Погремушка

— Повэртай конэй, батько! Повэртай!!!
Грохот колес, лошадиный храп и вихрящиеся в знойном мареве клубы серо-желтой пыли.
— Повэрта-ай!..
Тачанка, кренясь на левый бок, пронеслась по самому краю яра, так что колеса на секунду зависли над пустотой. Миха на повороте едва не вылетел, хорошо, за пулемет уцепился, а то бы шею свернул. Старый Грыцько обернулся, проверяя, цел ли сын, а потом снова рванул вожжи. Кони устали, и уже сбавляли ход. Красные остались позади, не видно. Или наперерез поскакали, говнюки… Тогда к Волновахе обходом возвращаться придется.
— Ой, батько… — Миха сполз вниз, уселся, привалясь спиной к деревянному борту, потер отбитый локоть. — Ой, лыхо… Патроны кончились.
— Кажись, ушли. Оглядеться бы надо.
Грыцько привстал, повертел, словно индюк, сухой загорелой головой. И шея у него была индюшачья — длинная, морщинистая. Под выбритым затылком собиралась в складки.
— Не видать. Н-но, проклятые!
Лошадиные бока ходили ходуном, на потных крупах оседала пыль. Безмятежный жаворонок кувыркался над степью, почти неслышимый в стуке колес. Эх, почему он не может рассказать, куда свернула погоня… Да и своих не видать. Когда Кузьменко убило насмерть, Миха едва успел столкнуть неподъемное тело с тачанки. А потом — бомба прилетела, и перепуганные взрывом кони понесли. А ведь уходили непросто, ещё пострелять краснопузых на ходу успели.
— Повертай к кринице, батько, там отдышимся, — Миха вытер рукавом пот со лба, и отчего-то счастливо засмеялся. — А славно-то как… жить!
— Опасно к кринице, — засомневался Грыцько. — Её всякий знает. А как нарвемся?
— Тогда напрямки, к Волновахе. Вовк уже, небось, хлопцам самограй разливает за нашу память. А мы тут как тут — живые себе! Кузьменко только нема, а так — живые.
— Не до самограю зараз Вовку, как бы самому уйти. А ну, стой… Тпр-р-у, скаженные!
Кони остановились, и в наступившей тишине стало слышно слабое птичье щебетанье и стрекот кузнечиков.
— Тихо. Скажи, тихо… Нигде не стреляют?
— Не, батько, не стреляют. Ушел Вовк. Его в степи ни одна зараза не догонит, ни красная, ни белая. Эх… пить охота.
Подумав, Грыцько задергал вожжами, поворачивая тачанку. Лошади сильно устали… Без отдыха до Волновахи они вряд ли доберутся, падут по дороге. Так что придется к кринице, тут недалеко.
Подпрыгивая и дребезжа, тачанка катила на юг. Вот уже и купы деревьев видны, за которыми в глубокой впадине журчит никогда не пересыхающий ключик, поит всех на пути от Юзовки к Мариуполю. А также вообще всех, у кого в горле пересохло и в глазах от жары плывет.
— Н-но, — попытался Грыцько подстегнуть лошадей, но те только головы ниже опустили, а ходу не прибавили.
Миха лежал, накрыв лицо тряпицей, считал боками каждую выбоину. Скорее бы, скорее…
И уже совсем близко кучерявые дубки и абрикосовые заросли, осыпающие по склону мелкие оранжевые плоды. И криница, обложенная позеленевшими камнями — близко.
Но ещё ближе был вороненый пулеметный ствол — высунулся из зарослей лебеды пополам с крапивой, затарахтел, но быстро замолк.
Дошли кони до деревьев сами, дотащили тачанку с расщепленным пулями деревянным бортом и лежащим в ней мертвым Михой. А старый Грыцько остался лежать на пыльной горячей дороге.
— Двумя бандюками меньше, — топорща прокуренные усы, объявил отрядный комиссар. — Да ещё и пулемет добыли. Овчаренко, проверь-ка его, да коней в тень отведи.
Потом он расслабил ремень на гимнастерке и неспешно начал спускаться вниз, к воде, чтобы напиться впрок.

