про кашу

Манка, начиналась утром. Сначала санки скользили по снегу, скрипели по асфальту. Во время поездки можно было смотреть на спину отца, улавливать теплый запах его сигаретного дыма, или на небо или на темные призраки с санками, на синий утренний снег, желтые окна домов. Потом нужно было переставлять ноги по ступеням, ощущать определенную легкость оттого, что тебя приподымают за воротник. Манка на завтрак, это было то, что не обсуждалось. В том мире было «с каждого по способностям» и как-то априори считалось, что тридцать детей способны съесть никелированное ведро этой тяжелой мякоти. Переговариваясь, мы шли за столики, садились, хором, во всю глотку говорили спасибо и начинали есть. Конечно, способности были разные. Пожалуй, только с высоты лет можно оценить мудрость воспитателей. Поедание этого тяжелого блюда было первой методичной тренировкой в борьбе со стылым, густым миром. Если человеку изо дня в день удается брать приступом это теплое белое болото, которому ты явно и однозначно безразличен, то, как же легко в будущем можно было преодолеть вязкую отчужденность жизни. Оксана, моя любовь, ела так же как я. Она ждала, когда каша покроется коркой, потом размазывала масло по круглой поверхности и начинала потихонечку, с краю, брать ложечку за ложечкой. Она смотрела на меня, я смотрел на неё, наши рты были забиты. У неё были просто огромные серые глаза. Первый раз когда я её увидел, я очень удивился, что у человека могут быть такие большие глаза. За это я решил её полюбить. Вообще, как есть кашу, был вопрос самоопределения, кто-то как мы с Оксаной ели её «с корочкой», кто-то перемешивал её, кто-то снимал корочку ложкой, отодвигал её на край и ел сначала мякоть, а потом как вознаграждение съедал корочку, кто-то ел кашу, макая в неё белый хлеб. Но таких было немного и с ними никто не дружил. Были и такие девочки, кто отдавали своим возлюбленным мякоть из своих тарелок и ели корочки с маслом, отчего-то я их презирал, Оксана так никогда не поступала. Среди нас были и те, кто наотрез отказывался от каши, и устраивали истерику. Их ставили в угол «до сонного часа», я уважал таких детей, но не понимал, по утрам я всегда был голоден. И ещё я воспитывался на книжке древних греческих мифов «для детей». Геркулес, был героем, и как доверительно мне сообщила бабушка, он стал им потому что ел кашу «геркулес». «Геркулесовую» кашу варила мне только бабушка, весь остальной мир подсовывал мне только манку, но как герой я прекрасно понимал, что все это пустяки, надо просто смотреть в серые глаза напротив и тогда можно не только съесть целиком всю тарелку, но и выпить чай с белым хлебом и сыром.