Щёки -Яблочко-

ЩЁКИ
[Яблочко]


Я различаю в небе гигантские гладко выбритые щеки.
Щеки наполнены ураганным ветром, жженными листьями, кускам картона. Губы крепко сжаты, но они вот-вот раскроются под давлением волной поднимающегося хохота, и тогда – все это – все то, что наполняло толстые, веселые, покусанные щеки - весь этот воздух, который вовсе не воздух, а центробежная мощь прольется на нас, на эти города с золотыми квадратами окон и свистом резиновых игрушек, на коров и лаборатории, где все еще ищут лекарство от смерти, оно прольется и сметет все это со сморщенной земной поверхности, как ребенок сдувает со стола крошки, сделав даже не вдох и выдох, а только полвдоха и полвыдоха…
Так я стою в центре мира в промокших ботинках, посреди заиндевелой улицы, которая и не знает даже, что ей выпала такая честь – находится в центре, в центре… Я стою и смотрю в небо и в припадке фантастического прозрения различаю эти страшные и прекрасные щеки, зачем-то выбритые, гладко-гладко выбритые – тройным, четвертным, пятерным…рас…пятым лезвием, хотя владельца этих щек все еще изображают бородатым. Нет, нет… Бог бреется. Запомните: Бог бреется! Он бреется и умывается, он готовится к катастрофе, к последнему вдоху, к самому главному ВЫДОХУ…
Я стою и не знаю, как сдержать неизбежный прорыв, уголками слезящихся глаз я чувствую, что одно, одно движение - дрогнувший край улыбки, нога, соскользнувшая с облизанного ледяным языком тротуара и всё – ВСЁ: этого достаточно. Достаточно, чтобы губы разжались и шарообразный хаос помчался навстречу планете, словно мокрый обрывок бумаги, пущенный из узкой пластмассовой трубочки коротко остриженным второклассником…
Я стою неподвижно. Я пытаюсь помочь. Худые красные пыльцы – месиво из ногтей, кожи и ломких белесых косточек – смяты в остром угловатом кулачке: не шевелись, не шевелись, иначе… И в напряженной неподвижности, в обреченном пространстве, на подбородке слюнявой улицы, где снег падает симметрично и тихо белой топкой паутиной, которая ложится на землю уже не снегом, но серой мясистой грязью, в этом прозрачном утреннем полусне я понимаю, что мой кулачок – единственная во Вселенной препятствие Апокалипсису.
И это длится, длится уже не снаружи, а внутри полого времени, прямо в его утробе, куда можно нырнуть, угодив в темноту секунд и застрять в них, невольно возводя в квадрат амплитуду мучений, застывая и сдерживая еще одну дробь, где в знаменателе – пустая глазница, обращенная к новым и новым мезозоям…
И вдруг – в тот самый особенный и освобожденный миг, готовый к взрыву, открывший навстречу смерти и угловатый кулачек, и припухшие веки, чтобы, наконец, быть раскрошенным и стертым – сухой треск наполняет каракулевое небо.
Сухой треск, тонкий сквозной почти неразличимый звук подавленного кашля, убитого в черных туннелях носоглотки, и мокрые ботинки вдруг сами собой разъезжаются, размывая идею центра, заставляя улицу вертеться и смешиваться со всеми улицами и городами, комкая историю и географию. А губы, толстые розовые губы медленно и осторожно образуют щёлку, не воронку, а щелку, чтоб бережно выпустить из надутых щек катастрофу, обезвредив, пропустив ее сквозь фильтр - на зубах остался только налет – памятная копоть, легко удаляемая с помощью белил и фтора….
И вот растекается мокрое красное тесто и опухшая ладонь, как разжатая пружина, повисает в снежинистом воздухе. И я стою, в чудесных мокрых ботинках, очень маленькая и очень хорошая, только что одним усилием, одним чудовищным напряжением сохранившая целый мир от гибели, стою и смотрю на гладко выбритые щеки, а они вибрируют от выпускаемого воздуха и этот воздух потоком несется мне навстречу, задевая волосы, мягко задевая волосы, когда как секунду назад он мог бы уничтожить всё.
Зима мокрым снегом расписывается в своей капитуляции, снимая чугунную каску, смывая тяжелый вечерний макияж.
Война отняла у меня так много сил. Я теку по маленькой снежной улице, здесь, в центре мира, недалеко от больницы, в мокрых ботинках, без шапки, а там – на небе – уже начался обмен пленными. И никто не знает, но гладко выбритые щеки уже покрываются мартовской щетиной - подснежниками. И никто не чувствует, но бритва зачехлена в холщовое облако до следующей зимы. Никто не видит. Никто не знает.
Я вижу. Я знаю.
Здесь. В центре мира. Недалеко от больницы.
Весна, Господи, Весна.





____________________
© Copyright: Яблочко, 2005 ЕНД: 2502250133