Проводив взглядом удаляющуюся стюардессу, Илья лениво откинулся в кресле. Ну вот, взлетели. Теперь забыть о квартирном вопросе, о ссоре с бывшей женой, о суете с машиной. Да обо всем забыть и на все забить! Впереди две недели моря, вкусной еды и красивых девушек. А главное — тихий номер, где можно включить карманный комп и спокойно работать. И не нужно думать о том, куда пристроить новый роман — издательство ждет вторую часть дилогии. Аванса на новую квартиру, конечно, не хватило, только-только долги отдать да отдохнуть немного.
Через проход молодая мать пыталась укачать ребенка, тот капризничал и выплевывал соску. Яркая пустышка то и дело повисала на пластиковой цепочке, пристегнутой к рубашечке малыша. Мужчина в соседнем с ними кресле хмурился и отворачивался, его явно раздражал младенец.
Самолет слегка наклонился, и в иллюминатор стали видны маленькие домики, дороги и поля, поля — желто-зеленое лоскутное одеяло. Мерный гул моторов, легкое потряхивание. Интересно, когда им принесут обед? Илья с утра успел выпить только чашку кофе, и в желудке ощущалась неприятная пустота.
Он закрыл глаза и принялся мечтать о куске сочного прожаренного мяса. Или, на худой конец, куриной ножке. И обязательно с картошкой и маринованным огурчиком.
Громкий хлопок где-то сзади, словно лопнул большой воздушный шарик. И дикий, какой-то животный крик, вой. Илья вскочил, ударяясь о спинки кресел — они были везде, увернуться невозможно. В следующую минуту глаза заволокло едким дымом, а пол окончательно ушел из-под ног. Визжали уже невидимые в дыму и вони люди, сшибаясь и барахтаясь в кренящемся и содрогающемся от толчков пространстве.
И вдруг резкая струя свежего воздуха, отбросила Илью назад, а затем потянула вперед, и во внезапно открывшемся проеме появились несущиеся с бешеной скоростью желто-зеленые пятна.
Потом все остановилось, и он смог рассмотреть траву — каждую былинку, огромный розовый цветок клевера и сломанную ромашку.
Наверное, его отшвырнуло далеко в сторону, потому что бороздящий крылом и брюхом степь и одновременно разваливающийся на части самолет он видел теперь со стороны. Фюзеляж остался позади, затем отломилось крыло и вместе с частью корпуса беззвучно закувыркалось в воздухе. Вырванные кресла, гротескно изломанные фигуры людей, клочья обшивки и снова кресла — пыль, дым и какая-то оглушающая ватная тишина.
— Повэртай конэй, батько! Повэртай!!!
Грохот колес, лошадиный храп и вихрящиеся в знойном мареве клубы серо-желтой пыли.
— Повэрта-ай!...
Прямо на него мчались ошалелые лошади. Чудом извернувшись, Илья выкатился буквально из-под копыт и оказался на четвереньках. Выплевывал набившуюся в рот траву и землю, тряс головой. Прыгая на ухабах, повозка неслась к обломкам самолета, и видно было, что возница не может справиться с испуганными конями.
Закрывшись от солнца ладонью, Илья видел, как проскакали они мимо огромного цилиндрического куска салона, прянули от следующего и, наконец, повернули по широкой дуге. Это хорошо, что тут есть люди… Это хорошо. Он пытался подняться на ноги, но не получилось — в лодыжках появилась дикая боль, и он, свернувшись калачиком, повалился обратно в траву. Господи, неужели он выжил, неужели повезло? А ноги заживут, заживут. Главное — жив.
Надо звать помощь.
Сейчас… Только слепящие круги в глазах утихнут.
Нашарив на поясе кожаный футляр, Илья достал мобильный телефон и принялся трясущимися пальцами тыкать в кнопки. Неважно, где они, должен же кто-то ответить… Внезапно накатила волна слабости, прошибла жаром и отступила. Нужно постараться держать себя в руках. Нужно! Нужно!
Скорая — нет связи, милиция — нет… Отозвались пожарные, не поверили, но пообещали сообщить спасателям. Спасибо, хоть так.
