Абонент недоступен

Не здороваться в письме – это оригинально, - подумал Николай Михайлович. Конечно, здороваться – это всегда вежливо, но как глупо, порой выглядит какой-нибудь «привет» с восклицательным знаком. Ладно, если ещё с одним. А если три восклицательных знака! Как это читать?! Кричать, что ли? Или «Здравствуй, Коля!». Разве кто-нибудь здоровается так? Нет! Она, вообще, никак не здоровается. Она сразу начинает излагать свои мысли по тому или иному поводу. И всегда в её словах находится что-то новое и свежее. Даже цвет её чернил всегда разный. А банальных и примитивных приветов она избегает, как и стандартов вообще. Однажды даже на английском написала. Было интересно переводить. Иногда, конечно, хотелось, чтобы она поздоровалась как-нибудь. Оригинально и нестандартно, «Здорово, старый пердунишка», например. Ведь когда люди здороваются, то они желают друг другу здоровья. А ему не столько здоровье было нужно, сколько её, пусть грубоватое, но обращение. Обращение к нему. А ещё лучше, если по имени. Она, вообще, редко называет его по имени, и иногда складывается впечатление, что на его месте может быть кто угодно. Даже на конверте под словом «кому» она всегда пишет что-то вроде «тебе», «соседу» или «секретному агенту 1303».
Впрочем, он никогда на неё не обижался. Зато она всегда оригинальна и крайне принципиальна. Не здороваться в письме – это оригинально и это один из её принципов. В конце концов, он и сам не здоровается с ней. Вернее, он ТОЖЕ не здоровается. Потому, что это ЕЁ принцип.
-На праздник идёте? - спросил Арсен, не отрывая взгляда от дороги.
Николай Михайлович вздрогнул. Снова он отключился. Ещё немного и начал бы рассуждать вслух.
-Праздник? – спросил он, пытаясь скрыть своё замешательство.
-День города, - напомнил Арсен и на этот раз посмотрел на своего шефа. – «Ночной омут» приезжает!
Николай Михайлович вспомнил, что где-то слышал сегодня о Дне города. «Ночной омут» - тоже до обиды знакомое словосочетание…Евровидение. В том году они были на Евровидении, а гитарист группы когда-то начинал играть вместе с ним. Их команда называлась, кажется, «Гематома», и Николай был в ней лидером. Он сочинял песни, играл на ритм-гитаре и пел, а Факс играл соло. Всё было круто, но потом что-то случилось и «Гематома» распалась. Рассосалась, можно сказать. Пацаны забросили инструменты, и только Факс продолжил играть в другой группе. Долго их группа выступала на незначительных городских мероприятиях, но их все же заметили. Николай Михайлович вспомнил, как что-то неприятное резануло его по сердцу, когда он увидел Факса на плакате в комнате своей племянницы. Что это было? Обида? Зависть? Что-то низменное, эгоистичное и очень не приятное. Николай понимал, что обида эта безосновательна, и нужно гнать её из сердца, но проще оказывалось забыть.
И вот «Ночной омут» возвращается в город победителем, лауреатом престижного европейского конкурса…Седьмое, кажется, место они заняли. Молодцы! Что тут можно добавить. Кстати, ей тоже нравилась эта группа. То есть нравится, тут же поправил он себя.
-Николай Михайлович, - Арсен снова напомнил о себе, взглянув на начальника.
-А, нет, мы в тесном семейном кругу отметим, - вспомнил Николай о вопросе.
-А мы с женой сходим. Она, вообще, с детства их фанатка – ни за что не пропустит! Говорят, они на Горсовете выступят.
Николай Михайлович достал сигареты. Красная пачка «Оптимы» - дёшево и сердито. Бросить курить так и не получилось, подумал он. Лучше не думать об этом.
-Угощайтесь! – Арсен взял с панели и протянул шефу пачку «Парламента».
-Да нет, спасибо, - Николай Михайлович прикурил свою сигарету. - Привык к этим.
Арсен понимающе кивнул.
Я тоже принципиальный, подумал мастер, у меня – хороший учитель. Кстати, сегодня должно придти письмо от неё.
Николай Михайлович не хотел даже себе признаваться, что с самого утра думал об этом письме. Раз не пришло в пятницу, значит должно придти сегодня! А если опять на почте задержится?!
Он вздохнул.
Значит, придёт завтра. Лучше бы, конечно, сегодня…
 -А ваша - музыку любит? – спросил вдруг Арсен.
