Лестница в небеса

От неё остались только глаза, большие, карие, а её уже не было.
Настя сидела на асфальте и дрожала от холода. Ей нужны были деньги, иначе нельзя. Но денег не было. Раньше она бы попросила у Лиды, но та теперь её и на порог не пустит. Лида – её единственная подруга, вернее, была ею, наверное, а сейчас…
Настя поёжилась от холодного ветра и ничего не видящим взглядом уставилась в пустоту. Куртку она продала ещё вчера, а позавчера.… Позавчера хоронили мать. Она ещё в больнице узнала, что она умерла (заходила соседка и сказала), но почему – то в душе ничего не дрогну-ло. А ведь она очень любила маму. Внутри у неё что – то умерло, умерло уже давно, тем май-ским вечером, когда Виталька подошёл к ней, скучающей у подъезда, и спросил: « Хочешь по-пробовать?». Настя сказала: « Хочу». С тех пор всё и началось…
С трудом передвигая опухшие ноги, покашливая от вечной простуды, девушка побрела по улице. Она шла в никуда, бесцельно слоняясь по городу, только чтобы куда – то идти и не ду-мать. А не думать было невозможно. Нужна была доза, а денег не было. Ей вспомнился старый врач в белом халате и в очках в роговой оправе, который долго – долго смотрел на неё вчера, а потом сказал: « Иди, но тебе не долго осталось жить, девочка. Ты сама знаешь». Конечно, она знала, но ничего уже не исправить. И Настя брела по улицам, поднимая ворох опавших листьев. Да, сейчас уже осень, а она не помнила, как промелькнули весна и лето. Это её последняя, два-дцать первая осень, четвёртая с того мая.
Прохожие, морщась, посматривали на неё и спешили куда – то по своим делам; им не бы-ло до неё никакого дела, ведь таких, как она, много. Когда она заходила в какой – нибудь мага-зин, торопливые охранники прогоняли её прочь, иногда даже выворачивали карманы. Нарко-манка – приговор на всю жизнь, смертный приговор.
Настя присела на верхнюю ступеньку продуктового магазина и начала раскачиваться из стороны в сторону. Вперёд – назад, вперёд – назад. Она боролась и с голодом, и с желанием по-скорее вколоть в вену очередную дозу. Какая – то сердобольная старушка сунула ей в руки краюшку хлеба. Настя посмотрела на неё мутными глазами и снова закачалась. Вперёд – назад. Так она просидела до вечера, а потом пошла к Лиде.
Лида, низкая чёрненькая девушка, открыла дверь не сразу. Она курила длинную дамскую сигарету и злобно посматривала на Настю. В квартиру Лида её не пустила.
- Чего пришла?
- Мне нужны деньги… Я верну…
- Нет у меня денег. И сюда больше не приходи, наркоманка.
- Но, Лида, мне же надо совсем немного.
- Я же сказала, что не дам. Мать в могилу свела и стоит, как ни в чём не бывало. Прова-ливай, а то я милицию вызову.
- Почему ты так, Лидусь?
- Сама знаешь. Веры тебе больше нет, воровка. Таким, как ты, только бы убить да ук-расть. Как только вас люди терпят!
- Правильно, Лидочка, - послышался из комнаты голос Лидиной мамы. – Таких, как На-стька, от общества изолировать нужно, как опасных для нормальных людей.
- Значит, денег не дашь, - Настя спрашивала без надежды; она с самого начала знала, что Лида не даст.
- Не дам, - бывшая подруга захлопнула дверь.
Девушка медленно побрела к лестнице; у неё кружилась голова, и слегка поташнивало. Внезапно перед глазами всё поплыло. Она знала, что это значит.

Очнулась Настя на больничной койке под капельницей. В палате царила небывалая тиши-на, « Как на кладбище», - подумала она.
На соседней койке лежал белобрысый парень, уставившись в потолок; на свешанной с кровати руки не было живого места от следов шприца. « Давно колется», - думала она только потому, чтобы не умереть от этой угнетающей тишины, а всё тело раскалывалось на мелкие ку-сочки.
Парень не двигался несколько часов, и Настя потеряла к нему всякий интерес. Пришла се-стра, вколола ей что – то и ушла. Боль немного утихла, и Настя заснула. И снилась ей её преж-няя жизнь.