Он огляделся. Пытаясь понять, один ли он такой счастливец или ещё кому-то из тех, кто с ним летел, удалось уцелеть. Но среди обломков никакого движения заметно не было. Только повозка, сделав по степи круг, возвращалась к нему.
— Гэй, хлопче! — крикнул загоревший до черноты мужик в мокрой от пота рубахе. — Цэй ераплан от красных чи от белых летел?
Илья безумным взглядом уставился на мужика и только теперь заметил, что в задней части повозки установлен пулемет. Рядом с ним тянул любопытную шею совсем молодой парнишка в выгоревшей гимнастерке с какими-то золотыми шнурами поперек груди. Это что ещё за бутафория?
— Это самолет из Донецка, — постарался спокойно объяснить Илья. — Чартерный рейс в Турцию. На курорт, мать его так и растак!!! — внезапно заорал он и ткнулся лицом в землю. Потом ещё и ещё, не замечая текущую из носа кровь. Где-то на задворках сознания было понимание, что у него истерика, но остановиться он уже не мог — ему нужно было выколотить эту истерику, выбить без остатка, уничтожить. Единственное, что сумел — прижать зажатый в кулаке мобильник к груди, чтобы не разнести его вдребезги.
— Ишь, убивается, — удивился Миха. — Ну шо, батько, отвезем его к Вовку или тут пристрелим, чтоб не мучился?
— Так патронов ж нэма, — рассудительно заметил Грыцько. — А сабелюкой… Да зачем? С переломанными ногами и так помрет.
— И то правда. А нам ещё вертаться надо.
Когда Илья сумел, наконец, поднять черное, покрытое ссадинами и кровью лицо, повозка пылила уже далеко, направляясь к каким-то строениям, которых он раньше почему-то не заметил.
А в небе над ним парили черные точки — это степные птицы пытались сверху разобраться, кто тут на земле мертвый, а кто живой.

Громкий хлопок где-то сзади, словно лопнул большой воздушный шарик. И дикий, какой-то животный крик, вой. Илья вскочил, ударяясь о спинки кресел — они были везде, увернуться невозможно. В следующую минуту глаза заволокло едким дымом, а пол окончательно ушел из-под ног. Визжали уже невидимые в дыму и вони люди, сшибаясь и бархатаясь в кренящемся и содрогающемся от толчков пространстве.
И вдруг резкая струя свежего воздуха, отбросила Илью назад, а затем потянула вперед, и во внезапно открывшемся проеме появились несущиеся с бешеной скоростью желто-зеленые пятна.
 Потом все остановилось, и он смог рассмотреть траву — каждую былинку, огромный розовый цветок клевера и сломанную ромашку.
И он лежал в этой траве, не понимая, что произошло. Только что был самолет, дым и дикая, безумная паника. Кажется, кто-то открыл аварийный люк… А теперь ему в лицо заглядывает поникшая головка ромашки, словно предлагая погадать: жив - не жив…
Неужели, его выбросило в этот люк, а самолет полетел дальше? Так не бывает, так просто не бывает!
Вскочив на ноги, Илья огляделся. Вокруг, сколько ни гляди, простиралась подвяленная солнцем степь — почти ровное пространство, лишь холмики и крошечные купы деревьев, а больше ничего. Хотя… Вдали показалось стремительно приближающееся облачко пыли. Слишком маленькое.
А самолет где?
Он не мог за пару минут улететь так, чтобы его не было видно. Но ни в небе, ни на земле его нет. Никаких следов. Может быть, он терял сознание? Не похоже. Тогда что случилось? Он был в самолете, теперь он в безлюдной степи, и при этом у него абсолютно ничего не болит, разве что локоть и бедро, ушибленные о кресла. Но это же пустяки. Кому ещё удавалось выпасть без парашюта из летящего самолета и остаться целым и невредимым?
— Повэртай конэй, батько! Повэртай!!!
Грохот колес, лошадиный храп и вихрящиеся в знойном мареве клубы серо-желтой пыли.
— Повэрта-ай!...