Николай сначала подумал о ней, но водитель не мог о ней знать. В мастере начало подниматься противоречивое чувство негодования и досады. Тебе какое дело, урод плешивый! – хотелось крикнуть в лицо водителю. Злость закипала в нем.
Арсен уже второй месяц работал снабженцем и его личным водителем. Неужели, он не знает, что его начальник не женат!
Да откуда он может знать, подсказывал разум. Что он в твою анкету заглядывал?! Да если и знает, может, забыл! И уж тем более, откуда ему знать, что у тебя комплекс по этому поводу. Пунктик!
 Нет у меня никакого пунктика! – чуть ли не вслух огрызнулся мастер.
  -Кто? – сердито спросил он.
-Супруга, - Арсен удивлённо взглянул в глаза шефу. Снабженец не понимал внезапную перемену в его голосе.
-Любит, - ответил Николай Михайлович более спокойно и сам не понял – соврал ли он. И если да, то насколько.
Николай Михайлович никогда не был особенно красноречив в обращении с девушкой. А если девушка была ещё и симпатичной, то он и вовсе начинал заикаться. Может, поэтому и девушки не особенно баловали Николая своим вниманием. По крайней мере, так хотелось думать. Ведь внешностью Господь его не обидел. Рыжий – это оригинальный цвет. Все рыжие – отмеченные Богом!
Если в юности у Николая и был комплекс по поводу внешности и цвета волос, то теперь он знал точно, что он не урод. И даже немного симпатичный. Нет, дело не во внешности, просто я очень застенчивый, успокаивал себя Николай. И всё же что-то вредное в глубине души нашептывало ему, что врождённая стеснительность – не единственная причина его холостяцкой жизни.
Однажды Николай Михайлович особенно тщательно побрился, помыл свои красивые волосы, поменял причёску и, одев, новую рубашку, пришёл в офис. Кристина – секретарь-референт сразу заметила в мастере перемену и сделала какой-то комплимент, что-то типа «Прекрасно выглядите, Николай Михайлович!». Но вместо того, чтобы ответить девушке и без того достойной комплиментов тем же, он чуть ли не накричал на неё. Правда, к вечеру Николай Михайлович осмелился извиниться перед Кристиной, но, хотя секретарша никогда не вспоминала этого дурацкого случая, но и комплиментов больше ему не делала.
Кому какое дело до моей личной жизни, успокаивал себя мастер. Иногда он считал, что ему вообще плевать на чужое мнение, иногда решал, что все вокруг заняты только собой и никому нет до него дела. Но время от времени он понимал, что быть холостяком в 42 года – не нормально и не причем здесь посторонние. Глядя на красивые, на молодые и не очень пары, он старался улыбаться и не завидовать, гнал от себя злость и непонятную ревность. Но счастливых людей вокруг было слишком много.
Арсен следил за дорогой с сигаретой в зубах и не пытался больше нарушать молчание.
- Арсен, ты любишь получать письма? – спросил Николай Михайлович через минуту.
- Не знаю, наверное, - ответил тот. – Писать только не люблю.
- А ты веришь в любовь по переписке?
Арсен вопросительно посмотрел на шефа, но тот был серьёзен.
- По переписке?.. – он даже растерялся. – А что бывает и такая? Слышал про секс по телефону, про брак через интернэт,.. но по переписке!..
Николай Михайлович даже не улыбнулся.
- Не знаю, - Арсен тоже перестал ухмыляться, - наверное, чтобы полюбить - нужно узнать человека, а в письме разве всё расскажешь?!
- Почему нет?
-Ну, познакомиться, наверное, можно, а потом всё равно встретиться надо.
Мастер не ответил. Да, встретиться нужно. Скоро он напишет ей о встрече и они обязательно посидят в каком-нибудь уютном кафе, а лучше ресторанчике и скажут друг другу всё то, что не звучит на бумаге. Но это позже, а сегодня он получит от неё письмо. Должен получить.
Они подъехали к дому мастера.
- С праздником! – сказал на прощание Арсен
- И тебя по тому же месту, - Николай Михайлович улыбнулся и захлопнул дверцу.
Подходя к калитке, он почувствовал, что сердце учащает ритм. Да успокойся ты, говорил он себе, если письмо принесли, то оно ждёт тебя на твоём письменном столе. Но сердце имело на этот счёт своё мнение.
Поздоровавшись с соседями, Николай Михайлович прошёл мимо почтового ящика, даже не взглянув на него. Прошёл по двору шагов пять и, словно вспомнив, вернулся к калитке. Ящик усмехнулся пустотой.
Значит мать уже забрала, объяснил мастер сердцу и направился к дому. Возбуждение понемногу спадало.
