причем каждый раз его повествование звучало по-новому. Если бы Кастема в двух словах не рассказал её Гиллу, он вряд ли бы только со слов капитана смог точно понять и её суть, и детали.
      ...Несколько дней назад, как обычно, в столицу отправили очередную часть собранных в Бериллене Королевских податей. Фургончик с тяжелыми мешками сопровождали трое чиновников и небольшой вооружённый отряд под началом капитана Шекрена. Поездка обещала быть рутинной и без особых приключений: хотя в последнее время и вправду на дорогах стало неспокойней, всё же эта добыча была слишком крупной для сетей разбойников.
      Но на деле оказалось иначе. В первый же вечер на кавалькаду напали — и в считанные минуты перебили всю охрану. Повезло одному капитану: после короткой схватки его сшибли в овражек возле дороги, а потом в горячке грабежа забыли о нём, лежащим в обнимку с валуном.
      Когда он очнулся, наверху уже всё стихло. Он с трудом выполз на дорогу по скользкому склону. В замерзавших лужах крови лежали его товарищи, и падающий снег уже не таял на их обезображенных гневом и страхом смерти лицах. Фургона с серебром не было.
      Падая, он вывихнул руку и сильно ударился головой, но, несмотря на боль, затуманивавшую сознание, сразу сообразил: случилось что-то очень необычное. Слишком много странных деталей. Хотя нападавшие и выглядели, как рыбаки-разбойники, в равных тулупах, грязные и заросшие, они орудовали не дубинами, а армейскими палашами. Он огляделся, внимательно всматриваясь. Поднятая с земли улика рассеяла его последние сомнения.
      Никто из настоящих разбойников не стал бы привязывать клок выкрашенной пакли вместо своей собственной бороды.
      Странности продолжились и после того, как капитан добрался до Асберилли и рассказал там о случившемся, а также о своих подозрениях. Конечно, гонцов с подобными вестями никто не любит, но то, как его встретили, выходило за все рамки. Быстро выяснилось, что ему никто не верит, а когда он стал горячиться, доказывая свою правоту, его самого в отместку стали обвинять сначала в трусости, а потом уже и чуть ли не в сопричастности к нападению. Он вспылил, отвесил оплеуху упрямому чиновнику и отправился на поиски самого Королевского представителя. Впрочем, как оказалось, только для того, чтобы тот, даже не выслушав, тут же приказал взять его под стражу за нарушение присяги и за учинённое в канцелярии дебоширство. Шекрен довольно легко вырвался из рук знакомых гвардейцев и несколько дней провёл, не выходя из дома одной своей весёлой подружки. Его никто не искал, но, как выяснилось позже, за ним следили: иначе как бы лорд Вин-Арцель узнал о том, что он бросился за помощью к приехавшему в город Королевскому чародею?..
      Сейчас капитан мог праздновать победу: Гилл своими ушами слышал, как лорд Вин-Арцель признался в том, что нападение было организовано его людьми и по его приказу.
      Тут Гилл в очередной раз ощутил неприятный укол непонятного чувства, полусомнения-полурастерянности: а почему тот так легко сделал признание, которое грозит ему плахой?..
      В очередной же раз не найдя никакого разумного ответа, он тряхнул головой, выбрасывая эту мысль, и вошёл в просторную, провонявшую потом и перегаром комнату. Капитан обрадовался, завидев его, и стал искать на заставленном бутылками дешёвого вина столе свободный стакан, в который можно было бы налить вина дорогому гостю. Гилл поспешил передать просьбу чародея; к чести капитана, тот тут же стал прощаться с такими же развесёлыми и краснощекими гвардейцами и засобирался в путь. Последнее, в общем-то, заключалось в том, что он заплетающимся шагом добрался до деревянной бадьи, почти до краев полной водой и с размаху опустил туда голову. Отфыркавшись и отряхнувшись, подобно собаке, он заметно протрезвел и подошёл к стоявшему в дверях Гиллу уже четким, парадным шагом. Повернувшись с громким стуком на каблуках, он залихватски отсалютовал своим товарищам, восторженно взревевшим от гордости за него.
      — Капитан Шекрен к вашим услугам, др-рузья!! Да здравствует гвардия!
      Гилл не смог не залюбоваться капитаном, самодовольная радость которого, казалась, освещала всё вокруг.
      — Они не знали, с кем связались! — продолжал своё бахвальство капитан уже на обратном пути. — Капитана Шекрена так просто не одолеть — даже если капитан Шекрен тяжело ранен!
      В подтверждение своих слов он затряс левой рукой, которая до сих пор висела на перевязи. Гилл догадался, что теперь он говорит о ночном нападении наёмников....И странно, что лорд Вин-Арцель, посмотревший сквозь пальцы на бегство капитана из-под стражи, вдруг пошёл на такой риск — подослать к нему наёмных убийц. Да ещё тогда, когда он был вдвоем с Кастемой. Хотя... хотя может быть в этом-то всё и дело? Наверное, он знал, что Королевский чародей может ногой распахивать двери в Королевском же представительстве — и испугался этого? Гилл невольно погрузился в яркие воспоминания этой ночи: недовольный голос уверенного в себе вельможи, которого побеспокоили посреди ночи — «Что там такое?», резкий ответ Кастемы — «То, чего ты боялся!»... бегающие, испуганные глаза лорда... его попытки выкрутиться... обвинения Кастемы... и свой собственный голос, незнакомый, холодно-презрительный — «Моему деду, лорду Станцелю, будет весьма интересно узнать, как в Бериллене справляет свою службу Королевский представитель»...
      Гилл насупился: почему он это сказал? Конечно, упоминание имени мажордома оказалось к месту. Не исключено, кстати — оживился Гилл — что именно оно стало тем последним усилием, которое сломило сопротивление высокомерного лорда. Но почему он это сказал? И почему... почему он тогда побежал... и точно знал, куда бежать?
      Эти вопросы вдруг показались ему слишком пугающими, и он схватился за первое попавшееся, чтобы спрятаться от них. Этим первым попавшимся, естественно, оказались хвастливые разглагольствования капитана.
      — Мы славно разделались с ними. Двое против пяти — славная победа, славная! — тут капитан чуть запнулся, искоса глянул на Гилла и щедро признал. — Но, должен сказать, без твоей неожиданной подмоги нам пришлось бы гораздо туже. Ты храбро вступил в бой!
      А вот эта мысль была так упоительна, что Гилл сладко прищурил глаза и стал пробовать её на вкус, на запах и на цвет — подобно тому, как смакует редкое вино заправский гурман.
      В таком уже немного осоловевшем виде он и вернулся к Кастеме.
      
      * * *
      
      Когда дверь за капитаном захлопнулась и в комнате стало так тихо и спокойно, Гилл решился Кастеме задать заинтересовавший его вопрос.
      — А почему ты именно его решил отправить в столицу? Разве никто другой не смог бы доставить твои письма?
