Все могут короли. 1. 3-1. 5

-3-

Во время приема, побродив немного в одиночестве (Тармил всюду следовал за ним, но держался в отдалении), Эмиль наконец нашел себе развлечение, в котором учитель не мог ему помешать. Он "цеплял" наугад "ниточки" оказавшихся поблизости гостей и смотрел, как люди реагируют на это. Кто-то ничего не замечал - эти обладали врожденной "защитой", слишком крепкой для него. Другие вздрагивали, как от озноба, и начинали нервно озираться по сторонам. Третьи, самые податливые, вдруг с удивлением и ужасом обнаруживали, что говорят совсем не то, что намеревались.
Все без исключения, обнаружив неподалеку от себя Эмиля, сначала почтительно кланялись и делали круглые глаза, а потом поспешно уходили, почти убегали.
Брожу тут, как вылезший из могилы призрак, думал он мрачно. Все так и таращат на меня испуганно глаза. Одно слово - пугало!
Среди большого скопления людей он вновь почувствовал себя нехорошо. Голова его была полна посторонними мыслями. То есть буквально - посторонними. Не его. Пришедшими со стороны. Эмиль умел и принимать мысли тоже, и не всегда делал это осознанно. Сегодня он устал, не слишком хорошо себя контролировал, а потому страдал от наплыва обрывков чужих "мыслеголосов" и тщетно пытался закрыться. Ему смертельно хотелось вернуться в свое тихое убежище, которое в эти минуты представлялось ему прекраснейшим местом в королевстве.
Множество лиц толпилось вокруг него, вызывая головную боль и чувство глухого раздражения.
Проходя через тронную залу, Эмиль видел длинную вереницу разряженных аристократов всех мастей. Все они желали лично поздравить юного наследника. Некоторые из них, - те, кто знал Эмиля в лицо, - провожали его настороженными взглядами, когда он бесцельно проходил мимо них. Даже не напрягая слух, он слышал за своей спиной шушуканье. Возбужденное его появлением всеобщее внимание он ощущал физически, каждый взгляд был как липкое влажное прикосновение к коже. Эмиль с трудом сдерживался, чтобы не передергиваться.
Когда ментальные штучки наскучили ему, - к тому же у него снова не на шутку разболелась голова, - он стал размышлять, каким еще образом можно скоротать время, ибо конца приему не предвиделось.
Очередь жаждущих припасть к руке наследника трона рассосалась, гости разбивались по парам и уходили танцевать. На галереях, которые были устроены под самым потолком и где укрывались музыканты, уже долгое время играла музыка, но, казалось, ее услышали только теперь. Эмиль, во всяком случае, не прислушивался к ней, занятый своими ментальными экспериментами. К музыке он всегда был, в общем, равнодушен. Однако же теперь, когда он от нечего делать прислушался к струящимся с галереи нежным звукам, они неожиданно увлекли и захватили его. Слушать их было приятно. Он выбрал в огромной бальной зале укромное место у стены, где было поменьше народу, и где он не привлекал ничьего внимания, и стал слушать. Взгляд его рассеянно скользил по танцующим парам, почти не различая деталей, лишь иногда глаз выхватывал из мельтешения атласных лент, кружев и золотого шитья какую-нибудь подробность туалета. В нарядных платьях почти все дамы казались молодыми и красивыми, а кавалеры - благородными и очень значительными.
Эмиль оказался одним из немногих молодых людей, кто не танцевал. Это обстоятельство неприятно раздосадовало его. Оно как бы ставило его на одну доску со стариками, которые уже ноги самостоятельно переставлять не могли. К тому же, ему вдруг нестерпимо захотелось отбросить хотя бы на вечер все свои своеобычные заботы и потанцевать с какой-нибудь милой девушкой. Но найдется ли девушка, которая не отвергнет его, если он наберется храбрости и пригласит ее потанцевать? Эмиль досадливо сжал губы. Почти все здесь знают, кто он такой, и если девушка и примет его приглашение, то непременно станет краснеть, бледнеть, испуганно таращить на него глаза, и за целый вечер не проронит ни слова кроме "да, ваше высочество" и "нет, ваше высочество". Разве только пригласить незнакомку? Шансов на это почти не было, ведь почти все девушки уже были приглашены и танцевали, но Эмиль, вдохновленный этой мыслью, с новым интересом стал приглядываться к барышням, которые под присмотром своих матушек скучали на мягких скамеечках у стен.