- Привет, - поздоровалась с ним мать, ставя чайник на плиту. - Есть будешь?
-Кофе, - ответил Николай, меняя туфли на тапки и, не выдержав, спросил, - письма не было?
Мать с грустью посмотрела на сына и лишь покачала головой.
- А «Антенны»?
- Нет, – вздохнула она. - Когда ты прекратишь свои переписки?
Значит еще не всё потеряно, решил он. Есть надежда на вечерний разнос.
Но настроение всё же испортилось. Сняв костюм и накинув китайский халат, мастер занял своё любимое место на старинном дедовском стуле, сделанном без единого гвоздя.
- Как отработал? – мать поставила перед ним чашку с кофе и открыла холодильник.
- Нормально, - ответил мастер как обычно. Он мог бы рассказать, чем занимался, с кем и о чём разговаривал, что творится в офисе, но всё это было вчера, позавчера, поза-поза… Ответ не отличался бы ничем. Так было каждый день и, наверное, будет всегда.
Достав колбасу и масло, мать присмотрелась к Николаю Михайловичу.
- Что-то случилось?
- К сожалению, не случилось ничего, - ответил мастер, помешивая ложечкой сахар.
- Ты о чём?
-Я хочу уехать, - сказал Николай Михайлович и сам вздрогнул от сказанного. Мысль вырвалась из подсознания. Сам он давно уже не думал об этом.
- Опять начинается? – мать устало опустилась на стул. – И куда?
Мастер снова начал мешать давно растворившийся сахар.
- Не знаю. Куда угодно: в Питер, в Свердловск, в Сочи - не важно куда! Главное – перемена!..
- А работа?! Да перестань ты мешать – сладкий давно уже!
Николай Михайлович смахнул с ложки чёрную капельку и положил её на блюдце.
- Работа…Возьму отпуск. Или лучше, вообще, уволюсь – к чёрту эту стройку!
Старая женщина только тяжело вздохнула и, взяв с подоконника полу истлевшую сигарету, глубоко затянулась. Глаза её заслезились. И не только дым был тому виной.
- Одну меня хочешь оставить?
- Знаешь, откуда этот шрамик? – мастер показал едва заметный след от ожога на костяшке, выше запястья. – Когда мы были пацанами, то решили во что бы то ни стало побывать в Амстердаме. Неважно когда, лишь бы в этой жизни! И в знак верности этому решению, каждый из нас прижёг сигаретой эту косточку. А если кто-то из нас не выполнит этого обещания, тому мы пожелали сгнить заживо, начиная с этого ожога…
- И что, из-за пьяных детских глупостей ты решил уехать?
- Никто, конечно, не сгнил, - продолжил он, не обращая внимания на её реплику. – Хотя…
-Миша в тюрьме, Дамир умер от СПИДа, а Костя спрятался в деревне! – продолжила матушка.
- Хотя, кажется, начали гнить, - закончил Николай Михайлович и уставился на чашку с кофе.
Оба молчали и только дым от сигареты знал, что от него требуется, и лениво тянулся к форточке.
- Жениться тебе надо! – в очередной раз напомнила мать.
- Может быть.
- Что ты с Таней не поделил? Прекрасная девушка!
- Она считает, что смысл жизни – в ребёнке. Мам, прекрати, ради Бога!
- И что?! Ты-то знаешь, в чём смысл? Может в переписке твоей дурацкой?
Николай молчал.
- Господи, ведь пятый десяток пошёл, а всё ждёт кого-то, - продолжала женщина. – Когда ты мне внуков, наконец, подаришь?!
- А что, детей уже недостаточно? – мастер оторвал взгляд от чашки и посмотрел на мать.
- Детина! – выпалила она. – Или ты что имеешь в виду, что я жизнь зря прожила?!
- Помнишь, в 20 лет я хотел поступить в Институт Искусств, - его начало прорывать, - я хотел быть художником, помнишь?
- Ну, - мать притушила окурок.
- Но ты сказала, что художники плохо зарабатывают и спиваются, что мне надо быть строителем, как отец, и я пошёл в техникум, я стал строителем! Потом я хотел купить синтезатор и писать музыку, помнишь?
Мать лишь слегка прищурила глаза.
- Я посоветовался с тобой, но ты накричала на меня, что я думаю только об игрушках, а нам надо делать ремонт, проводить газ, платить за воду, что все вокруг, как люди, а я весь в отца – летаю в облаках!
- А что? Не так? – голос женщины задрожал.