      — Письма и вправду важные. А у капитана есть личные причины позаботиться об их доставке. И, кроме того, — чуть растягивая слова, добавил Кастема, — кроме того, сейчас ему было бы не совсем безопасно оставаться в Асберилли. Наверняка нашлись бы люди, которые захотели бы отомстить человеку, фактически свалившему местного владыку.
      Гилл задумался, переваривая последние слова. Потом, с натугой, задал следующий вопрос:
      — А разве тебе лично ничего не грозит здесь?
      — Хм... Думаю, что мы им не по зубам, — Кастема сделал ударение на слове «мы». — Вряд ли даже близкие лорду Вин-Арцелю люди захотят ещё одного расследования. Да и убедить кого-то, что Королевский чародей, к примеру, в пьяном виде замерз в сугробе — будет очень непросто.
      Воображение Гилла тут же нарисовало ему эту картину и он хохотнул.
      — Кстати, мы тоже скоро выезжаем отсюда. Завтра на рассвете продолжим наш путь.
      — И оставишь здесь всё в таком виде? — опешил Гилл. — Ты ж всё здесь переворошил!
      — Ничего, утрясётся, — буркнул чародей. — Небольшие встряски только полезны... и городам, и людям.
      В комнату вошёл писарь и разговор сам собой прекратился. От нечего делать Гилл стал перебирать бумаги, лежавшие перед ним на столе. На одном документе он наткнулся на очень необычное имя и громко прыснул.
      — Ты что? — поднял на него уставшие глаза Кастема.
      — Извини, не удержался. Но послушай, какое смешное имя: Пражжарю!
      — Ну... Довольно обычное... в Жервадине.
      — И вот красивое: Эстанальсисс.
      — А это хассанеянин... Постой-ка! — зацепился за что-то чародей. — Имена вадана и хассы на одном документе?
      — Да.
      — Дай его мне!
      Гилл терпеливо дожидался, пока чародей не дочитал бумагу до конца, с замиранием сердца наблюдая, как нахмурятся его брови.
      — Ну что там такого?..
      Кастема помолчал и нехотя произнёс:
      — Да, впрочем, ничего особенного. Обычный договор на аренду земли в черте города с целью строительства на ней лавки и склада.
      — Ха! А по тебе не скажешь, что ничего особенного!
      — Странно, что компаньоны в этом деле иноземцы. Да ещё вадан и хасса... Рудокопы, кузнецы, оружейники, любители клепать всяческие железные штуковины — и прожжённые торговцы.
      — Ну и что ж из того?
      — Не знаю, — неожиданно признался чародей. — Но сейчас попробую узнать.
      И в комнате снова замелькали чиновники и посыльные. Примерно через час ситуация прояснилась — хотя по виду Кастемы нельзя было сказать, что он удовлетворён услышанным. Скорее, складки на его лбу стали ещё резче.
      Наконец, Гилл не выдержал и спросил:
      — Ну и что из того, что они собираются торговать здесь своими, как ты сказал, железными штуками?
      Кастема проводил утомленным взглядом последнего чиновника и неохотно ответил:
      — Эх... Хассанеяне не участвуют в предприятиях, если те не сулят хотя бы тройного роста. А самый дорогой железный товар — это оружие. Размеры же уже построенного склада таковы, что имеющегося здесь оружия может хватить на небольшую войну... Только кто с кем здесь собирается воевать? — вдруг резко закончил он.
      И, не дожидаясь новых вопросов, он быстро сменил тему:
      — Кажется, нам не помешало бы немного отвлечься. Не знаю, как ты, но мои глаза устали от бумаг и желают увидеть что-нибудь более приятное для взора... скажем, миску с наваристым супом... или жаркое из баранины с чесночным соусом.
      Гилл сглотнул нахлынувшую слюну и торопливо закивал, целиком и полностью соглашаясь с товарищем.
      
      * * *
      
      Они и вправду на следующий день выехали из Асберилли, только не на рассвете, как вчера обещал Кастема. Гиллу показалось, что он специально задержался для того, чтобы заехать в лавку вадана и хассы.
      Просторное светлое помещёние, с бодрящим запахом свежей древесины и хорошо выделанной кожи, было почти пусто. Гилл мельком оглядел выставленные плуги, уздечки, серпы и заинтересовался непонятной махиной. Пока он изучал странное приспособление, оказавшееся на поверку непривычной разновидностью ткацкого станка, Кастема завёл негромкую беседу с вышедшим из внутреннего помещёния лавки дюжим коренастым мужчиной, похожим одновременно на кузнеца и на позавчерашнюю баронессу. Кузнец кивнул, ушёл куда-то и скоро вернулся с кипой охотничьих ножей. Потом опять же, по просьбе чародея, принес ему длинный обоюдоострый меч, богато украшенный серебром и драгоценными камнями, и ножны к нему, такие же роскошные. Тут Гилл не выдержал и перебрался поближе к прилавку. Кастема крутанул меч, проверил его балансировку.
      — Смотри, Гилл, вот великолепное оружие! И ножи замечательные. Должно быть, хорошо идут.
      — Ничэго, нэ жалуэмсса, — ответил хозяин и почему-то побагровел.
      — Беда на наши д;мы и разорение вокруг! — в наступившей тишине раздался чистый высокий голос с плачущими нотками. Чародей с Гиллом одновременно обернулись к незнакомцу. Ярко одетый изящный мужчина, в котором и слепой в темноте узнал бы хассанеянина, поклонился своим гостям и продолжил свой плач. — Если бы не такие благородные покупатели, как вы, знающие настоящий толк в наших товарах, о чьих высоких достоинствах моя скромность позволяет мне только смиренно молчать, мы бы совсем разорились!
      — Ну-ну! — пробормотал смущенный Кастема. — Я не желал никого обидеть. У меня на родине не очень высокую плату за работу называют «убытком хассанеянина». Но если у тебя, друг, и правда всё иначе...
      — Злая звезда, мой светлый господин, злая звезда! Нас обманули, рассказав, что здешние вельможные господа превыше всего ценят красоту и роскошь убранства своих скакунов (грациозным жестом он указал на добротную конскую упряжь, скромно висящую в уголке) и богато разукрашенное оружие, достойное славы их предков. Но, увы!
      Торговец вздохнул так печально, словно у него сейчас разорвется сердце, и в искреннем порыве прижал раскрытую ладонь к груди. Вадан побагровел ещё гуще. Гилл стал прикидывать, хватит ли веса его взятого в дорогу кошелька, чтобы купить у и вправду бедствующих людей приглянувшийся ему меч. Или хотя бы ножны?.. Кастема сокрушенно замолчал, с искренним сочувствием и открытым сердцем глядя в печальные глаза хассанеянина — одновременно предупредительно сжав Гиллу плечо.
      Наступила неловкая пауза. Быстро спохватившись, хассанеянин снова стал рассыпать цветистые комплименты гостям вперемешку с превознесением достоинств лежавшего на прилавке оружия. В какой-то момент Гилл, начавший уже уставать от этого потока, вдруг насторожился: а кому приятно думать, что его подводят уши — или, хуже того, разум? Он внимательно прислушался к хассе — но тот продолжал говорить именно то, что Гиллу вдруг почудилось.