Илья отпрыгнул в сторону, мимо промчалась повозка, управляемая каким-то безумным бомжом. Второй трясся сзади, вцепившись в… черт побери, эти фермеры совсем озверели — раскатывают с пулеметами, как какие-нибудь махновцы! И неизвестно, что у них вообще в башке, запросто могут и очередью полоснуть.
Особенно, если он нарушил чье-то право собственности.
Шлепнувшись на землю, Илья быстро огляделся и ужом юркнул в густую полынь. Она укрыла с головой, спрятала. Теперь можно было осторожно высунуть нос.
Повозка, грохоча и подпрыгивая, возвращалась. Если заметят — кранты.
Он попытался отыскать в карманах мобильный телефон, но его не было. Наверное, вылетел при падении, и ищи его теперь в траве…
От земли пахло пылью и полынью. По волосам кто-то ползал, осторожно цепляясь лапками за волосы. Главное, лежать, не двигаться, тогда может быть, пронесет.
 — Гэй, хлопче! — заорал кто-то совсем рядом. — Ты чего в былки залез? Боишься? А и правда — вот зараз порубаемо в капусту. А ну, вставай! И руки, руки поднимай!
Обреченно вздохнув, Илья поднялся во весь рост. Похоже, он повстречался с местными бандюками-отморозками. Или, все-таки с фермерами? Лучше все-таки не спорить и поднять руки.
— А ну, Миха, проверь, что у того хлопца в карманах, — скомандовал жилистый пожилой мужик, наматывая вожжи на руку.
Молодой парень в насквозь пропотевшей грязной гимнастерке спрыгнул с повозки, подошел. Илья непроизвольно поморщился — похоже, абориген понятия не имел о мытье и туалетной воде. А туда же — аксельбанты нацепил. Шмыгнув носом, парень заботливо охлопал его бока, вытащил из карманов джинсов бумажник, пачку «Честерфилда» и зажигалку.
— Дывысь, тату, що воно такэ?
— Буржуйские цацки, Миха. От сволота!
Мужик распотрошил бумажник, зашелестел купюрами, изумленно рассматривая гривны и доллары. Потом извлек кредитку «Виза» и принялся гнуть её туда-сюда. Миха вытряхнул на траву пару сигарет, поднял их и обнюхал.
— Папиросы…
Илья во все глаза уставился на пахучего недоросля. А тот, осмотрел зажигалку, пожал плечами и сунул её себе в карман. Сигареты же, ломая и кроша, запихнул обратно в пачку.
— Ну шо, сидай, буржуй, поедем до Вовка, атамана нашего.
— А может все ж таки порубать его, чего с ним таскаться? — с сомнением хмыкнул тот, что постарше.
— Та не, не простой он хлопец. Нехай сам Вовк с ним разбирается.
Илья с напряжением вслушивался в обычную для этих краев дикую смесь украинского и русского языков, и все более ужасался. Какой-то атаман, не иначе главарь преступной группировки… Его самого буржуем называют, карточку сломать пытались. Да ещё пулемет этот!
Может, где-то рядом сумасшедший дом по миру пошел, и психи в банду организовались?
— Сидай в тачанку, гнида! — толкнул его в спину парень. — Не зли батьку.
Безнадежно озираясь в поисках хоть кого-то, кроме этих ненормальных, Илья плюхнулся на дощатое дно, застеленное дырявым войлоком.
— Н-но! Пошли, родимые! — гаркнул возница и хлестнул лошадей вожжами.


— Повэртай конэй, батько! Повэртай!!!
Грохот колес, лошадиный храп и вихрящиеся в знойном мареве клубы серо-желтой пыли.
— Повэрта-ай!...
Грыцько, упершись обеими ногами в подножку, тянул на себя вожжи, понимая, что не успеет справиться с обезумевшими гнедыми. Он бы справился, если бы не жуткий рокочущий вой, нагонявший их так, как ни одному коню не нагнать. И где те красные, где атаман с хлопцами?! Где?!!
— Тпр-ру!!! А ну, тпр-ру!!!