Ни одна из них ему не понравилась. Все это были какие-то перезрелые длинноносые девицы, которые могли соблазнить разве что отчаявшегося вдовца. Вид у них был весьма унылый, что и неудивительно. Пожалуй, любая из них с удовольствием последовала бы за Эмилем, невзирая на его не слишком добрую славу, но его передергивало при одной мысли о том, чтобы хотя бы прикоснуться к одной из них.
Он уже понял, что надеждам его не суждено сбыться, и взгляд его стал вовсе рассеянным, как вдруг, нечаянно повернув голову, неподалеку от себя (буквально футах в двадцати, уединение его оказалось мнимым) он увидел девушку... Или, вернее, это была девушка-дитя, ибо лет ей было не более четырнадцати. Она сидела на скамеечке, покойно сложив руки на коленях, очень прямая и чопорная, и смотрела перед собой, высоко подняв подбородок. При ней была пожилая дама, очевидно - наставница, такая же прямая и высокомерная. Девушка была очень хороша, мало того - очаровательна, и Эмиль изумился, почему же она до сих пор сидит в одиночестве. Правда, своим холодным видом она могла отпугнуть иного робкого кавалера, но где же среди современных молодых людей найти таких!
Эмиль украдкой разглядывал ее. Лицо ее было ему незнакомо; вероятно, во дворце она оказалась впервые, а впрочем, могло быть и так, что во время своих редких визитов Эмиль просто не встречался с ней. У девушки были очень правильные, как у старинной статуи (и такие же холодные) черты лица, бледная матовая, без румянца, кожа, светлые серые глаза, светлые длинные косы. Северянка, без всяких сомнений. "Светлость" ее облика усиливало бледно-голубое платье, простоту которого только подчеркивал шитый золотом пояс, завязанный на бедрах; один конец его спадал почти до пола.
Чем дольше Эмиль разглядывал юную незнакомку, тем больше росло его восхищение. Настоящая ледяная принцесса! И до чего хороша! Совершенство в каждой черте, ни единого изъяна в облике. Более того, очень странная и слегка пугающая мысль посетила Эмиля. Ему вдруг показалось, что это светло-льдистое создание носит холодную, чистую плоть так же, как носит это голубое платье, только потому, что так надо, иначе в этом мире никак нельзя, не положено. И что при первой же возможности оно без колебаний, даже с радостью, плоть это сбросит и уже как чистый дух устремится к небесам, туда, где его настоящее место...
Эмиль не удержался и, зажмурившись, взглянул на нее ментальным зрением. Да! Она и тут отличалась от прочих людей. Такого яркого белого света Эмиль никогда ранее не видел. Нить, что протянулась от него к девушке, светилась ровно и обманчиво холодно, чем-то напоминая раскаленный до белого пламени металл.
Я должен к ней подойти, решил он, охваченный странным огнем. Но как это сделать? Дух духом, но мы на земле, здесь свои законы. Мы ведь не представлены, неудобно...
Он огляделся в поисках Тармила; тот, как всегда, маячил неподалеку и, прочитав в взгляде ученика просьбу о помощи, спешно подошел к нему.
- Кто это? - шепотом спросил у него Эмиль, глазами указав на Ледяную принцессу.
Маг проследил его взгляд и пожал плечами.
- Не имею представления. Никогда раньше ее не видел. Возможно, дочь какого-нибудь князька, для которой достали приглашение на прием, чтобы найти богатого жениха. Сейчас это очень широко практикуется... А почему ты спрашиваешь?
- Хочу ей представиться.
- А! понимаю. Красивая девица, согласен. Только, кажется мне, уж очень высоко она нос дерет. Не боишься, что окажешься для нее недостаточно хорош?
- Не попробуешь - не узнаешь, - отозвался Эмиль философски.
Да, голос-то его звучал спокойно и даже небрежно, но сердце колотилось чуть ли не в самом горле. Тармил, не обманутый его тоном, посмотрел на него понимающе, усмехнулся, но ничего не сказал и отошел в сторону. Чтоб не мешать, надо думать.
Эмиль тщательно проверил, в порядке ли платье, и вышел из своего убежища.
Он не особо хорошо представлял, как нужно обращаться с девушками (а говоря по правде, не знал вовсе, ибо единственная девушка, с которой ему приходилось беседовать, была его сестра Карлота), а потому решил действовать по обстоятельствам, положившись на удачу и на голос разума. Ему было страшновато, даже страшно, но он решил во что бы то ни стало уговорить незнакомку составить с ним пару в танце.
Заметив его приближение, пожилая дама обратила на него вопросительный взгляд, ее подопечная же даже не повернула головы. Вот это небесная гордость! подумал Эмиль с непонятным ему самому восхищением.