      Торговец предлагал Кастеме драгоценный меч даром. Даром.
      — О, сердце подсказывает мне, что мой ничтожный дар столь достойным людям сторицей окупится, и высокие звёзды осветят путь в нашу лавку щедрым и благородным покупателям.
      — Прости, друг, я не могу принять от тебя такой дорогой подарок, — Кастема, казалось, был бесконечно расстроен своим отказом.
      — О предвестник моей удачи, поверь мне, это ты окажешь мне услугу, согласившись явить миру правду, что не все хассанеяне сребролюбцы, как рисует нас глупая толпа.
      — В этом-то ты можешь быть уверен, не платя за правду такой высокой цены. Клянусь, я буду всем рассказывать о щедром даре, который хотел сделать мне уважаемый хассанеянин, — простодушно пообещал чародей.
      Гилл был готов поклясться, что по лицу хассанеянина пробежало облачко смущения.
      — О, благодарю тебя, — чуть-чуть через силу сказал он, но дальше его речь снова полилась звонко и гладко. — И благодарю хрустальные небеса, пославшие нам таких дорогих гостей, воспоминания о которых будут долго освещать нашу лавку! Да будет ваш путь так легок, как радостно моё сердце в вашем присутствии!
      Хассанеянин продолжал петь ещё долго; путники уже далеко отъехали от лавки, а его красивый высокий голос все ещё благословлял и гостей, и дорогу, и погоду, и подковы их коней.
      — Ну что? Что ты узнал? — нетерпеливый Гилл заехал вперёд и развернулся почти всем корпусом, чтобы хорошо видеть лицо чародея.
      — А ты? — ответил тот вопросом на вопрос.
      Гилл тут же вынес свой вердикт:
      — Что-то здесь не чисто. Иначе с чего бы это он решил подарить тебе этот меч?
      — Хм... Ты думаешь, он не знает, что вчера произошло? И не узнал нас? Я почти уверен: кто-то из чиновников миссии уже получил от него пару золотых монет. За рассказ о том, что я интересовался его лавкой. Непосвященному может показаться — пути хассанийских торговцев легки и без ухабов; но не всякий знает, как тщательно они устилают свою дорогу золотом. Или дорогими подарками. Нет, — задумался он, — в этом нет ничего странного. Странно другое. Торговля у них и вправду идёт вяло...
      — Да? — задумался Гилл. — Хотя мне сейчас кажется, он был неискренен в своих жалобах.
      — Да, конечно, ты прав. Чем громче плачет хассанеянин, тем довольнее он своими делами...
      Гилл вспомнил о своём намерении помочь бедному торговцу и покраснел.
      — Хасса считает, что всё идёт как надо. А вот его компаньон — тот недоволен. Ваданы... им же сегодняшний медяк дороже завтрашнего золотого. Так что, скорее всего, сейчас они торгуют без прибыли. Если вообще торговля идёт. Кому зимой нужны плуги? Но хасса-то доволен, понимаешь? — развёл руками чародей и, помолчав, добавил. — На что он рассчитывает?
      Путники уже выехали за массивные каменные стены города и теперь продвигались через предместье, среди халуп бедноты, обнесенных плетнями огородиков, навозных куч и прочего мусора.
      — Слушай, а чего ты к ним вообще пристал? — вдруг чего-то осерчал Гилл. — Послушать тебя, так их непонятная торговля хуже грабежа на большой дороге, учиненного самим управляющим провинции!
      — Ты в шахматы играешь? — спросил чародей и после утвердительного кивка продолжил. — Там бывает, что пешка... в нужном месте и в нужное время... значит больше, чем половина всей королевской рати.
      Не совсем удовлетворённый этим ответом, Гилл замолчал. Ох уж эти шахматисты... На вкус Гилла, эта игра была слишком медленной, что ли. И потому неинтересной. Он вспомнил, с каким удовольствием дед растолковывал ему её правила. «Здесь, как и на поле боя, всадник более сильная фигура, чем пехотинец. Хотя уступает башне». «А жалко, что настоящие башни не могут передвигаться, как шахматные? Представь только, как было бы классно воевать, если бы...». «Ну и фантазёр ты у меня. А вот это королевский советник. Самая сильная фигура!». «Это как ты, дед?». «Не смейся, проказник... Пешки. Ими закрываются все фигуры... и ими же игрок легко жертвует ради победы». «А в жизни тоже так?». «Да...». Гилл потянулся рукой к маленькой фигурке. Солдатик обреченно вздохнул, выставил вперёд своё копьецо и, перед тем как послушно шагнуть вперёд, укоризненно оглянулся на Гилла...
      — Ты что, совсем не следишь за дорогой? — сердито буркнул чародей.
      Гилл невпопад замотал головой и отпустил натянутые до упора поводья, одновременно успокаивая коня. Сердце бешено стучало: в той пешке он вдруг увидел самого себя.
      Пешка... Пешка...
      Почему он тогда бежал?
      Почему сказал те слова?
      Пешка?!
      
      * * *
      
      Местания встретила путников неприветливо — туманами и моросящим дождем. Почти два дня они спускались по каменистой дороге, в месиве снежной каши, мимо высящегося справа Лысого хребта, громаду которого большей частью не было видно из-за густого тумана. Иногда им вообще приходилось ехать в такой густой, до белизны, туманной мороси, что они различали только неровную дорогу под ногами коней да по обочинам скалы с редкими кривыми кустами.
      А когда они, наконец, вырвались из туманного плена, то вместе с ним они позади оставили ещё и зиму. Сквозь бурый наст прошлогодней листвы кое-где из влажной пахучей земли уже пробивалась новая трава, а по-девичьи стройные деревья, казалось, ждали лишь первого солнечного дня, чтобы из набухших почек с неслышным стоном прорвалась нежная зелень листвы.
      Вскоре местность снова резко изменилась: лесочки и рощицы растаяли в необозримой степи, в которой всё чаще стали попадаться небольшие селения в обрамлении садов и виноградников. Горы снова превратились в синюю полоску на горизонте — но теперь уже за спинами путешественников.
      Дорога стала заметно многолюднее. В обе стороны постоянно двигались шумные группки праздных путешественников, кавалькады важных господ, конные и пешие отряды солдат, повозки торговцев. Иногда им попадались разноцветные фургончики бродячих артистов, издали заметные от веселого звона колокольчиков и собачьего лая, или одиночки-менестрели. Один из них на некоторое время присоединился к путникам; и эти полдня пения под гитару и декламации наперебой старинных баллад стали для Гилла настоящей отдушиной. Но когда бродяга, весьма довольный полученным серебром, отправился дальше своей дорогой, Гилл снова захандрил.