И уже не свернуть…
Миха с ужасом вжался в дно тачанки, прикрывая руками голову. Ведь всего какая-то минута, а огромная белая туша уже нависла толстым брюхом над головами. Черное колесо пронеслось, едва не зацепив лошадей, и они прянули вразнобой, путаясь в упряжи, опрокидывая тачанку. И полетел Миха, кувыркаясь, в глубокий яр, а рядом кувыркался пулемет.
Задержали его падение густые заросли ивняка, а то бы костей не собрал. Пулемет, да черт бы с ним. А вот тато… Тато!!!
Сам не помнил, как вверх лез, карабкался, ругаясь и причитая. А наверху ругался Грыцько вслед уносящим по степи передок тачанки коням. Будут скакать, оглашенные, пока ноги себе не переломают.
Ну и как теперь? Без тачанки, без пулемета, как в Волноваху возвращаться, как в глаза атаману глянуть?
— Шо то было, батько? Ераплан здоровущий? От сволота красная, чтоб их пидняло та й гэпнуло! Ну и страх на наши головы выдумала …
— Эх, стали, кажись. Беги, Миха, лови коней. А шо то было — не знаю. Вспомнить, и то страшно.
Ничего, главное, опять живы. Панасенки, они крепкие, им просто так шею не свернешь. Вот закончится война, женит Грыцько Миху, и тот народит ему внуков — много, чтоб в хате весело было. Женит, кто бы верх не взял: красные ли, белые ли, а может, и атаман… Будет у Михи и хата, и жинка с черными косами. А Грыцько станет малых забавлять, песенки петь, соняшники им лузгать. Малые любят соняшники.
Лежа на горячей от солнца земле Грыцько задремал вполглаза. Очнулся, когда Миха гнедых привел, запаленных, мокрых, но тоже живых.
— Ни и что делать будем? — он принялся оттирать пучком полыни заляпанную пеной шею лошади. — Воду надо искать, без воды подохнут.
— А с тачанкой как? — Грыцько оглянулся, пнул запыленным сапогом отвалившееся колесо и почесал затылок. — Не починить. На двух колесах поедем?
— Придется так. Нам бы до Волновахи добраться, там задок присобачим. Погоди, я сейчас.
Бросив отцу раздрызганные об землю вожжи, Миха полез в яр. Пулемет валялся внизу, с виду целый. Неподалеку лежал какой-то мертвец, смотрел стеклянным взглядом в небо. Одет несуразно — синие штаны, изорванная рубаха и белые ботинки. Миха мельком посмотрел на него и взвалил пулемет на плечи. Потом огляделся, выбирая для подъема более пологий маршрут, а заодно и присматриваясь, нет ли тут ручейка или хотя бы лужицы — пить хотелось нестерпимо. Но воды не было.
Когда он вылез, Грыцько уже отсоединил продольную ось тачанки и теперь водил остывающих лошадей вдоль яра. Хорошая тачанка была, крепкая, а осталась пара колес да сидушка. Эх, грехи наши тяжкие… то-то наслушаются они насмешек, когда к своим вернутся.
Если вернутся.

— Всё, не могу больше, — Глебка снял шлем, локтем вытер выступившие на висках капли пота и потянулся к стакану с водой. Холодная, она приятно отдавала лимоном. Выпил до дна, и сердито уставился на монитор. — Похоже, у этой задачи нет решения.
— Должно быть! — упрямо дернула плечом Лия. — Может быть, все-таки не совмещать временные параметры?
— Ты ещё скажи, что и пространственные изменить!
— Пространственные… — Глебка задумался, морща обгоревший на солнце нос. — Нет, давай пространственные пока не трогать! Я так и не понял, как они сдвигаются.
Просторная терраса нависала над уходящим вниз склоном. Там, внизу, шелестели листвой деревья, вилась тропинка к морю, и все нормальные люди играли в индейцев, купались или валялись на песчаном пляже. И только они, как самые настоящие маньяки, торчали тут, уткнувшись в ноутбук.
Раздались шлепки босых ног по полу.
— Ну что? — деловито поинтересовался Рыжик. — Получается?