Настя училась хорошо и мечтала стать дизайнером. Миловидная, полная жизни, она при-влекала внимание; вокруг неё постоянно были друзья. Тем майским вечером её пригласила в кино Лида, а сама не пришла. Билеты были у неё, поэтому Насте пришлось возвратиться домой. Она почему – то всегда завидовала Лидке, которая курила с седьмого класса и одевалась по по-следней моде, а всё потому, что деньги в её доме не переводились. И парня у неё тоже отбила Лида, но Настя с ней всё равно дружила, по наивности полагая, что подруга ни в чём не винова-та.
У подъезда её встретил Виталик, вечно задумчивый Виталик из 11в и таинственно пред-ложил ей попробовать « классную» вещь – героин. Настя согласилась, узнав о том, что Лена Осокина из 11 А, первая красавица школы, тоже колется. И пошло, поехало. Сначала исчезли все её карманные деньги, потом начали пропадать бумажки из маминого тайника за третьим томом « Войны и мира» Льва Толстого. Никто, кроме Виталика и К°, не знал о том, что вечера она проводила не у Лиды, готовясь к экзаменам, а в подвале соседнего дома. Сначала Настя только присматривалась к новым товарищам, не решаясь стать полноправным членом Витали-ной компании, кололась редко, но потом наркотики победили её. Она больше не мыслила своей жизни без ежедневной дозы героина, после которой приходило неземное блаженство. Ей не бы-ло никакого дела до химического состава того вещества, которое упорно вкалывала себе в вены в школьных туалетах и тёмных подъездах, до его вреда на её мозг, нервную систему, печень; ей важен был только кайф, разливавшийся по всему телу после очередной дозы.
Мать узнала обо всём только зимой, когда поняла, что дочь провалила вступительные эк-замены в два Вуза и обманула её, сказав, что работает нянечкой в больнице. Тогда Настя пору-галась с ней и ушла жить к Лале, тоже наркоманке. Лала жила на первом этаже пятиэтажного дома старой постройки, и в квартире её не осталось ничего, кроме двух раскладушек и рваного матраса. Она была наркоманка со стажем, два раза бросала колоться, но не выдерживала ломки и снова шла к Рыжему за дозой. Настя хорошо помнила Лалу, с вечно растрёпанными красными волосами, и с дешёвой сигаретой в зубах.
В конце весны Лала попала в «обезьянник» из – за кражи. Они вместе зашли в магазин и украли кожаную сумку, чтобы потом «толкнуть» её на рынке. Лала тогда ещё не окрепла от бо-лезни и не успела убежать от охраны. После её отправили в больницу на принудительное лече-ние (сумку у неё не нашли, поэтому так легко и отпустили после положенных месяцев за ре-шёткой).
А Настя впервые попала на больничную койку в июне; и тополиный пух стал для неё кошмаром. Тогда её откачали и промыли.
… Вот, они с Лалой сидят на ворохе старых газет в пустой квартире и молчат. Лала затя-гивается и кашляет (у неё рак), а Настя смотрит в окно. Деньги опять кончились, и дозы нет. Едкий дым дешёвых сигарет клубится под потолком, и Лала как в тумане. Она снова кашляет и чуть не роняет сигарету. Бедная Лалка, от неё ничего не осталось, а курить не бросает. Вчера на последние деньги пачку купила, хотя, она права, на героин бы не хватило, а с сигаретой всё – таки легче.
Настя раскачивается из стороны в сторону и старается вспомнить, дома ли Рубиновы. Ка-жется, нет. У них есть деньги, а замок плохой. Надо сказать Лале. Она смотрит на подругу, и та из белой превращается в красную, синюю…
А Лала всё курит и кашляет, и кожа у неё с каждым днём желтеет всё больше и больше.
Хлопнула входная дверь, и в комнату вошла девчонка с большими зелёными глазами в голубой куртке.
- Тебе чего, - бросила Лалка.
- Я Марина, - она мнётся у порога. – Мне Лала нужна.
- Я Лала. Зачем пришла?
- Мне жить негде: отец выгнал, а у меня брат… Я вам тут принесла… Берите.
Марина дрожащими руками протягивает Лале заветный пакетик. Конечно, она остаётся, её никто не выгонит. Настя старается вырвать шприц из рук подруги, но та не отдаёт и быстро вспрыскивает в вену наркотическое вещество. Она довольна и уже под кайфом. А когда Лала под кайфом, она добрая – добрая и стихи пишет. Насте хочется визжать оттого, что ей доста-лось меньше; иногда ей даже хочется убить Лалку за её жадность…
Марина была ещё школьницей, но учиться давно бросила. У неё были младшие брат и се-стра, вечно пьяный отец, каждый вечер избивавший детей, и больная туберкулёзом мать. Насте всегда её жалела. Брата её, такого же тихого Алёшку, она видела лишь однажды и сразу поняла, что парень не выживет. Алёша умер зимой.
Марина часто плакала по ночам, и её всю трясло от рыданий, но она никогда ни на что не жаловалась. А в конце марта она попыталась покончить жизнь самоубийством – заперлась в ванной и перерезала себе вены, но всё обошлось. С тех пор Настя за ней присматривала.
… Они сидят втроём: Лала курит, Марина хлопочет по хозяйству, что – то мурлыча себе под нос, а Настя смотрит в окно и мечтает о том дне, когда всего этого не будет.