      После Асберилли начавшая крепнуть дружба вдруг дала трещину. Появившееся у Гилла подозрение хоть и казалось ему слишком нелепым — но всё же он никак не мог от него избавиться. Кастема же произошедшей перемены, похоже, не увидел. С некоторых пор осторожно наблюдавший за ним Гилл заметил, что тот ушёл в какое-то угрюмое молчание и почти не обращает внимания на перипетии их пути. Иногда он, не говоря ни слова, останавливался и разглядывал какую-нибудь деталь местности: стаю воронов, по-хозяйски чувствовавших себя в просторе между небом и землёй; беспокойный рисунок ручья, в котором, как в зеркале, отражался алый закат. В эти минуты Гилл буквально чувствовал исходящую от него тоску и какую-то обречённость — и в ответ молча злился на него, а то и недовольно бурчал.
      Когда по дороге начали появляться первые местанийские города, Гилл повеселел — такими они были светлыми и красивыми. Здешние жители любили строить свои дома из белого камня, который потом окрашивали в легкие розовые, желтые и голубые тона; кроме того, богатые горожане стеклили окна верхних этажей несложной разноцветной мозаикой. Каждая улица или площадь оказывалась непохожей на предыдущую, а столько памятников, барельефов и фонтанов вряд ли бы нашлось и в самом Венцекамне.
      Когда первый архитектурный восторг угас, Гилл разглядел, что почти все постройки и украшения имели несколько потрёпанный вид, а фонтаны, так поразившие его, большей частью не работали. Кроме того, в черте города сложно было найти не то что парк или аллею, но даже просто одинокое деревце, клочок травы или хотя бы цветок в окне.
      Язык, на котором говорили здесь, оказался похож на ренийский, и через неделю Гилл уже запросто болтал на нём. А вот к скорости, с которой говорили местные жители, привыкнуть оказалось гораздо сложнее. В конце концов, он стал почти каждую беседу предварять просьбой «говорить чуть помедленнее». Это помогало. В одном из шумных городов он купил себе что-то похожее на местный наряд: полосатые желто-коричневые чулки, узкий замшевый камзол с расширяющимися книзу рукавами, белый шёлковый шарф, завязывавшийся вместо пояса, странный головной убор с двумя длинными золотистыми шнурами, с концов которых на спину падали такие же золотистые кисточки, и короткий ярко-алый плащ. И был очень доволен собой, пока однажды не увидел крикливую заморскую птицу, своей многокрасочной расцветкой весьма напомнившей ему его нынешний вид. Гилл покраснел и на всякий случай справил себе новые обновки.
      В тот же день он с огорчением обнаружил, что его кошелёк за время путешествия заметно полегчал. Впрочем, это было не смертельно. Дед предусмотрительно снабдил его адресом одного менялы-хассы, у которого он мог бы разжиться приличной суммой. Но для этого надо вначале попасть в столицу.
      Гилл улучил момент, когда после ужина чародей был в относительно расслабленном настроении, и поинтересовался, когда они будут в Серетене.
      — Ты разве куда-то спешишь? — лениво поддёрнул его тот.
      Гилл вспыхнул:
      — Мы, кажется, едем вместе и не мешало бы нам обоим решать наши дальнейшие действия!
      Чародей пристально посмотрел на него. Гилл не остался в долгу и упёрся взглядом в его глаза.
      — Через пять дней, — отрезал Кастема и ушёл в отведенную ему комнату.
      Гилл с облегчением вздохнул. Формально он мог праздновать первую победу над чародеем.
      Но только почему на сердце вдруг стало скверно?..
      
      * * *
      
      Они так и не доехали до Серетена.
      В двух днях пути от столицы путники остановились на ночлег в самом красивом городе из всех, что Гилл видел до сих пор. Давным-давно один из местанийских королей построил в пустынной местности загородную летнюю резиденцию, которую назвал Солнечным цветком, Айча-Нилль. Вскоре небольшой дворец в самом сердце густого парка оброс, как днище корабля ракушками, городом, в котором селились желавшие всегда находиться поближе к ореолу царственных особ. Потомки любившего природу короля уже не столь жаловали Айча-Нилль, но городу это пошло только на пользу: он потерял статус летней придворной дачи, а взамен стал местом, в котором с приятностью проводили время не только знать, но и завзятые театралы, художники, литераторы и прочие доморощенные философы.
      Всё это, а также кучу других интересностей, рассказала Гиллу словоохотливая хозяйка гостиницы в Айча-Нилль. Гостей из Рении она привечала особо, хорошо помня, что её мать оттуда родом.
      Было ещё не поздно и Гилл, еле вырвавшись от хозяйки, отправился в плаванье по незнакомым водам. Когда он в очередной раз упёрся о непоколебимость охраны королевского дворца и с досадой поставил крест на возможности проникнуть хотя бы в парк, уже начало темнеть. С неохотой он отправился в гостиницу — да и заплутал в незнакомом городе. В общем, когда, он наконец, вышел на правильный путь к ней, чёрное безлунное небо уже было всё усыпано звёздами.
      Впрочем, если бы не темнота, ему бы вряд ли удалось незамеченным пройти следом за двумя странными всадниками. Их путь, кстати, тоже лежал в ту же самую гостиницу, что было совсем неудивительно: из случайно услышанного обрывка их разговора Гилл понял — они зачем-то настойчиво ищут Кастему.
      Прячась за углом дворовой пристройки, он подслушивал, как незнакомцы разговаривали с хозяйкой гостиницы. Когда они скрылись за поворотом лестницы, Гилл выскочил во двор и заметался.
      — Ну же... Думай, думай! — приказал он себе. Остановился. Стал считать, какое окно на втором этаже должно означать их комнату. Слава вечным звёздам: рядом как раз растет пирамидальный тополь! Не самое удобное дерево для того, чтобы забираться на него, но жгучее любопытство интерес чуть ли не само, в одиночку подбросило его до высоко расположенных веток. Гилл с трудом добрался до карниза, а уже по его широкой полоске — до приоткрытого по случаю тёплой погоды окна. Прислушался. Там уже о чём-то говорили.
      —...Не называй нас своими друзьями. Какие здесь друзья могут быть для лазутчика и осведомителя?
      — Слишком много боли в твоих словах для трезвого и справедливого обвинения, — это Кастема.
      — Это не моя боль. Это боль моей земли. И не говори, что ты не понимаешь, о чём я...
      Гилл попытался осторожно заглянуть в тускло освещённое окно. Половину его загораживала спина чародея; в оставшейся части был виден край стола с овальным пятном тени от стоящего на нём светильника и скрытая тёмным плащом фигура одного их незнакомцев. Присмотревшись, Гилл с удивлением обнаружил, что это женщина; довольно молодая, но очень бледная и какая-то нездоровая. Весь её жизненный сок, казалось, пошёл в одни глаза — большие, чёрные, блестящие... пугающие.
      Он снова отодвинулся назад, под защиту стены. Разговор пошёл тише и неразборчивее. Голоса Кастемы и чужого мужчины сплетались в тугой узел; женского голоса он так и не услышал.