— Нет! — Лия помотала головой. — В последней версии Лучевский погиб, упал чуть дальше, и прямо в овраг. А самолет разбивается в любом случае, слишком маленькая высота, чтобы посадить — пятнадцать минут после взлета. Да ещё эта птицефабрика! В реальном времени он как раз на неё упал, поэтому и решили сместить на девяносто лет назад, когда там пусто было. А там, как назло, какие-то дядьки оказались... Я предлагала остановиться на второй или третьей версии, но разве ж тут к мнению женщин прислушиваются?
— В третьей Лучевский остался в начале прошлого века! Радиус обратного перехода его не захватил.
— Ага, зато во второй захватил. Да ещё бричку с двумя вояками и пулеметом! То-то подарочек для спасателей!
— А первая?
— Первая — брак, там вообще самолета не оказалось. Мы ошиблись с вводом данных. Требуются два временных перехода — самолет вначале туда, а потом обратно! На первом и сглючило.
— Четвертая — самая неудачная, — покачала головой Лия.
— Дайте хоть одну посмотреть!
— Не дам! — неожиданно зло ответил Глебка.
— Ты чего? — опешил Рыжик. — Сложно ещё раз запустить?
— Несложно. Просто… — он помедлил, доливая в стакан воду. — Просто мне кажется, что они на самом деле все это чувствуют. И им больно и страшно — на самом деле. И повторять это лишний раз я не хочу.
Лия и Рыжик переглянулись.
— Глебик, — осторожно произнесла девочка, по-синичьи склонив набок голову, — но это же только моделируемая реальность, там нет людей…
— Это просто пучки электронов, — поддержал её Рыжик. — Как обычная игрушка. А твои ощущения — это только её функции. Не дури!
Глебка молча ввел новые параметры, что-то подправил в трехмерной карте и напялил на голову шлем. Из-под тускло поблескивающего щитка теперь виднелись только упрямо сжатые губы.
— Это тот самый Лучевский? — тихо спросил Рыжик. — Который пятнадцать лет назад погиб, не дописав «Прыжок»?
— Да, он. Нам удалось найти компьютерную модель катастрофы самолета, на котором он летел. Вот Глебка и загорелся — опробовать на ней новую программу.
— А почему они разбились?
— Теракт, — коротко ответила Лия, заправляя за уши встрепанные ветром темные кудряшки. — Это было неподалеку, в нескольких десятках километров отсюда. Взрыв, разгерметизация и частичная потеря управления.
— Ужас… — Рыжик подтянул шорты, покосился на замершего около стола Глебку и нерешительно предложил: — Пошли на море?
— Ты иди, а я около этого фанатика подежурю. Он оттуда вываливается совсем никакой.

— Повэртай конэй, батько! Повэртай!!!
Грохот колес, лошадиный храп и вихрящиеся в знойном мареве клубы серо-желтой пыли.
— Повэрта-ай!...
Грыцько, упершись обеими ногами в подножку, тянул на себя вожжи, понимая, что не успеет справиться с обезумевшими гнедыми. Он бы справился, если бы не жуткий рокочущий вой, нагонявший их так, как ни одному коню не нагнать. И где те красные, где атаман с хлопцами?! Где?!!
— Тпр-ру!!! А ну, тпр-ру!!!
И уже не свернуть…
Миха с ужасом вжался в дно тачанки, накрывая руками голову. Ведь всего какая-то минута, а огромная белая туша уже нависла толстым брюхом. Нагонял, нагонял страшный морок, и откуда только взялся в небе на их головы?
— Миха, прыгай!!! Прыгай!!! — из последних сил закричал Грыцько, уже понимая, что поздно. А потом их накрыло, разрывая на части и давя, и ничего не осталось — только огромная борозда, усеянная обломками. Один чудом уцелевший конь, вырвавшийся в отчаянном рывке из упряжки, уносился прочь, взбрыкивая и кося налитыми кровью глазами.

— Может, хватит? — Лия стащила с головы Глебки шлем. — Или давай я? А то на тебя уже смотреть страшно. Если Сан Саныч заглянет, обоим по башке надает.
