В оранжереях

"...одет он был в футболку "Робертсон и Блумс""

Они пользовались дешёвым одеколоном с тревожащим запахом, пронизывающим
свежий воздух росистого утра, сопряжённым с солнечным лучом, проходящим
сквозь пыльное стекло, пустотой комнат, знакомствами в зале для танцев,
запахом нехитрого овощного завтрака, мощью молодого атлетического тела и
чем-то большим, чем-то доступным немногим, а именно сумраком парковых аллей,
смутным овалом лица незнакомки, кубиком эрзац-масла, чашкой
эрзац-кофе, стынущего у открытого в сирень улицы окна, использованной
бабочкой бритвенного лезвия, этих символов относительного кое в
чём преуспевания, удачливости, успеха у тех вульгарных грубо накрашенных
девиц в чёрных, толстой шерсти, чулках и солдатских ботинках гамбургских
проституток…и как не позавидовать тем крепким паренькам, в недавнем
прошлом подмастерьям, физически крепким ученикам плотников, жестянщиков и
опрятных кондитеров.. о, когда бы не чувствовался во всём искусительно дурной
тон, который именно и будоражил любителей рыбы с душком, о как хотелось
стать таким же, чтобы всенепременно с дурной девкой, благоухающей дешёвыми
духами, прожить тысячу и одну жизнь (на этой кривой улочке... в этом
бы флигельке... здесь на крылечке стряхивать текучие капли с клетчатого
сизого от влаги зонта, здесь отодвигати бы на подоконнике кактусъ, впуская
вернувшегося с прогулки кота) и что может помочь в том, как не дешёвый
пахнущий резедой и свежими огурцами или чуть-свет пойманной рыбой,
о-дэ-колонь.