      Разговор закончился внезапно. Незнакомец возвысил голос не то до плача, не то до проклятья. Резко наступила тишина. Потом в комнате беспорядочно задвигались. Громко хлопнула дверь. И снова стихло. Гилл заглянул в окно: Кастема стоял в той же позе. Потом он попытался прикинуть, успеет ли спрыгнуть на землю, пока не появятся странные гости. Решил не рисковать. И точно, две фигуры вылетели во двор буквально тут же. Не говоря ни слова, они вскочили на оставленных во дворе скакунов и исчезли за воротами.
      Немало озадаченный всей этой сценой, Гилл уселся поудобнее и решил чуток переждать, чтобы не появляться перед чародеевы очи сразу после ухода его гостей. Но этому помешал резкий голос Кастемы:
      — Ты войдёшь через дверь — или тебе открыть окно?
      Чуть не упавший от неожиданности Гилл сипло пробурчал:
      — Да ладно...
      С честью преодолел обратный путь и уже на земле с тоской оглядел себя: вот он каков, храбрый искатель приключений... Хоть сейчас отправляйся на рыночную площадь просить милостыню, и никто в этом перепачканном неудачнике не узнает внука королевского мажордома.
      Эх-х! А на большее он, кажется, и не способен!..
      Еле волоча ноги, он вошёл в здание и поднялся наверх, с усилием заставил себя надавить на тугую дверь комнаты. Чародей уже сидел за столом. Взгляд Гилла приковали его ярко освёщенные руки, крепко сжатые в кулаки. Кастема повернул к нему непроницаемое лицо — и что-то в нём дрогнуло.
      — Ложись спать, — мягче, но всё с теми же непререкаемыми интонациями произнёс он.
      Гилл кивнул и направился к своей кровати...
      
      * * *
      
      Сладко потянувшись, ещё в сонной дрёме, Гилл лениво приоткрыл глаза.
      Это что — чародей так и просидел всю ночь?
      — Приведи себя в порядок и скажи хозяйке подавать нам завтрак. И счёт, — даже не повернувшись к нему, приказал Кастема. Гилл набычился: да что он о себе воображает! Тем не менее, послушно встал и поплёлся выполнять его поручения.
      Хозяйка, такая словоохотливая и приветливая ещё вчера, сегодня оказалась не в настроении. Она равнодушно приняла от него заказ и нарочито быстро заспешила по своим делам. А когда беседовавшие о чём-то постояльцы вдруг замолчали при его приближении, ему вдруг на мгновение почудилось, что он опять очутился в Асберилли. Гилл нахмурился и положил в солидную копилку незаданных чародею вопросов ещё один.
      Завтрак гостям накрыли на веранде, под голой паутиной виноградных лоз. По раннему утру солнце ещё пряталось за домами, и от настойчивого ветерка было зябко. Гилл задумчиво жевал отбивную и пересыпал из кучи в кучу свои вопросы, догадки и подозрения. Вдруг ему повезло: в запутанной головоломке блеснула новая догадка, которую он тут же, не сдержавшись, почти наобум брякнул:
      — Это были здешние чародеи?
      Кастема кивнул. Обрадованный удачей Гилл решил дальше развивать своё тактическое преимущество.
      — А узнать, что я... за окном, тебе помогла твоя магия?
      Чародей почти засмеялся.
      — Да нет... Я просто стоял у окна и видел, как они приехали. А потом и тебя.
      Гилл покраснел и замолчал. Но незаданные вопросы грызли его изнутри сильнее изжоги.
      — А в чём они тебя обвиняли? — как можно более невинным тоном спросил он.
      Звякнул стакан. Кастема невидящими глазами смотрел куда-то вперёд. Гилл испугался: в них плескалась что-то, похожее на боль.
      — Мы сегодня... сейчас выезжаем домой, — медленно произнёс чародей.
      — Т-ты что надумал? Я т-те!..
      Гилл вздрогнул и обернулся на неприятный шум: внизу, по узкой улице вели пьяного горожанина; тот вырывался и ругал слуг. Гилл презрительно скривился. Развернулся обратно и попытался выловить из метавшегося хаоса вопросов первый попавшийся. Хватило его, однако, только на очумелое «А?..»
      — Да. Хватит. Назад.
      — Ну погоди, доберёмся домой, я т-тебе!..
      Подземные боги, да заткнётся он?! Гилл почти с ненавистью посмотрел на источник дурного крика.
      Не говоря больше ни слова, Кастема встал из-за стола и ушёл. Гилл поддел на хлеб кусок мяса и, жуя на ходу, бросился вслед за ним.
      Выезжали в гробовом молчании осуждения. Гилл с вызовом оглядел всех и каждого — и тех, кто высыпал во двор, и тех, кто выглядывал из окон гостиницы. Но никто не сказал им и слова.
      С главной улицы Кастема уверенно свернул на незнакомые переулочки и, не дожидаясь неизбежного вопроса Гилла, пояснил:
      — Поедем ближайшей дорогой. Через Корабельную пущу.
      А дальше началось. Сначала они чуть было не столкнулись с мчавшими во весь опор молодыми безрассудными всадниками. От неминуемой беды их спасла только реакция чародея. Потом, шагов через сто у Гилла лопнула подпруга и он едва не свалился на камень мостовой. Пока они чинили упряжь, у Кастемы срезали кошелёк — но он в последнее мгновение успел поймать воришку за руку.
      — Лучше сам отдай, — пригрозил чародей.
      Вертлявый мальчишка сунул ему неудавшуюся добычу, вырвал руку и скрылся в толпе.
      — Эх, где наша не пропадала!.. — подкинул Кастема спасенный кошелёк.
      Гилл с бешенством посмотрел на непонятно отчего повеселевшего чародея — и сам неожиданно засмеялся вслед за ним: злой смех, и вправду, казался лучшим ответом на всю эту дурь.
      Только после этого Йовра, не знающая чувства меры богиня неприятностей и мелких пакостей, немного отстала от них.
      Но её родная сестра Сеттена, без устали ткущая узоры счастливых развязок и благополучных исходов, к ним так и не вернулась...
      
      * * *
      
      За деревьями мелькнул рыжий язычок костра. Гилл перехватил поудобнее кипу хвороста и зашагал вперёд по мокрому снегу, по пути теряя плохо закреплённые ветки. Дойдя до места привала, он облегчённо скинул с себя груз и стал наблюдать, как над огнем ладят котелок.
      Гилл теперь с грустью вспоминал кажущуюся монотонность их путешествия в Местанию. Только сейчас он смог разглядеть за ней лёгкость пути и удачливость путников. Да у них тогда даже встреча с разбойниками оказалась приятным развлечением!.. Поёжившись, он вспомнил последнее нападение, во время которого старый Грач потерял ухо, а его зять, вялый детина, вообще остался на месте схватки, приваленный грудой могильных камней...