— Самый хреновый вариант, — не открывая глаз, пробормотал мальчик. — Жуткое дело… А ведь ещё немножко, и он бы сел. Чуть-чуть не хватило. Тачанку расплющило…
Его губы скривились, а кулак ударил по столу рядом с ноутбуком.
— Лучевский тоже там остался, в самолете?
— Да, я надеялся, что правильно рассчитал глиссаду. И опять!
— Да уж… — Лия отошла и облокотилась загорелыми руками о деревянный брус, ограждающий террасу. — Давай все-таки я попробую. А то ты мокрый уже, как мышь под метлой.
— Нет, погоди.
Глебка задумался. Потом вскочил и принялся бродить по теплым крашеным доскам. С той стороны, где заканчивалась тень, пол обжигал босые пятки. Неужели, придется искать другую задачу? Позорище… А ведь, вроде бы, они все правильно рассчитали с переходами, с этой дурацкой птицефабрикой шансов на посадку не было вообще. Но все равно ничего не выходит. Может быть, Лийка права, и стоило остановиться на второй версии? Пока она самая удачная. А о последней лучше вообще не вспоминать.
Он уселся в плетеное кресло и запустил пальцы в светлые волосы. Действительно, мокрые.
Итак, что мы имеем? Временные и пространственные параметры изменить нельзя. Ввести дополнительных персонажей тоже не получится, откуда их взять? Дано: низко летящий над степью самолет с пассажирами, террорист и два мужика на тачанке.
Легкий стук заставил его обернуться. Лия, усевшись к столу, надевала шлем. Глебка, было дернулся, а потом махнул рукой. Пусть попробует, каково это — быть там. Но посмотреть надо. Вдруг получится? Лийка везучая.
Тонкие пальцы коснулись клавиатуры, изменяя несколько букв в параметрах.
— Подожди! — воскликнул мальчик. — Так нельзя, программа зависнет!
— Не зависнет, — пробубнила Лия из-под слишком большого для неё шлема. — Я ведь почти ничего не меняю. Ну, поехали!

Проводив взглядом удаляющуюся стюардессу, Илья лениво откинулся в кресле. Взлетели. Теперь забыть о квартирном вопросе, о ссоре с бывшей женой, о суете с машиной. Да обо всем забыть и на все забить! Впереди две недели моря, вкусной еды и красивых девушек. А главное — тихий номер, где можно включить карманный комп и спокойно работать. И не нужно думать о том, куда пристроить новый роман — издательство ждет вторую часть дилогии. Аванса на новую квартиру, конечно, не хватило, только-только долги отдать да отдохнуть немного.
Через проход молодая мать пыталась укачать ребенка, тот капризничал и выплевывал соску. Яркая пустышка то и дело повисала на пластиковой цепочке, пристегнутой к рубашечке малыша. Мужчина в соседнем с ними кресле хмурился и отворачивался, его явно раздражал младенец.
Женщина достала яркую погремушку-птичку и затрясла ею над личиком ребенка. Тот притих и потянулся к игрушке. Вложив желтое кольцо в его ручку, мать устало улыбнулась. В то же мгновение маленький хулиган размахнулся, и швырнул погремушку в проход между креслами.
— Я подниму, — сказал Илья и встал.
Красно-желто-голубая птаха лежала, откатившись почти в конец салона. Лучевский подошел и протянул к ней руку, но тут носок чьего-то грязного ботинка пнул погремушку, она ударилась о металлическое основание кресла и развалилась на две половинки. В разные стороны покатились синие пластиковые горошины.
— Ты что делаешь, сволочь?! — взъярился Илья, хватая за лацканы пиджака тщедушного, похожего на таракана брюнета.
— Отвяжись! — ощерился тот. — Иначе и тебе, и твоему выродку пасть заткну!
Илья успел перехватить его руки, выворачивая их в стороны. В нос бил запах кислого, какого-то животного пота.
Их уже растаскивали в разные стороны, позади суетилась стюардесса, требуя вернуться на свои места. Иначе она… А что она могла в этой ситуации? Под ногами хрустели обломки погремушки. Илье стало неловко, и он отпустил плюющегося ругательствами гаденыша. Тот рванулся, было, за ним, но ему не дали, схватили, заталкивая обратно в кресло.