Она проснулась и уставилась в потолок.
Парень на соседней койке по - прежнему лежал неподвижно.
В палату быстрым шагом вошёл врач, мельком взглянул на Настю и подошёл к её соседу. Весёлая сестричка осторожно прошмыгнула вслед за ним и, заметив девушку, всплеснула ру-ками:
- Худенькая, бледненькая – то какая! А молоденькая…
- Все они молодые, - процедил врач и присел на край кровати.
- От неё же кожа да кости остались. Бедненькая!
- Вот такие, вот, «бедненькие» старушек в переулках грабят и убивают.
- Но она – то не такая.
- Все они такие. А этот – то, Валечка, уже умер.
- Вы уверены, Пётр Евгеньевич?
- Сами посмотрите. Койку нужно освобождать.
Врач пошёл к двери, но сестра остановила его.
- А кому сообщить – то?
- Никому. Он был и есть НИКТО.
Настя видела, как две санитарки стащили мёртвого парня с кровати, положили его на ка-талку и куда – то увезли.
- Неужели и меня так же увезут, - ужаснулась девушка.
Ей вдруг стало страшно от того, что она наделала. Если бы она могла повернуть время на-зад, то никогда бы не согласилась попробовать адскую смесь, которая отравила ей жизнь. Настя решила, что когда выйдет из больницы, то навсегда покончит с наркотиками и попробует спа-сти Лалу и Марину. Она хочет и будет жить, потому что у неё есть воля. И Рыжий её больше никогда не увидит. Решено. У неё будет новая жизнь, новые друзья, любимоё дело. Кто сказал, что наркоманы всегда умирают? Это всё выдумки, ведь всё не так серьёзно.
Настя заснула, убаюканная подобными мыслями и странными часами, стучавшими у неё в голове. Тик – так, тик – так…
И снова снится мама и прежняя весёлая Настюшка с белым бантиком в косе, которая да-вала первый звонок для сотни, таких же, как она, первоклашек.

Настя вышла из больницы в конце ноября; сердобольная Валя дала ей старый ватник, что-бы не замёрзла. Конечно, она пошла к Лале, но хозяйки там не было. На полу сидела простово-лосая Марина и на старой плитке готовила еду.
- А где Лала? – Настя присела на раскладушку.
- Её в среду «Скорая» увезла. Умерла Лала, - Марина всплакнула.
- Как умерла?!
- От передозировки. Она тебе свои тетрадки оставила.
Настя хорошо помнила эти синие тонкие ученические тетрадки, пылившиеся в углу, в ко-торые Лала по ночам записывала стихи. Если бы не героин, она бы выучилась на журналиста, у неё был талант. Милая бесшабашная Лалка, которая всем помогала. Что бы все они без неё де-лали?
Девушка достала одну из тетрадей, сдула с неё пыль и открыла на первой попавшейся странице. В глаза сразу бросился знакомый косой, прыгающий почерк.
« Белый потолок больницы
Над моей головой.
Сказали сестрицы,
Что умер сосед мой.
И мне захотелось уйти
По лестнице в небеса,
Чтобы не было больше боли
И не раскалывалась голова».
Настя не выдержала и разрыдалась; Марина плакала вместе с ней, громко всхлипывая.
На следующий день они отправились на «дело», чтобы достать денег на дозу. К Рыжему с украденной магнитолой пошла Марина; Настя пока держала данное обещание.

Ветер заметал следы, жалобно завывая в подворотнях. На улицах было немноголюдно: вьюга загнала прохожих по домам. Мороз крепчал; хрустел под ногами белый снег. За ярко ос-вещёнными окнами смеялись дети; там было тепло и уютно.
А ветер всё громче завывал в подворотнях, навевая непонятную вечную зимнюю тоску по летним дням…
У подъезда, в узкой полосе света фонаря сидела девушка, прислонившись спиной к хо-лодной стене дома. Ресницы её уже заиндевели, а губы посинели от мороза; голова неестест-венно завалилась на бок. Это была Настя. В одной руке она держала шприц, а в другой – листок из ученической тетрадки. Настя с трудом открыла глаза, улыбнулась кому – то и прошептала: « Я тоже увижу лестницу в небеса, Лала». Глаза её снова закрылись и больше не открывались; ве-тер постепенно заносил её снегом.
К подъезду подъехала «Скорая» и увезла её. Вызвавшая её женщина вернулась в подъезд и сказала другим жильцам, столпившимся на площадке первого этажа: « Ещё одна наркоманка умерла».