      Теперь они постоянно ехали в сопровождении других путников. Кастема внимательно следил, чтобы вдруг не остаться в одиночестве. Из дорожных баек Гилл попутчиков, кстати, быстро выяснил, что подобное сбивание в кучу — практически единственный способ безопасного движения небогатого или торгового люда. Иногда их разношёрстный караван растягивался вереницей повозок и фургонов на сотни шагов. Правда, безопасность они покупали за счет скорости. Караваны ехали медленно и могли останавливаться на привал по нескольку раз в день.
      Слава вечным звёздам, этот ночной привал должен стать последним. До Венцекамня осталось несколько часов пути даже с их скоростью идущего к мяснику вола. Последняя ночёвка на свежем воздухе — и... Тут высокий астарен с лошадиным лицом и с ехидным прозвищем Шрам-в-отставке, без лишних слов взявший на себя руководство отрядом путешественников, заметил, что Гилл болтается без дела, и зарядил его за новым хворостом.
      — Или ты ночью полезешь греться под своего коня? — этой солдатской остротой закончил он своё короткое распоряжение.
      — О нет, что ты, я ни за что не повторю ошибки твоей матери! — с наивным видом запротестовал Гилл.
      — Ты это о чём?..
      Шрам-в-отставке, как давно понял Гилл, отнюдь не отличался сообразительностью.
      — А что? Я что-то не то сказал? — Гилл простодушно вперил в него удивленный взгляд.
      Астарен тупо оглядел спутников, давящих в рукавах хохот, на всякий случай грозно выругался в воздух и стал остервенело раздавать распоряжения. Люди засуетились, а Гилл, злорадно улыбаясь, пошел за новой порцией хвороста.
      Кстати, Кастему Шрам-в-отставке старался не трогать, хотя если уж кто и знал, что это чародей, то уж точно не этот солдафон.
      А с Кастемой творилось что-то неладное — словно та боль в глазах выросла и растворилась в его теле. Гилл пару раз попытался завести с ним разговор об этом, но тот каждый раз резко обрывал его. Однажды Гилл прямо спросил его — не наслали на него эту какую-нибудь порчу те чародеи? Кастема гневно набросился на Гилла и приказал ему выбросить из головы всю эту дурь! Они его друзья; ну поссорились, с кем не бывает!
      Гилл вспомнил тот подслушанный разговор — и промолчал. Если Кастема хочет так думать, это его право. Гилл же не обязан быть таким наивным и добреньким, но и раскрывать кому-то правду о жизни он тоже не обязан...
      ...Запах из котла дразнил и не давал забыть о том, как он проголодался. Едва дождавшись долгожданной команды «Налетай!», Гилл очутился в первых рядах и протянул жене Шрама-в-отставке две оловянные миски.
      — Гляди, лопнешь! — и если бы не его проворность, летела бы его посудина, кувыркаясь, от удара толстой бабищи.
      — Вторая порция моему товарищу. Он там, ждёт меня, — и махнул головой в его сторону.
      С чуть подобревшим лицом она взяла протянутые миски и щедро навалила в них жидкую кашу с редкими островками мяса.
      — Он у тебя, что, болен? — сочувствующе спросила она.
      Гилл неопределенно мотнул головой и заторопился обратно, пока металл посуды не перенял от каши всё её тепло. Сейчас, когда Кастема похоже и вправду приболел, заботиться об их нуждах приходилось ему одному. Вздохнув, Гилл в очередной раз подумал, что у чародея это получалось лучше.
      Проходя мимо фургона местанийцев, он заметил, как те, уже отужинав, вытащили квадратную доску и расставляют на ней тёмные и светлые фигуры. Гилл зачем-то остановился и уставился на шахматы. Жар каши, дошедший до пальцев, вернул его в реальность. Он почти бросил свою ношу на грязный снег и схватился за мочки ушей. Потом краем плаща подхватил миски и в целости и сохранности донес их до повозки, где его ждал чародей. Повозка принадлежала семейной паре лекарей, буквально заставивших Кастему разделить с ними путь.
      К зацепившей его мысли Гилл вернулся только после того, как тщательно подобрал последние кусочки каши. А мысль-то стоила того, чтобы к ней вернуться, довольно улыбнулся Гилл: в последние дни он и думать забыл о собственной пешечности в руках чародея. С последними крупицами наслаждения он облизал ложку и с жалостью уставился на дно почти чистой мыски.
      Кастема всё ещё возился со своей долей. Ел он без удовольствия и, заметив жадный взгляд Гилла, брошенный в его миску, протянул ему её.
      — Будешь? Я чего-то не хочу.
      Гилл наотрез замотал головой и на всякий случай пошёл прогуляться по лагерю.
      Ноги сами вынесли его к игрокам.
      — Ах, ты так?... А мы тогда вот так!
      — Испугал пожар поленом!
      — Нда... Сейчас... Напал!
      — Я вижу...
      — Ещё раз напал!
      — Ушёл, ушёл... Вот тебе! А вот ещё! Всё! Кончено!
      Обескураженный игрок почесал затылок и, тяжело вздохнув, предложил:
      — Давай ещё!
      — Что ж, давай... А ты, пацан, умеешь играть? — обратился его партнер к стоявшему рядом Гиллу. Тот кивнул. — Тогда садись сюда. Смотри и учись!
      Впервые в жизни игра захватила Гилла целиком и полностью. Он будто вошёл в неё, в её хитросплетения и едва уловимую стороннему наблюдателю стратегию. Две армии схватились не на жизнь, а на смерть в ожесточённой и упорной битве. Всё новые и новые фигуры с тихим стуком исчезали с доски. Светлая армия в отчаянном порыве бросила в пекло схватки советника; ещё бы немного удачи — и он бы спас своих теснимых по всем фронтам товарищей. Но маленький зевок — и вместе с высокой фигурой погибли все шансы светлых на победу.
      Местаниец, проигравший второй раз подряд, крякнул, смёл фигуры с доски и пробурчал: «Ладно, давай уже спать».
      — Хороша игра, правда? — поделился радостью с Гиллом его более удачливый товарищ.
      — Да, точно. Хороша... Только ведь и всадники, и советники, и короли... Они ведь тоже пешки? — медленно поднял на него широко раскрытые глаза Гилл.
      — Ты чего, пацан? Вина перепил? Или мухоморов объелся?
      Не отвечая ни слова, Гилл чётко повернулся и замаршировал прочь, как тогда капитан.
      Ать-два, ать-два! Здор;во, братцы пешки! Ура-а-а! Здравия желаем... кому?
      Кто?
      Он зашагал к повозке. Кастема ещё не спал. Без лишних предисловий и очень сжато Гилл рассказал ему о том, как тогда выскочил со двора, и бежал, не зная куда; о том, как непонятно почему бросил лорду Вин-Арцелю ту реплику о своём деде, мажордоме. Не останавливаясь, тут же напомнил о невероятном совпадении, которое спасло их тогда от разбой...
      — Хорошо, — Кастема оборвал бурный поток его воспоминаний. — Это всё так. И что из этого?