— Ты все равно подохнешь, козел! — орал он. — Сдохнешь! Сдохнешь!!!
Мимо протиснулись двое в летной форме, на Илью даже не глянули.
— Извините, что так вышло, — виновато бормотала женщина, прижимая к себе ребенка. Тот самым удивительным образом успел во всем этом шуме уснуть. Вот баламут!
Лучевскому внезапно стало смешно.
— Руки, руки ему держи! — тихо командовал кто-то в конце салона. — Вот так… Снял. Всё! Всё, граждане пассажиры. Всё нормально.
Они шли обратно с невозмутимыми лицами. Один осторожно нес что-то, обмотанное пиджаком, Второй вел перед собой гаденыша — в разодранной майке, с остекленевшим взглядом. В углу перекошенного рта повисла ниточка слюны, сгиб локтя заведенной назад руки покрывали коричневые точки.
«Господи, какая мерзость! — подумал Илья, отвернулся к иллюминатору и зажмурился, ослепленный солнечным светом.

Грыцько задергал вожжами, поворачивая тачанку. Лошади сильно устали…Без отдыха до Волновахи они вряд ли не доберутся, падут по дороге. Так что придется к кринице, тут недалеко.
— Ой, мама… — испуганно всхлипнул сзади Миха. Так, словно было ему не двадцать лет, а три годика, и он, малой, заблудился в кукурузе.
Рев и гул пронесся над степью, перепугано тряслись вставшие кони. И обернувшись, Грыцько увидел огромную брюхастую птицу, белый морок, летящий над ними, забирающий все выше и выше. По дуге, навстречу палящему солнцу.
— Стой, тпр-ру! — зачем-то кричал Грыцько, выворачивая голову, чтобы видеть небывалый полет и понять, не будет ли им от него какой-то беды. Но миновало, улетело и вскоре затихло. Только лошади водили ушами, да Миха все повторял:
— И шо это было, шо было?
— Ероплан это, — сглотнул, наконец, Грыцько. — Я на германском фронте такую холеру видел. Только поменьше. А этот здоро-овый… Ох и здоровый.
— Ну шо, улетел совсем?
— Совсем, вроде. Н-но, поехали! — он стегнул лошадей вожжами и внезапно решил: — А ну её к бесам, криницу! Нехороший то знак был, Миха. Потихоньку как-нибудь дотянем до Волновахи и без криницы, не спечёмся.
В ответ Миха только кивнул. Знак, так знак — батько в этом лучше понимает.

Два пальца — один тонкий, с розовым аккуратным ноготком, а другой — с поджившей царапиной и обгрызенными заусенцами, одновременно легли на кнопку Enter. Щёлк!
Две ладони сошлись в звонком хлопке.
— Всё!
— Получилось!
— Сан Санычу скажем?
— Лучше не надо, — покачал головой Глебка. — Только Рыжику, он тайны хранить умеет. Программа-то того… стыренная. И не спрашивай, где. Теперь надо на всякий случай остальные пять версий уничтожить. И — купаться! До самого ужина.
Он двигал по экрану монитора курсор, гася одну за другой картинки в окошках.
Потом закрыл программу и, прежде чем выключить ноутбук, заглянул на сайт, откуда они брали информацию о катастрофе. Полюбовался на надпись «Ошибка. Данная страница отсутствует».
Вот теперь действительно всё. И пусть от отца влетит — не страшно! В следующий раз не будет клеить стикер с паролями на монитор.
А что, можно сказать, что просто хотел скачать пару новых игрушек для лагеря. Если вообще кто-то что-то заметит. Это был бы самый лучший вариант.
— До ужина всего час остался, — разочарованно протянула Лия. — Только один раз окунуться успеем.
— Час?! Что же ты раньше молчала?!
Через минуту топот сбегающих по лестнице ног стих, и на террасе наступила тишина.
Пучеглазая стрекоза опустилась на деревянный парапет, посидела, а потом тоже полетела в сторону моря.