Наталья Крюк

* Посвящается Д.О., очень скудно накормившему меня за завтраком.

Мы все ненавидели Наталью Крюк - может быть из за её странного имени, может
быть из за того, как приходила или прилетала она на работу с растревоженной
ветром медью волос и зефирно розовеющими щеками. Едва ли не первое что
делала, приходя на работу Наталья Крюк - она брала большой гулкий лист
ватманской бумаги и, точно посередине, рисовала вялые дамские головки и
грациозно изогнутые ручки, а то иногда она, прыская, объявляла: сейчас я
нарисую Женщину-Вамп и действительно рисовала эту самую женщину , как она,
или мы её себе представляли, или должны были представлять - именно такой она
и рисовала её, чтобы сделать, как ей казалось, нам приятное.
Я уверен что Наталья Крюк хотела бы и сама временами представать такой
Женщиной-Вамп, может статься даже полагала, что ей это удаётся, но это же
смешно было, в конце концов, какая из неё женщина- вамп, с таким
птичьим носом и верблюжьими глазами! Все её с трудом
выносили: эту серую бумазейную юбку, кокетливую кофтёнку, нос
с видимой бурой изнанкой ноздрей, напоминающей вскрытое любителем пива нутро
воблы. А как безобразно рисовала она на листе ватмана: ведь она
специально, назло, хоть уж и говорили ей не раз, брала большой лист ватмана
и переводила дорогостоящий материал на свои идиотские рисуночки: гномы,
девушки племени Нивхов, танцующие балерины. Лично меня буквально трясло, когда
она особой девической походкой проходила мимо в свой уголок, неизменно касаясь меня
холодной и влажной рукой. Это кому же, скажите на милость,
такая могла понравиться!
Иногда, смеясь мелким смехом, с лёгкой самоиронией рассказывала она историю
своего давнего романа с неким субъектом, которого называла она мальчиком:
на условленном месте должны они были однажды встретиться, и бежала, спешила
Наталья Крюк на лыжах "Сортавала" через снег, парк и лес, да только vis-a-vis
почему то не пришёл, и тогда, с заледеневшими лыжами на плече, в лыжной
шапочке ввалилась раскрасневшаяся с мороза Наталья Крюк к нему
домой, отправила младшего брата, если имелся, за лекарствами, поставила чайник на огонь,
цветы в вазу, выхаживала, держала спящего за руку...
Очень терпеливо слушаем мы рассказ Натальи Крюк, дружно прихлёбывая чай
из мутных стаканов, препарируя сыпучий торт.
Наталья Крюк ходит по абонементу в капеллу. Она худа, на ее ногах
плетёные старые босоножки. Она пьёт за своим столом чай с припасённым
загодя кексом и на листе бумаги, как часто говорят, заменяющем скатерть,
каждый раз остаётся от донца золотистый кружок.
Неужели не видела, не чувствовала она, как жаждем мы её ухода, как медленно
зреет тихая, необъяснимая ненависть в наших сердцах. Конечно она уйдёт -
сама, как могла поступить уже тысячу раз, заберёт свои стоптанные туфли на
гейше, распадающуюся косметичку, флакон духов. После
её ухода переставят столы, а уборщицы подметут пол, вместе с пылью вымахнув
из под стеллажа бездомный ключ и надкушенный сухой кекс, так что уже
ничто больше не напомнит нам о Наталье Крюк, разве что иногда нет-нет, да
и обнаружатся в центре наугад взятого из шкафа листа её несчастные каракули.