Лес

Лес был похож на какие-то обрывки детских воспоминаний или фотографии из дорогих журналов: деревья казались слишком высокими, стволы были тонкими и ровными, а землю покрывал слой еловых иголок. Желтые листья, еще не опавшие, несмотря на поздний для них период, казалось, светились под пробивающимися сквозь них лучами солнца, а скопления красных и багровых листьев походили на очаги пожара в этом спокойствии. Уже как-то виновато за свою задержку выглядывала трава, ярко выделяющаяся на почерневшей земле. Солнце было очень ярким и наигранно лаковым, начало ноября выдавал только по-зимнему холодный воздух.
Она шла, не замечая красоты вокруг, и смотрела на полотно реки. Стальная вода двигалась очень медленно, и только мелкая рябь нарушала ее полное спокойствие. Она уже не понимала, где находиться, люди по дороге попадались все реже, а на щеках уже засохли следы от слез. Только перешептывание листьев над головой нарушало тишину. Эта тишина очень сильно давила. Она остановилась, подняла с земли камень и бросила его в реку, пытаясь нарушить это спокойствие.
Тихий свист ветра, плеск воды, и снова ни звука.
Она взяла камень побольше и снова бросила его, уже с силой и даже какой-то ненавистью.
Снова плеск и глухой удар об утоптанную землю – из ее кармана вывалилась бутылочка с успокоительным. Она недолго на нее смотрела, будто боясь поднять, но все же наклонилась, взяла ее, неуверенно покрутила в руке и убрала в карман. Она пошла дальше, смотря под ноги и иногда бросая взгляды на реку, так безразлично поглотившую брошенные камни.
Ветер становился все сильнее, он срывал с веток листья и уносил их прочь. Солнце начинало садиться, воздух похолодел, но она не обращала на это внимания, даже не застегнула распахнутую куртку.
Пролетающий у нее над головой самолет оставил в небе белую полосу. Она остановилась и проследила за тем, как самолет удаляется. Было ощущение, что он унес с собой частичку ее души, что-то очень важное, ценное, что он незаметно украл это у нее, а теперь хвалился и дразнил. Щеки неприятно холодило от вновь начавшихся слез. Она поежилась, будто пытаясь отогнать видение, убрала замерзшие руки в карманы и нащупала там бутылочку. Стекло было темным и, посмотрев сквозь него на свет, она обнаружила, что лекарства оставалось немногим больше половины.
Она выдохнула, сделала большой глоток и зажмурилась – жидкость больно обожгла горло. Она сделала еще глоток, закрутила крышку и снова убрала успокоительное.
Она шла уже довольно долго, ноги устали и клонило в сон. Ветер все срывал листья, один из них упал, задев ее плечо.
«Вот и все. Для него все. Для них всех. Пройдет еще неделя, и все листья опадут, их унесет безразличный ветер, поставив точку в их ненужном существовании. А потому, что природа может убивать. Вот она их и убила. Она должна. Но человек… человек же не может…»
Она снова сделала большой глоток, уже не так сильно чувствуя жжение, последний раз взглянула на реку, все так же безучастно несущую свою воду, и свернула в лес. Солнце почти зашло и уже не подсвечивало листья, но все вокруг окрасилось в багряно-красные цвета его последними лучами. А она все шла вперед, пробираясь глубже и глубже в лес. Небо было затянуто мягкими, рыхлыми, серыми облаками. Она присела на опавшую листву, сильно кружилась голова. Достала пачку сигарет, надеясь, что никотин избавит от этого противного ощущения. Замерзшие пальцы в начале ломали спички, но, в конце концов, она смогла зажечь сигарету, затянулась и сделала еще глоток из бутылочки. Голова все еще кружилась.
Зазвонил ее мобильный, взорвав тишину и спокойствие. Боль пробила висок, она снова зажмурилась, достала телефон, сбросила вызов и вырубила трубку.
Снова затяжка, потом глоток, потом опять доза никотина.
Голова кружилась, вокруг было темно, и боль пульсировала в виске, не давая мыслям формироваться.
«Человек не может убивать человека, не может убивать. Не человек. Хищник не бросается на хищника, только человек…»

А этой ночью пошел первый снег. Первый настоящий снег этого года, не тающий, лишь коснувшись земли, а укрывающий опавшие листья и еловые иголки ровным слоем, мягкий, падающий с легким шуршанием, задевая еще живые листья, цепляющиеся за ветки из последних сил.
Он падал на воду, и вода забирала его, как и брошенные вчера камни.
Он падал на тропинки, на причалившие на ночь прогулочные катера.
Он падал на ее холодные губы, на черную куртку, так и оставшуюся расстегнутой, на белую кожу и валяющуюся поблизости от ее тела пустую бутылочку от успокоительного. Она любила снег, когда была живой…
За час он завалил все вокруг, покрасил все в белый, новый, непривычный и пока какой-то чужой цвет.

Утром ее нашел егерь.
По паспорту, лежащему в ее кармане, ей было 20 лет.
«Всего-то…»,- подумал старый егерь, смотря на ее лицо, - «Откуда же фамилия-то знакомая?»
А потом ее увезли. Старик вытер слезу, провожая машину.
Чуть позже он смотрел новости, в которых уже который день говорили о теракте где-то за границей, в результате которого погибло пять русских. И опять повторяли имена. Его что-то кольнуло, он переключил канал, и лишь потом понял, откуда ему была знакома фамилия той бедной девушки.
«Да, однофамильцы, наверно»,- махнул он рукой.
Потом он начал думать о том, что снег в этом году особенно сильный, да и ветер холодноват…