Монолог

Теперь я оглядываюсь назад и думаю, что мне следовало убить себя. Я не боюсь. Мне не больно и не страшно, хотя я и не знаю, что будет дальше. Я помню все очень четко. Прошла целая ночь, а мне кажется, что это было пару минут назад. Я знаю, что она сейчас лежит там…. Сижу в темноте, прислоняясь голой спиной к холодной стене. За окном проезжают машины, свет скользит по потолку… Свет скользит по потолку, свет скользит по коже, лезвие скользит по коже…
Мне стоило убить себя, а не ее. Я забыла вкус крови и жгущую боль разорванной плоти, а она этого больше никогда не почувствует. А самое странное, что я уже никогда не смогу резать свои руки, кожу… Мне будет противно, я буду вспоминать, как обмякло ее тело, как оно упало на пол. Зачем я это сделала? Хотя, что стоит теперь этот вопрос, заданный четырем стенам вокруг меня?
Неужели ее до сих пор не нашли? Я сделала все очень грязно, оставила везде кровь, отпечатки пальцев, даже пальто свое оставила. Ну и что с того? У меня нет цели прятаться. Если за мной до сих пор не пришли, значит ее не нашли… Значит, она так и лежит там, на полу. Значит, оперативность полиции только в детективных романах? Почему-то задаю себе вопросы. Пусть они уже придут. Пусть наденут наручники, у меня нет больше ни сил, ни желания жить в этом городе, духота давит, постоянно болит голова, да еще и привычка людей грузить своими проблемами. Хотя, разве я бы не убила ее, если бы она не говорила? Я могу оправдать себя, сказав, что ненавидела ее за то, что она всегда делилась со мной всеми своими переживаниями, будто ждала, что я возьму их часть на себя. Но это не правда. Я ее никогда не ненавидела, мне от нее было ни тепло, ни холодно, просто мне нужны были деньги. И она мне их давала, ласково улыбаясь и говоря: «Конечно, вернешь чуть позже», хотя сама знала, что я никогда не смогу их вернуть. Если я и могла ее не любить, то только за то, что ей повезло быть дочкой богатого папаши. Взять хотя бы эту ее квартиру с окнами, выходящими на главную улицу, квартиру, где сейчас лежит ее тело в луже крови. Мне до сих пор мерещится запах крови и легкое щекотание, будто капли стекают по рукам. Конечно, мне повезло, что она немного выпила, иначе я бы с ней не справилась. Но она потеряла бдительность, и я подошла к ней сзади. Хотя, как смешно это звучит… Ей было нечего со мной бояться, потому она и не обращала внимания на то, что я делала. Да и нож был не очень большим, и у меня не было надобности его прятать. Я хотела ударить ее этим ножом в спину, но она качнулась… Я испугалась. Наверно, мне и в этом повезло. Сейчас понимаю, что просто очень не хотела видеть ее лицо в этот момент, поэтому крепко схватила ее сзади и…
А ведь это все правда. Все, что пишут в детективах и показывают в фильмах. Тело действительно падает на пол со стуком, и у жертвы действительно удивленные глаза, и нож входит в плоть так же легко, как в масло. Но нет чувства обреченности, нет страха раскрытия.
А она была красивой. Почему-то подумалось, что она действительно была красивой. Но только не тогда, не когда из глубокого пореза на ее шее струилась кровь, не когда я, повинуясь какому-то необъяснимому чувству, закрыла ее глаза. Смерть – это совсем не страшно. Но если бы я убила себя, а не ее, то могла бы почувствовать это до конца, понять… А теперь не смогу. Просто не смогу.
Сколько лет мы были знакомы? Она считала меня лучшей подругой, потому что я всегда ее слушала. Но мне просто нужны были деньги, которые я у нее занимала. Она об этом не знала. Она ни о чем не знала, и уже не узнает, хотя, мне кажется, она бы простила…
К тому же, я убила ее не из за денег. Я ничего не взяла из квартиры, хотя могла. Но я убила не ради денег. Я убила, чтобы… чтобы убить.… Чтобы нож порвал кожу, чтобы кровь покинула тело, чтобы кожа стала белая. В тот момент я об этом не думала. Кажется, что я себя оправдываю. Но есть ли смысл самооправдания в присутствии четырех холодных стен?
Где они? Скоро рассвет, электронные часы на телевизоре показывают 5:43. Это значит, прошло почти 12 часов. Уже 12 часов она свободна. Свободна от забот, от своего тела, будущего, денег… Я не дарила ей свободу, она сама ее обрела.
Наверно, это все глупо. Я хочу лишь, чтобы они пришли, чтобы защелкнули наручники. И я бы им все рассказала сама. И о том, как убила, как кровь с моих рук падала в лужу, в которой лежало тело. Это уже было не ее тело, просто отвратительная масса ненужной плоти. Я им это объясню. И расскажу, что занимала у нее деньги. Обязательно, иначе они не поймут, что я чувствовала, когда ее душа ушла из тела, и когда эта земная оболочка осталась у меня на руках, а потом сползла и упала со стуком на пол. Я хочу объяснить им это, хотя они, наверно, не поймут, они не убивали.
Конечно, они не поймут, ведь им нужна мотивация. У них есть стереотипы, определения, а я хочу, чтобы они поняли, что я чувствовала, когда убивала ее.
На часах 6:15. Машины стали ездить намного чаще, солнце всходит. Где же они? С утра к ней могут зайти друзья, соседи, а может и ее папа. Но найдут только тело, чужое тело, ненужное тело, и сразу позвонят в полицию. Они испугаются, это будет первой реакцией. И от страха они не смогут связать двух слов, позвонив. А потом наступит отвращение… И они, наконец, за мной приедут. Я не буду никуда уходить, я буду ждать их, буду ждать…