      — Это я тебя хочу спросить... — завелся Гилл и вдруг почему-то сбился.
      — Вот именно: что ты этим хочешь сказать? Или спросить? Это ведь одно и то же.
      Гилл задумался. Его подозрения и догадки, оказывается, были туманны, и резонная просьба чётко сформулировать их привела его в замешательство.
      Он напрягся, несколько раз попытался что-то произнести — и, в конце концов, головой в прорубь честно признался:
      — Не знаю.
      Чародей одобрительно кивнул и, не спеша, сосредоточенно, начал:
      — Вернёмся на постоялый двор. Ты уснул. Потом что-то тебя разбудило. Так?
      — Так.
      — Ты не увидел меня и удивился. Да?
      — Да. И даже испугался.
      Кастема кивнул.
      — Но ты всё равно мог решить дождаться меня там. Так?
      — Так, но что-то толкнуло меня...
      — Не спеши. Хотя, пускай. Тебя что-то толкнуло. И что-то указывало тебе путь. Да?
      — Да! Да!
      — А было тогда же ещё что-то такое же? Что вело тебя? Или заставляло действовать против твоей воли?
      Гилл задумался и, наконец, произнёс:
      — Нет. Тогда — только это.
      — Значит, когда ты решил броситься нам на помощь, хотя тебя могли и убить в схватке, — это было твоё решение?
      — А?.. Д-да, моё! Я увидел тебя и что-то заставило меня... То есть, это не то что-то; это... Ну сам я так захотел. Правда! — Гилл чему-то повеселел.
      — Я верю тебе. И дальше, решение пойти с нами разбираться к лорду Вин-Арцелю, оно тоже было только твоим?
      — Моим! Да я б тебя не простил, если бы после всего... после того, как мы стояли меч к мечу, ты бы вдруг ушёл без меня! — Гилл рубанул воздух рукой.
      Кастема облегчённо вздохнул.
      — Это и есть то, что важно, — помолчал. — Остальное... мы ли приходим на перекрёстки судьбы, или нас туда приводят... это неважно. Главное — это решения, которые мы принимаем. Сами принимаем.
      Гилл покраснел, по-детски улыбнулся, вскинул голову, заливисто рассмеялся... А когда Кастема присоединился к его счастливому смеху, захохотал во всё горло. На него впрочем тут же сердито зашикали с разных сторон, но это совсем не испортило ему нежданную радость...
      Много позже, лежа в коконе одеял и разглядывая мерцающие звёзды, он вдруг вскинулся:
      — Кастем, а Кастем! А ты что, вдруг решил пойти не туда, куда тебя ведут?
      Но лишь тишина была ему ответом.
      Наверное, чародей уже спал...
      
      * * *
      
      Королевский чародей Кастема протянул руку и взял со столика у изголовья кровати хрустальный стакан с водой. Ею всё равно не залить внутренний огонь, но хоть на мгновение придёт облегчение.
      Наконец-то он дома. Он даже не стал заезжать в башню, это сырую каменную махину с крохотными окнами. Ни одна стена не защитит сейчас от выбравшей его напасти, но дома всё же легче.
      Он отпил воды, откинулся на белоснежную подушку и провёл рукой по шёлковой поверхности одеяла. Насколько Кастема был неприхотлив в путешествиях и походных условиях, настолько любил тёплый уют в своём доме. Собственно, дом не совсем его: он много лет арендует его у одного богатого горожанина, и только выросшая с годами легкомысленность не давала ему совсем выкупить дом. Хотя, может, это и к лучшему...
      Из-за полуприкрытой двери раздался шум шагов. Кастема насторожился: его новая служанка владела профессионально-неслышной походкой. Значит, гости. Но кто бы к нему мог сейчас прийти? Прошло слишком мало времени после его возвращения. Впрочем, один человек способен услышать эхо его шагов в лёгком ветерке. Кастема улыбнулся — за открывающейся дверью показался знакомый силуэт Кемеши. Круглым бочоночком вкатилась она в его комнату и нарочито весело затараторила:
      — Э, брат, что это ты надумал, а? С чего это ты решил болеть? Поваляться в кровати, чай, захотелось? И то дело: вечно с седла не слазишь, столько дорог исходил... Не грех и отдохнуть.
      — Да уж, Кемешь. От тебя ничего не скроешь. И сам не спрячешься!
      — И даже не сбежишь! — ухватилась она за его слова. — Я так редко вижу тебя, что намерена провести ближайшие дни почти безвылазно в твоём доме. Скажу чуть больше — даже рядом с твоей кроватью, если понадобится.
      — А что скажет Чень! — делано испугался Кастема. — Вдруг приревнует тебя ко мне, придёт разбираться?
      — Придёт, придёт. Только завтра. Сегодня я его отговорила.
      — Э-э, вы это что! — всерьёз обеспокоился чародей. — Я отдохнуть хочу. Сам. Один.
      — Угу. Ты и будешь отдыхать. Больше скажу: ты будешь и лечиться. Ты забыл, что до того, как войти в Круг, я была лекарем?
      — Ты хочешь сказать — училась на лекаря? — ехидно уточнил Кастема.
      — А вот и не надо! — чародейка гордо вскинула голову. — Я успела и попрактиковаться. Недолго, правда...
      — Недели три было? — не унимался Кастема
      — Отстань, надоеда!
      Она взмахнула руками в отталкивающем движении и неожиданно заговорила совсем о другом.
      — Взбунтовался?
      Кастема взглянул в ставший жёстким прищур её глаз — и кивнул в ответ.
      — Ох, и неймётся же тебе... — тяжело вздохнула она. — Но хоть есть за что?
      — Слишком много знаков... И они всё ложатся в один узор, в одну мозаику...
      — И это... так серьёзно?
      — Да.
      Они оба замолчали. Потом Кастема, не глядя на неё, произнёс:
      — Там готовится война.
      — Опять?
      — Нашему хозяину всё мало. Он уже слопал Светень и Вешкерию, а сейчас, похоже, настал черёд Местании.
      — Замолчи! — испугалась чародейка. — Не говори так!
      Наступила неловкая тишина. Потом Кемешь снова заговорила.
      — Извини. Но я не хочу это слышать!
      — Это ты меня извини. Но раз уже такое дело... Дай-ка я дам распоряжение, чтобы тебе приготовили комнату.
      — Не надо, — Кемешь скромно опустила глаза, — я уже сама обо всем договорилась с твоей новой служанкой... как её, Фаюнг? Кстати, что стало с Лисси?
      — Она вышла замуж и уехала с мужем в деревню.
      — Да она же старше меня!
      — А тебе-то кто мешает? — улыбнулся Кастема. — Или Чень не хочет?
      — Да мы-то с радостью — но кто же поднимается через три ступеньки? После тебя, Кастема, только после тебя! — она засмеялась и ушла хлопотать о чём-то женском по хозяйству.