- Миледи... - он обратился к девушке подчеркнуто вежливо и церемонно поклонился, приложив руку к сердцу. - Миледи, простите мне мою дерзость, ибо мы с вами не представлены друг другу, но я увидел вас - и не мог устоять.
Это все была чистая правда, но в тот момент, когда холодные светлые глаза поднялись на Эмиля, он почувствовал, что слова его на редкость глупы, и покраснел. Незнакомка смотрела на него без любопытства, без негодования, вообще безо всякого выражения. Глаза ее были светлыми и чистыми, как зимнее северное небо. И такими же безмятежными. Эмиль почувствовал, как под этим взглядом сердце его проваливается из горла куда-то в пятки. Впрочем, он и сам готов был провалиться сквозь пол, куда угодно, хоть под землю.
Ладно! подумал он. Если я буду продолжать разводить церемонии, то через минуту не смогу уже произнести ничего связного. Лучше пойду напрямую, и пусть это покажется грубо и по-солдатски. Все лучше, чем глупость.
- Позвольте пригласить вас на танец, миледи! - выдал он на едином дыхании.
Он почти не сомневался, что она откажется, даже если не знает, кто он такой. А если и снизойдет до согласья, то уж наверняка первым делом обратится за разрешением к своей наставнице. Но незнакомка даже не посмотрела на пожилую спутницу. По-прежнему не отводя взгляда от Эмиля, она медленно, можно даже сказать - царственно - поднялась и протянула ему руку. Эмиль, задохнувшись от нежданно обрушившегося счастья и от восторга, руку эту принял и повел свою даму в зал.
Девушка была высока, но стан ее был столь тонок, что рядом с широкоплечим и довольно плотным Эмилем она казалась миниатюрной. Ступала она легко и ровно, а голову несла высоко. Настоящая королева, хоть и такая юная!..
Танцевала она великолепно. Каждое движение ее было исполнено небесной грации, и Эмиль, залюбовавшись ею, то и дело забывал фигуры танца (которые и без того помнил не слишком хорошо, сказывалось отсутствие практики). Должно быть, по сравнению с ней он казался неловким, но она даже не улыбнулась. С пугающей серьезностью она, не отрываясь, смотрела ему в глаза и не размыкала губ. Уж не немая ли она? мелькнула у Эмиля жутенькая мысль.
Он попытался разговорить свою прекрасную партнершу; беда была в том, что сам он не слишком был сведущ в светских разговорах. Сказывались три года, проведенные, в основном, наедине с самим собой, неразговорчивым Тармилом и совсем уж молчаливыми книгами.
Первым делом, как только позволила соединившая их фигура танца, Эмиль представился, умолчав при этом о своей принадлежности как к королевской семье, так и к клану "одержимых" Богиней. Незнакомка даже не вздрогнула: то ли не знала об особом статусе своего партнера и ничего не заподозрила, то ли, наоборот, знала слишком хорошо.
- Могу я узнать ваше имя, миледи? - почти взмолился Эмиль, видя, что девушка по-прежнему не расположена к светскому воркованию и намерена игнорировать даже самые очевидные правила высшего общества (или же она и впрямь была немой?..).
Бледно-розовые губы дрогнули... и, наконец, разомкнулись.
- Туве, - проговорила незнакомка и не добавила больше ничего. Но Эмилю и того было достаточно - он возликовал. Она была не немая! Дикарка - может быть, но голос у нее был, и голос прелестный!
Начало разговору было положено, в ледяной стене появилась пусть крошечная, но трещина, и Эмиль поспешно принялся закреплять успех. Чувствуя себя более уверенно, он засыпал Туве расспросами, в основном сводящимися к тому, кто ее отец и где находится ее дом. Это было не слишком вежливо, но Эмилю не терпелось разгадать загадку ледяной принцессы.
Туве отвечала сдержанно и неопределенно, при этом глаза ее не теряли своей северной небесной прозрачности. Ее отец и брат, сказала она, прибыли из своих владений, дабы поднести дары новопровозглашенному наследнику престола. Ей выпала высокая честь приехать с ними. На вопрос, где сейчас ее родичи, она сдержанным поворотом головы указала, где. Эмиль посмотрел туда и увидел двух мужчин, высоких и тонких станом, очень бледных, очень гордых и очень похожих на Туве. На головах у обоих красовались венцы. С такого расстояния Эмиль не мог различить деталей, но предположил, что отец Туве, скорее всего, какой-то северный князь, как и говорил Тармил. Нужно будет узнать у кого-нибудь точнее позже...
