научиться летать...

…НАУЧИТЬСЯ ЛЕТАТЬ…
–Да что ты понимаешь в музыке? Мала ты еще!
–Это я-то? Это ты дилетант…во мне! Музыка – это и буря, и ее око… Музыка – это одновременно и сердечные ритмы и хрипы, и сигналы, поступаемые в мозг, это твоя малая планета и моя необъятная душа! Это жизнь без толпы, в которой, однако, есть дети, глупые и жестокие. А знаешь, почему они такие? Из-за толпы и тебя! Только не обижайся, глупый, ты счастлив, потому что ничего не знаешь! У тебя есть лежанка, моченые яблоки, плэйер и я, и тебе кажется, что больше ничего не нужно, да и нет больше ничего.
Твоя музыка раздражает мои уши, а ведь им итак до боли тяжко, до того тяжко, что их единственная мечта теперь – сменить голову. Эти звуки растягивают мое сердце еще и еще, а оно у меня не бесконечное, оно не вселенная. А гораздо больше! Сколько места нужно только для того, чтобы тебя одного терпеть! А ты простор любишь и эту дрянь. Кто вообще надоумился назвать ее музыкой, кому в голову пришла такая бездарность? Тебе…
А почему ты смотришь в потолок? Ты только сейчас заметил? Да, он упал сегодня прямо на меня! А я осталась цела…Совсем-совсем, даже ни одной ранки. Ах, эта… Да нет же, это твой пес сегодня был со мной ласков. А ты говоришь, что мала!
А помнишь, как мы построили этот картонный дом? В нем нам было очень мокро и чудесно! Куда мы денемся теперь? Я не нужна этому миру, и сама в нем тоже не нуждаюсь. А ты иди, козлик-с, мир примет тебя хорошо, так сказать, за своего! И ты будешь висеть на резинке от старых рейтуз, как все, прикрепленный к ней мельхиоровой скрепкой из коробки с надписью «Треугольные скрепки для бумаг, сто шт.», а я буду ходить мимо и смеяться… Потом устроюсь на завод, буду делать эти самые скрепки – некоторым ведь нужно больше одной, чтобы удержаться навесу. А потом я доверю тебе один секрет: на заводе, где я делаю скрепки, выпускают пятаки. Ты азартен, но я и не подумаю пойти у тебя на поводу. А буду воспитывать в тебе алчность и желание!
–Что за чушь ты несешь опять?
–Это не чушь, а сачок. Мне его подарил один темнокожий господин в белом костюме. Представился, как Бог, и назначил свидание. Но я не пойду на него, ведь у меня есть один рогатый козлик-с. А сачком я буду ловить 21-граммовые облачка, которые находятся в людях. Бог сказал, что иногда они бывают чистыми и прозрачными, как стеклышко, а иногда пыльными и тяжелыми, и тогда, не справляясь со своей массой, они опускаются наземь, и им не дано уже подняться выше. А найти их сложно, потому что – редкость. Я вот еще ни одного не поймала. Сачок этот передается из рук в руки. А представляешь, если последним в своих руках его держал Джек Потрошитель? Это же какая честь – держать сачок, который побывал у человека с такой забавной фамилией! Говорят, он был душегубом. Вздор, он просто ловил облачка…
Бог обещал позвонить, но у меня ведь нет телефона, зато у меня есть микроволновая печь, и я без нее никуда. Людей отчего-то забавляет вид хрупкой девушки, бережно волокущей за собой предмет на колесах, тщательно упакованный в целлофан. Я готова доставлять человечеству такое удовольствие бесконечно. Но я не альтруист. Мне весело от осознания своей массы, которая способна погубить всю человеческую. Последняя берет количеством, а я – себя в руки никогда. Значит, я эгоист. А ты, козлик-с, кто? А никто ты: простой козлик-с, у которого есть жена Оленька (с ударением на второй слог), единственная в мире женщина-олень. Такие обычно выступают в цирках, а потом попадают в музеи и остаются там до тех пор, пока моль не найдет на них свой приют и не обзаведется потомством. Но твоя Оленька об этом даже не догадывается. Да она на такое и не годна. Но, несмотря на это, ты можешь еще меньше. Ты работаешь скульптором и лепишь пластилиновых галок и стрижей. Ты однажды подарил мне мраморную муху цеце. Ты так назвал ее, потому что делал из отходов. Ее съел мой кот и умер от аморфного счастья. Даже кот и тот умнее тебя, он хотя бы оставил после себя потомство: два пушистых чудовища.