      Кастема прикрыл глаза. Хоть разговор и утомил его, но впрочем сейчас он чувствовал себя немного лучше и чище. Огонь внутри поутих. Кемеши и вправду не было нужды возиться с микстурами и мазями: она способна снимать боль одним свои присутствием. «Хороший дар для чародея» — пробормотал Кастема и провалился в сон...
      Когда начало смеркаться, Кемешь разбудила его.
      — Сейчас не надо спать. А то что ночью будешь делать? Кроме того... к тебе, кажется, скоро будут гости.
      Кастема кивнул, с трудом поднялся и привёл себя в порядок. Чтобы не было видно и следа немощи.
      — Есть будешь? — поинтересовалась Кемешь.
      — Да. Причём много и с удовольствием.
      — Тогда подожди немного. Фаюнг подаст вам всем.
      Он не стал уже уточнять, кому это «всем». Тем более, что скоро само выяснилось: Кастеме и лорду Станцелю.
      Мажордом пришёл в хорошем расположении духа. Он не стал слишком затягивать неизбежный танец светского приветствия и довольно быстро перешёл к тому, зачем явился.
      — Мой внук только и говорит, что о тебе и о ваших подвигах. Впрочем, вести о них дошли сюда уже давно. Мы получили твои письма. Дело, право, хоть и неприятное, но не сложное.
      — Вы, кстати, не отослали моего нарочного обратно?
      — Нет, как ты и просил. Его отправили служить в одну из северных провинций.
      — И, наверное, в самый-самый медвежий угол?
      — А иначе и нельзя: служебная этика! — мажордом казался огорчённым. — А что будет с самим виновником... э-э... неприятностей, ты не спрашиваешь?
      Кастема пожал плечами.
      — Лишат права занимать Королевские места. Может, вернут из его состояния часть награбленного.
      — Браво! Ты прекрасно разбираешься в дворцовых интригах, — лорд Станцель с шутливым почтением склонил перед чародеем голову. — У него есть влиятельные родственники. Но его тоже отправят в ссылку. Впрочем, все будут только рады, если он вдруг уедет за пределы Рении, да и решит остаться там навсегда!..
      — Благоговею перед королевской справедливостью! — во взгляде Кастемы не было видно ничего, кроме верноподданности, но старый лорд Станцель и не вздумал пойматься на этот крючок. Он нахмурился и продолжил:
      — Ты поступил правильно. Но кое-кто всё же недоволен тобой.
      — Эти его влиятельные родственники?
      — Нет. Им самим костью в горле такой член семьи — казнокрад и грабитель с большой дороги. Нас никто не слышит? — он понизил голос.
      — Фаюнг, принеси ещё вина! — громко приказал чародей. Когда никто не откликнулся, он повернулся к гостю. — Она нас не слышит.
      — Всё это может быть только моими домыслами, — мажордом преддверил свои слова удобной присказкой, способной дать ему возможность в любой момент отказаться от своих слов. — Но мне показалось, что Ригеру был неприятен этот... инцидент.
      Неприятен — пожалуй, он выбрал слишком мягкое слово. Неприятно было вспоминать сцену, которую устроил обычно невозмутимый король, понося всяких выскочек, сующих носы не в свои дела.
      — Ты не думай, он полностью признал справедливость твоих действий, но сделал это, кажется, с нелёгким сердцем.
      Так как Кастема молчал, он снова заговорил.
      — Он высоко ценит тебя и весь Круг чародеев, но всё ж... боюсь, ему не даёт покоя то, что свою корону он получил из ваших рук.
      Чародей продолжал молчать. Лорд Станцель нахмурился: он совсем не обязан рассказывать чародею об этом — или о любом другом — эпизоде с монархом. Особенно если такие важные вести принимаются от него с равнодушием. Но потом вспомнил радостную встречу с внуком и решился всё же договорить.
      — Право, я благодарен тебе, что ты взял в свою поездку Гилла. Кажется, она пошла весьма ему на пользу: он так повзрослел за эти недели! Даже невероятно! И я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из-за опасений Ригера, что вы опять встрянете в престолонаследные дела.
      О том, что тот ещё и боится потерять корону (кто легко дал — так же легко сможет и забрать), говорить всё же не стал.
      Кастема наконец прервал своё молчание.
      — Гилл хороший юноша. И многого сможет добиться… Прости, если я спрошу о том, о чём не должен: ты хочешь, чтобы он пошёл по твоим стопам? И так же, как ты, стал королевским советником?
      — Да, я бы только рад этому, — признался гость. — Право, у него есть всё для этого. Ну разве что ему немного мешает... витание в облаках фантазий.
      — И ты для этого отправил его в путешествие, чтобы он спустился вниз? — улыбнулся Кастема. — Он очень умный и живой юноша. Но, поверь мне, старику: он скорее затянет на свои облака других, чем сам спустится оттуда, — и продолжил без паузы. — Я очень благодарен тебе за предупреждение. Но мы должны служить Королевству при любых обстоятельствах. Королевская немилость тоже не должна хоть на мгновение поколебать нас в нашей службе.
      Пустые слова преданности короне и монарху, которые дюжинами падают на паркет в приёмные дни. Но вот тон, какими они были сказаны — спокойный и немного обречённый... Многоопытный мажордом опустил глаза: ему почему-то не захотелось верить, что это сказано искренне. Да и тему пора уже сменить.
      — Да какие мы с тобой старики? Мы ж ещё и иных молодых можем легко обойти!
      Кастема согласно улыбнулся: хорошие слова для завершения неприятного разговора. И беседа плавно потекла в русле легкого обмена комплиментами и ничего не значащими словами...
      ...Когда гость ушёл, в гостиную вернулась Кемешь.
      — Он приходил поговорить о внуке?
      Кастема кивнул.
      — Я заметила: он принёс сюда что-то ещё. Важное. Но ушёл, оставив не всё. Что-то он так и не открыл.
      — Да, похоже. Ничего, поживём — увидим...
      ...В комнате тихо появилась служанка, стала аккуратно убирать со стола, и в её ладных движениях чародей вдруг увидел, как тает и сегодняшний день, и дорога с мальчишкой, зацепившим его за душу, и яркие впечатления последних недель.
      Собрана грязная посуда, стол снова чист и готов принять новых гостей и новую пищу.
      Нет, не совсем так — он почти чист. Что-то же всегда остаётся.
      Остались отголоски боли. Ничего, всё утрясётся — хотя и вряд ли до конца забудется.
      Остались огненные сполохи в чистой воде ручья. Ему приходилось видеть, как горят города.
      Там, далеко, над влажными, зарастающими новой травой полями, остались стаи воронов. Неужели они заранее могут предчувствовать богатую добычу?
      Дорога осталась и в памяти мальчишки. Он видел, как тот часами неслышно шевелил губами и невидяще смотрел сквозь голые кроны деревьев. Чем она прорастёт в его сердце?..
      — Хватит уже на сегодня. Так?
      Чародей посмотрел на чародея и ответил:
      — Так.