- Я был готов не пить, не курить, не гулять, экономить на всём, - продолжал мастер, - лишь бы купить этот сказочный «Роланд». Я мечтал, понимаешь? Я хотел как-то проявить себя, хотел творить, рисовать, сочинять и пусть это было глупостью, пусть не одобрили бы соседи, ведь я был молод. Но ты не позволила, и я тебя послушал, пожалел, решил стать примерным сыном, чтобы ты могла гордиться мною. Гордись! Я – старший мастер большой строительной фирмы, заместитель директора отдела обеспечения с личным водителем и большим окладом, примерный налогоплательщик! Ведь это главное, да?
Глаза матери снова заслезились.
- Да, теперь я могу купить и синтезатор, и гитару, и компьютер, всё, что угодно, но для чего?! Я не могу играть, рисовать, писать, я даже мечтать разучился! Разве я живу? В чём эта жизнь проявляется? В работе? В карьере? А знаешь, ты каково ездить каждый день на работу, которую ты ненавидишь, которая скучна и не требует от тебя никаких личных качеств, кроме элементарных знаний и самодисциплины?..
- Значит, я во всём виновата? – женщина протерла влажные глаза морщинистыми руками.
- Нет, - Николай Михайлович замолчал и снова уставился на чашку.
- Ну, говори, - натаивала мать.
- Если кто-то и виноват, то это я сам.
- Что меня пожалел?
 - Прости, ты тут не причем. Я сам себя обманул. Думал, успею, потерплю немного, а потом буду отдыхать и думать о себе, считал, что времени ещё много – должно хватить, а время – словно, книжка записная – чем больше дел записываешь на потом, тем меньше в ней страниц, - Николай Михайлович прикурил сигарету и снова повторил. – Ты тут не причём.
- Уедешь? – спросила мать, когда глаза высохли.
- Не знаю, - ответил он, - если успею.
От никотина щипало язык, но Николай Михайлович уже привык. Привык и к тому, что всё больше сахара приходилось ложить в кофе, чтобы почувствовать вкус, и что зубы крошились и застревали в жареном мясе, а кости начинали ныть при перемене погоды. И к тому, что Арсен каждое утро увозил его на неинтересную работу, он привык, хотя привыкать было нельзя.
-Кстати, с праздником! – поздравил он матушку. Та лишь кивнула.
Так и не попробовав кофе, Николай Михайлович встал и пошёл во двор. Заметив, что перепутал левую калошу с правой, он хотел, было их поменять, но махнул рукой и вышел так.
С праздником, мысленно повторил он. Праздник. День города. Почта не работает. Письма не будет. И без того паршивое настроение упало совсем.
Николай Михайлович вышел на пустынную улицу. А может, день города – не такой уж большой праздник, чтобы почта не работала, успокаивал себя стареющий человек, фирма ведь сегодня работала. Впрочем, фирма работала даже в Новый Год, но расставаться с надеждой было слишком тяжело. Сегодня весточка от неё была нужна ему как никогда. Переписка была его единственной отдушиной, последней настоящей радостью в жизни. Ну и что с того, что она немного затянулась. Зато за эти годы он узнал о Рите всё. В письмах они разговаривали обо всём, доверяли самые сокровенные тайны и за 20 лет не написали друг другу ни одного грубого слова. Все её письма, пронумерованные, он хранил в столе под замком, а каждое тысячное было в специальном, разрисованном конверте.
Встретиться, конечно, надо, мастер вспомнил слова Арсена, но он и так знал о своих чувствах к Рите. Тем более, что у него была её фотография. Правда, ей там всего девятнадцать, но это даже к лучшему – пусть встреча будет сюрпризом. Он был уверен, что она изменилась не сильно. В письмах, по крайней мере, перемены он не замечал. Она всегда была свежа, оригинальна, удивительна! И она никогда не здоровалась. Её разноцветный почерк украшал серенькие будни Николая Михайловича. И ещё эти милые конверты с загадкой внутри дарили ему надежду. Получая от Риты письма, он расцветал, просыпался словно и, пожалуй, они были единственным доказательством его существования. Их можно было потрогать, перечитать, понюхать. Ведь если человек получает письма, значит он живёт! Спросите у любого почтальона!
Иногда Николаю Михайловичу было так одиноко, что просто не хотелось жить, и мысли о суициде начинали доминировать. Может быть, он давно покончил бы с собой и этой скучной вознёй, которую другие называют жизнью, если бы не Рита. Она всегда умела найти нужные слова, поднять настроение, рассмешить его и заставить захотеть жить. Да и как можно было убить себя, когда на свете есть такая девушка! То есть уже женщина, но это не важно.