А ты один на свете. В темной же стороне тебя я и есть. И всегда была. Была, когда ты в забытьи воплощал свои грязные фантазии, когда ты полуобнаженным шагал по ночному городу и от страсти под твоими ногами шипел мокрый асфальт, когда сладкая от всего этого слезинка стекала с твоего лица на мятые простыни твоих жен – я сопровождала тебя повсюду, ждала ежеминутно в нашем доме из оранжевого папье-маше, выцветшего и покосившегося от дождей времени. И он рушится, как все в человеческом мире. На руинах нашего бумажного пристанища когда-нибудь возведут мост, я хочу, чтобы он был тросово-мачтовым, как тот, с которого я учила тебя летать. Помнишь, я парила в воздухе, а ты так и не взлетел? По-твоему, лучше порхать в небе или стоять на земле и мечтать о нем? Хотя я знаю, как ты ответишь, можешь продолжать пялиться на мои смущенные колени. А я бы, не раздумывав, выбрала первый вариант, потому что не знаю, как иначе… Ангелы ведь живут в небесах. Об этом мне сообщил Бог.
Sie haben alle Mnde
Und helle Seеlen ohne Saum,
Und eine Sehnsucht, wie nach Snde,
Geht ihnen manchmal durch den Traum…
В последнее время мне очень неспокойно, возникает боязнь потерять мысли и голову. Вдруг я в один ужасный момент оставлю их мокнуть под дождем на мостовой, и мозги, как серые ослики с поникшими ушами, будут страдать от множества чужих звуков, от миллионов крамольных мыслей, как я страдаю… Они, наверняка, не выдержат и лопнут. А потом будут долго стекать с вымощенных ступеней, словно амальгама, вперемешку с таким же серым дождем. Они умрут, когда достигнут реки, по-английски, смешавшись с желтой от человеческого варварства водой. Ты заберешь меня, когда это случится? Пообещай, что позаботишься о моей мятежной душе! Я только тебе доверяю, козлик-с! А, когда наступит момент, возьми сачок и не отходи от меня ни на шаг – ты должен поймать мою душу – господин в белом костюме сказал, что она строптивая, поэтому будь, пожалуйста, осторожен… А сачок оставишь на память, хоть тебе он и не нужен...
Мне тревожно и радостно от приближения того, чего я ждала всю жизнь. Знаешь, козлик-с, я фаталист или попросту хочу им быть. Хочу, чтоб не была случайной наша ночная встреча. И вообще случайности – это мой страх. Не могу жить в случайном мире, в котором Бог – это случай. Какая нелепая тавтология. Я уже давно живу лишь для того, чтобы дождаться чего-то нового. Я улетела на своем муле в будущее, а вы всё топчитесь на месте, мнете пепел сгоревшего без вашего разрешения солнца, ходите по кругу, думая, что это и есть жизненный путь, натыкаетесь на свою же тень, придаете ей всякий раз новые очертания лишь для того, чтобы опомниться и оправдать необходимость своего существования. А я порхаю над вами и, хохоча, мечтаю о своем мире. Он существует, и я дотянусь до той дали, которая стережет его, кончиком указательного пальца дотронусь до мира и утону в раю. Он будет жалить – это вскоре станет священным обрядом, и я не смогу жить больше без этой отрезвляющей боли. Мир сделает меня бессмертной.
Сегодня вечером я убегу от тебя, козлик-с, убегу в себя. И нисколько не буду жалеть. А ты, мой раб, будешь страдать от сладострастия, в кровь сотрешь белые руки, возводя воздушные замки, устанешь от жизни и закончишь свои дни, так и не научившись летать… Для тебя больше не будет существовать ночи и темноты – я ухожу.
С добрым утром!

P.S. Ты спрашиваешь, причем здесь музыка? Она декорация к моему миру. Кажется, что все, сказанное мною, запутано и сложно, но это не так. Достаточно только научиться летать…