Курица не птица?

Часто ли мы можем созерцать живую курицу? По деревням и селам нынешний городской житель бродит редко, если и увидит где во дворе кудахчущую стайку, то непременно пройдет мимо даже не обратив на нее малейшего внимания. А чего обращать, если это фрагмент совсем чужой, посторонней жизни?!
Да и если городской прохожий на секунду задержит взгляд на покрытых перьями кудахчущих существах, что он про них подумает? Наверное, только отметит, что они очень глупые, если начинают стучать клювами об землю даже оттого, что их хозяин стучит молотком, пытаясь подремонтировать курятник. Самец этой птицы еще способен привлечь к себе внимание, все-таки солнце встречает, за это даже в Евангелии упомянут, но самка, то есть собственно курица, тут не причем.
Сейчас куриц разводят в основном на птицефабриках, и для их работников курицы являются объектом смертельно надоевшего труда. Отсюда и отношение к этим пернатым может быть лишь негативным, ведь их существование в природе и породило бытие их тоскливых рабочих мест. Попробуй-ка протрудиться весь день в аллергенных облаках перьев, когда уши закладывает от многоклювого истошного крика! А приятно сидеть весь день за конвейером и одной и той же рукой совершать осточертелое движение по бесконечному отрезанию куриных голов?! От постоянного мелькания перед глазами бесконечной вереницы тушек, в глазах начинает нестерпимо щипать, отчего они закрываются, и дальнейшая работа идет уже на полном автомате. А перед глазами утомленной работницы вместо груд убитых кур встает, к примеру, образ ее мужа, которого почему-то воротит от вареной курятины.
Для магазинного продавца голая и мертвая курица становится товаром, избавление от которого доставляет ему наибольшую радость. Поэтому он никак не может смотреть на пупырчатые, общипанные туловища иначе, чем усердно желая им поскорее спрятаться от него в сумках покупателей. На нереализованный товар он смотрит как на коварного врага, проклиная этих неживых птиц за то, что они когда-то родились.
Но большую часть товара все-таки (к продавцовскому счастью) раскупили, и он в разгильдяйских мешках - авоськах, солидных домохозяйственных сумках или интеллигентских портфелях направляется в многочисленные дома городских обитателей. В одном доме царит высокая предпраздничная атмосфера и радостное оживление, в другом просто хотят кушать, в третьем отправляются в железнодорожное путешествие, и решили запастись провизией, подобающей такому случаю. Как бы то ни было, во всех этих домах появление голенькой тушки будет встречено с воодушевлением и оптимизмом.
Некоторые любят курицу варить, другие – жарить на сковородке, однако подавляющее большинство людей запекает ее в духовке, ибо так вкуснее всего. Румяная, запеченная курочка – лакомое блюдо, она красива особой «кулинарной» красотой, понимание которой диктует взбудораженный алчный желудок. Видно, только в таком виде это существо и способно вызвать у нас к себе любовь, желание вобрать себя в свою сущность. И реализация не заставляет себя ждать, не проходит и нескольких минут, как нежные куски мяса, заволакивая нутро тоненьким запахом специй, весело тают во рту, ставшим в этот момент очень серьезным и напряженным. Дальше их ждет заботливый и гостеприимный желудок, но в нем беленькие мясные кусочки уже перестанут быть самими собой, и не будут являться ни частицами живой куриной плоти, ни аппетитной и ароматной едой.
А груда костей остается сиротливо и безнадежно лежать на отодвинутой в сторону тарелке. Это уже даже и не еда, это – совсем плохо, это мусор. Ну, разве что, собака еще поглодать может, если она в этом доме есть. А если пса поблизости нет, то остается только отнести эти продукты человеческой прожорливости в совершенно унылое местечко, именуемое помойкой. На этом можно поставить и точку, ведь останки главной героини моего сказа окончательно и безнадежно распались и расплылись в широких человеческих утробах. Но я поставлю только лишь запятую.
Однако, заметьте, за весь рассказ мы так и не поняли глубинного значения куриного бытия, столь тесно зажатого между конвейером птицефабрики и столовой тарелкой. Где же оно нам является? Неужели оно полностью отсутствует, растворившись в сплошной и беспросветной гастрономии? Или это значение все-таки есть, но мы его так и не уразумели? Или осознали, но сами на себя клевещем, что не поняли и не хотим понимать?!
Все-таки есть в курином бытие один очень короткий, но крайне выразительный момент, который почти никто не стремиться заметить, или замечает, но никогда о нем не задумывается. Просто другие мысли будоражат нас, когда мы укладываем на противень уже мертвую, но еще сырую тушку. И не замечаем мы, что по своему расположению она очень похожа на приговоренного к смерти возле плахи, причем в тот момент, когда острый топор палача уже прошелся по тоненькой шейке. Но приговоренный этого даже и не понял, он остался стоять все в той же запредельно покорной позе, заявляя тем самым свою готовность вынести все муки этого мира, и одновременно выражая ему крайнее презрение. Приготовленное к жарке птичье тельце уж никак не походит на разгоряченную плоть отчаянного бунтаря, скорее, она выражает собой тело безвинно осужденного праведника. Но ведь и свою смерть она приняла без всякой вины, вот она и говорит нам о ней, призывая всех нас к такой же покорности.
С глубокой печалью провожаю я коленопреклоненное и беззащитное тельце в недра духовки, пышущей нестерпимым жаром. В эту секунду мне кажется, что я увидел даже его глаза, наполненные обильными слезами (хотя какие там глаза, если голова уже давно переработана на кошачий корм?!) И кажется мне, что, может, человек уж не такой и раб желудка, как он считает сам про себя?! Может, мы покупаем курицу как раз для того, чтобы еще раз созерцать ее страдальческий, жертвенный вид, наполняя при этом свое сердце бесконечной любовью к этому безвинно погибшему существу? А потом отправляем в духовку (хорошее название, ведь содержит слово «дух»), пламя которой символизирует разгорающийся огонь нашей любви, который со временем становится столь нестерпим, что порождает глубочайшее желание слиться со своим объектом в единое и неразрывное целое. И это слияние происходит за обеденным столом, когда мы почему-то думаем, что просто утоляем свой голод!

Товарищ Хальген
2005 год