Интересно, каким цветом она напишет в этот раз? В прошлый раз был оранжевый, а сейчас, наверное, будет зеленый. Николай Михайлович не знал точно, но почему-то ему казалось, что теперь она напишет зелеными чернилами. Или красными…
Он выбросил оплавленный фильтр в кусты и хотел уже вернуться в дом, когда заметил на конце улицы маленькую женскую фигурку с тележкой за спиной.
Навряд ли это почтальонша, подумал он, просто бабка из сада возвращается. Но сердце его стало биться быстрее и, почти угасшая надежда, вернулась из комы. Что-то вредное в голове попыталось добить её, напомнив, что почтальонша должна подходить к калиткам и ложить почту в почтовые ящики, но Николай Михайлович не дал в обиду последнее тёплое чувство.
- Далеко не все выписывают газеты, - сказал он вслух, - а бесплатные разносят по средам!
Словно подтверждая его слова, женщина подошла к одной из калиток и опустила почту в ящик.
Слава Богу! – подумал Николай Михайлович.
Сердце его ускоряло ритм, и он даже испугался – как бы не потерять сознание. Хотелось зайти домой и выпить стакан воды, но мастер боялся, что почтальонша может исчезнуть. Вместо этого он достал из кармана пачку и прикурил новую сигарету.
Женщина приближалась, и теперь Николай Михайлович ясно видел, что это знакомая почтальонша – тётя Роза. До него оставалось дома три, когда женщина встала и, взглянув на мастера, зашла к его соседке через две калитки.
Сердце едва не остановилось. Как!? Неужели, нет письма? Николай Михайлович не верил глазам. Не хотел верить.
Вдруг она снова вышла на тротуар и, глядя на него, крикнула:
- Это вы – Микки Маус?
Она написала на имя Микки Мауса, тут же сообразил Николай Михайлович и хотел спросить про письмо, но захлебнулся воздухом и лишь согласно закивал головой.
- Ну, идите сюда, а то я к тёте Ане зайду! – женщина достала из сумки конверт
Он едва сдержался, чтобы не побежать и, выбросив недокуренную сигарету, не спеша, направился к ней.
- От Риты! – улыбнулась добрая почтальонша, прочитав знакомое ей имя на конверте.
Николай Михайлович кивнул и хотел сказать «спасибо», но вместо этого поздоровался.
- А газеты нет? – спросил он, словно письмо его вовсе не интересовало. Зачем кому-то знать его тайну!
- У вас ведь «Антенна»? – тётя Роза склонилась над тележкой.
- Ага, - мастер взял газету и хотел, было дать почтальонше на чай, но понял, что денег у него с собой нет, и что он очень глупо выглядит в красном халате и неправильно обутых калошах.
- Спасибо, - поблагодарил он и неторопливым шагом направился к дому.
- С праздником! – сказала женщина.
- Да, и вас также, - улыбнулся в ответ Николай Михайлович.
Почтальонша задумчиво посмотрела ему вслед, вздохнула о чём-то и пошла к тёте Ане, забыв о странном мужчине через 4 секунды.
Дома Николай Михайлович, оттягивая радостную минуту, сначала просмотрел программу телевидения, но, поймав себя на том, что не понимает прочитанного и перечитывает в третий раз, бросил газету и аккуратно надрезал конверт.
Точно! Зелёные чернила и никаких банальных приветствий. Как он её изучил!
Прочитав письмо, он облегчённо вздохнул и, придвинув стул, приготовился писать ответ.
Теперь он будет жить!
Он тоже не будет здороваться. Но вся прелесть в том, что она не здоровается из принципа, из-за своего отношения к этим шаблонам вежливости, а он всего лишь ТОЖЕ не здоровается. Тут есть разница!
Он был счастлив. Взял свою синюю ручку и приготовился писать. Потом снова перечитал её письмо, помечтал с минуту, выкурил сигарету и начал сочинять ответ.
Рассказав в письме о своём настроении, поковырявшись в причинах, добавив пару вопросов, на которые она не обязательно станет отвечать и, очевидно, пропустив очередную глупость, на которую она непременно деликатно обратит потом его внимание, он нежно попрощался, заклеил конверт и написал адрес, давно выученный наизусть. Нарисовав смешную рожицу и, «запечатав» обратную сторону «смайликом», Николай Михайлович отложил конверт в сторону и достал чистый лист бумаги.
Здороваться она не станет, это точно. Она никогда не здоровается. Но каким цветом ей захочется писать в следующий раз? Красным? Нет, наверное, чёрным.
Он взял из стаканчика чёрную ручку и закурил последнюю сигарету.