Дети и взрослые

Прав был И. А. Бунин, когда писал о своем детстве: "Младенчество свое вспоминаю с печалью. Каждое младенчество печально: скуден тихий мир, в котором грезит жизнью еще не совсем пробудившаяся для жизни, всем и всему чуждая, робкая и нежная душа. Золотое, счастливое время! Нет, это время несчастное, болезненно чувствительное, жалкое".

Есть в жизни каждого, наверное, такие воспоминания о детстве, когда и в зрелом возрасте становится неловко, нет, не за себя, а за то время, в которое рос, за неразвитость и нечуткость близких, которых и винить-то вроде не за что, если бы они могли сейчас, то ответили бы: "Все так жили". Но я пишу эти строки, так как глубоко убежден в ответственности взрослых за те страдания, которые они причиняют детской неокрепшей душе, даже не замечая этого, ответственны всегда — без списания на время, бедность и усталость.

Есть у нас на даче доска, которую мы с сыном прибили к стене сарая лет двадцать тому назад, когда он был тринадцатилетним мальчиком. Прошло много лет, но когда я прохожу мимо и бросаю взгляд на эту доску, у меня болезненно сжимается сердце, и мучают угрызения совести.

А дело было так. Летний вечер, день на исходе, смертельно устали, хотелось поскорей закончить обшивку стены сарая. В доске надо сделать вырез под балку. Я разметил, хочу пилить, а тут сын:
— Пап, давай сделаем иначе! — и предложил решение, наверное, лучше моего, и был готов все сделать сам.

Но я не разрешил, заела суетливость, как будто от этой поспешности что-то изменится и мир преобразится. Ничего не изменилось, только детская обида легла на сердце, и в минуты одиночества на даче, когда есть время вспомнить и поразмыслить, эта обида и недовольство собой разливаются в моей душе тихой грустью. Когда я вспоминаю этот случай, сын, теперь уже и сам отец, шутит:
— Давай, оторвем эту доску и снова прибьем.

Наверное, так и надо сделать, чтобы одним грехом стало меньше. Есть покаянные слова у меня и к моему первенцу. И если бы можно было повернуть назад время, я многое бы сделал иначе! Но "летят секунды и часы в одном лишь только направлении, и понимаю я: все позади, и никогда не будет повторения!"

Из своего детства я вынес молчаливое, никому не известное страдание от той одежды, в которую, по выражению бабушки, меня "обряжали".

Пятидесятые годы. Жизнь после военной разрухи потихоньку налаживается. Отец и мать работают. Младшему брату четыре года. Живем в отдельной комнате деревянного барака.

Наш 5-й класс едет в город на экскурсию. Событие для всех очень важное, так как, кроме своего поселка, мы нигде не были. Еду и я — отличник, гордость школы. На мне замечательный "прикид", как теперь выразились бы молодые: бабушкина пальтушка из темно-синего суконца. Вид у пальтушки жалкий, воротник — плохо выделанный кролик — пересох, где-то порван, где-то сжался в комок, словом, воротника как такового нет, есть только фрагменты. Кожей чувствую дискомфорт в таком "прикиде", что-то не то, но поделать ничего не могу: не принято было в те годы капризничать, выражать свое мнение по поводу одежды, что-то требовать, дали тебе — носи!

К шестому классу семья переехала из барака в трехкомнатную квартиру в новом двухэтажном доме. На поселке построили просторную школу, которая существует и по сей день. Подошло время влюбляться в девочек. У меня все по максимуму: моя симпатия не кто-нибудь, а первая красавица школы Рита К. — очаровательная девочка с красивым лицом, не зазнайка, добрая по натуре, тоненькая и для своего возраста рослая. Объяснялись в любви в письменном виде. Мое объяснение состояло из трех слов: "Рита, давай с тобой дружить!" Она ответила более обстоятельно, в стихах: "Сегодня прекрасная погода, Я училась музыке три года, Бритва остра, ответ — ДА!"

Не все было понятно в этих стихах, но это "ДА"!.. Летал на крыльях. На переменах танцы, преимущественно такие, в которых партнеры меняются. Волнуясь, ждал, когда очередь дойдет до Риты и ее холодная ладонь окажется в моей руке. Только миг, а впечатлений на целый день!

Решил развивать успех. Написал очередную записку на немецком языке: "Ich warte dir im Garten etwas achten Uhr" ("Я жду тебя в саду около 8 часов"). В ответ возмущенный разнос, в котором значилось, что она не взрослая девушка, чтобы ей назначать свидания вечером в саду. Несмотря на разлад, взаимные симпатии "на расстоянии" продолжались несколько лет. А "прикид" соответствовал моменту? Отнюдь, нет.

Отец удивлялся, почему у меня так быстро снашиваются ботинки, а он их долго носит. И сподобили мне на лето рабочие ботинки — бахилы, которые чем-то напоминали кирзовые сапоги с обрезанными голенищами и со шнурками. Вид у влюбленного сказочный: широкие фланелевые штаны, заправленные в носки, и эти бахилы. Надеясь на случайную встречу с Ритой, я чистил ботинки кремом, но они красивыми не становились. И вновь я не думал протестовать и что-то требовать, хотя страдал и испытывал большие неудобства.

И сегодняшние мои слова — не упрек родителям. Низкий им поклон за то, что дали мне жизнь и растили до семнадцати лет — возраста, с которого я практически начал самостоятельную жизнь. Таков их менталитет, таково выпестованное многовековым укладом деревенской жизни упрощенное отношение к детям. И мои размышления — это оглядка назад с позиций нашей сегодняшней жизни.

Но было неудобство, были стыд и унижение, и где-то ощущаешь ответственность за то, чтобы дети и внуки не знали этого. Как человек, единожды перенесший голод, боится его повторения, так и я хочу уберечь своих близких от тех неприятностей, которые довелось мне испытать в детстве.

Думаю, что эта тема — взаимоотношения детей и взрослых — не потеряла актуальности и в наше время, эта тема вечная, ибо в обществе всегда есть люди, относящиеся к детям "по остаточному принципу".

28.11.2004