Неопределенность ответов Туве начала ему даже нравиться. Пусть будет так! Даже интереснее - не знать точно, кто она. Ведь, в конце концов, он о себе рассказал тоже очень неопределенно. Может быть, она намеренно отвечает ему таинственностью на таинственность?.. Он мог бы воспользоваться своим даром, чтобы узнать все, что хотел, но по отношению к Туве счел это бесчестным.
Утомившись от танцев, Эмиль предложил юной партнерше выйти на балкон, немного остыть и подышать воздухом. Туве качнула головой - всего один раз, но этого было достаточно, чтобы понять: уговорить ее не удастся. Отец, сказала она, снизойдя до объяснений, не одобрит ее поведения, если она уединится с молодым человеком. Эмиль был очень расстроен ее отказом, но еще раз внутренне восхитился, на сей раз - ее кристальной чистотой.
С превеликой неохотой он препроводил Туве к скамеечке, где ее поджидала наставница. Тут ему пришлось раскланяться и оставить дам, поскольку продолжать торчать рядом с ними было более чем невежливо. Но и прощаться насовсем, не зная, когда еще придется увидеть Туве, ему очень не хотелось, и он испросил у нее разрешения принести ей - и ее спутнице, конечно! - прохладительных напитков и фруктов. Туве милостиво дала ему позволение, и он ушел, почти окрыленный.
Мысли его парили так высоко и так далеко отсюда, что он не заметил, как с разгону налетел на какого-то человека, неожиданно заступившего ему дорогу, и едва не сбил его с ног.
- Извините, - пробормотал он машинально, подумав, что столкнулся с какой-то из танцующих пар. Потом рассеянно поднял глаза и узнал Люкку. Как видно, тот принял, наконец, все полагающиеся ему поздравления и почести, и был теперь представлен самому себе.
- Брат! - раскаяние немедленно сменилось досадой. - Извини, я не заметил тебя.
Он хотел пройти мимо, полагая встречу случайной, но Люкка вдруг схватил его за руку. Уже давно он не позволял себе подобных выходок, и Эмиль удивленно взглянул на него. Его поразили яркие красные пятна, выступившие на скулах брата; Люкка был либо нездоров, либо очень возбужден.
- В чем дело? - спросил Эмиль, моментально оставив мысли о Туве. Умение быстро переключаться мысленно в зависимости от обстоятельств он всегда считал своим достоинством.
- С девушками любезничаешь? - непонятным тоном поинтересовался Люкка. - Ну и как, вы пришлись с этой полоумной друг другу по вкусу?
Судя по всему, он крепко рассчитывал на защиту Тармила, иначе не стал бы говорить таких опрометчивых слов. Но он напрочь позабыл про другое средство, которое находилось в распоряжении Эмиля, и помешать применению которого придворный маг никак не мог. Ему очень повезло, что брат все еще страдал после ментальной отдачи, мучился головной болью и не слишком хорошо владел своими мыслями.
- Выбирай выражения! - побагровев, прошипел Эмиль вполголоса, но яростно, и снова спросил, уже весьма грубо: - Что тебе нужно?
- Мне нужно, чтобы ты объяснился, - высокомерно заявил Люкка, явно не заботясь о том, что центр бальной залы - не самое подходящее место для объяснений. Впрочем, танцующие пары, на пути которых они оказывались, очень деликатно огибали их.
- Объяснился? Насчет чего же?
- Насчет того представления, что ты устроил днем на площади.
Теперь пришла очередь Эмиля брать брата за локоть и оттаскивать в сторону. Ярость медленно клокотала внутри него, страшно и лениво вскипая, как лава, и оттого, что он сдерживался, она становилась только горячей. Однако он никак не мог позволить себе сорваться. Только не здесь, не при таком скоплении знати...
Отыскав укромный уголок за рядом колонн, он поставил перед собой Люкку, с трудом удержавшись от желания впечатать его спиной в холодный мрамор. Брат смотрел на него настороженно, и видимо никак не мог решить, позвать ли ему на помощь или же обрушить на грубияна волну своего праведного, почти королевского гнева.
- Ты о каком представлении говоришь? - спросил Эмиль как мог холодно, прищурив желтые глаза. - А?
- Не притворяйся, как будто не знаешь, о чем речь! - храбрился Люкка, стараясь придать себе соответствующий его нынешнему званию и положению вид. Получалось у него плохо. От отца, который при подобном же более чем худощавом сложении выглядел вполне по-королевски, умение держаться он не унаследовал. - Этот припадок, который ты изобразил. Отвечай, зачем тебе это понадобилось? Ты хотел сорвать церемонию? Да? Ты не хотел, чтобы корона досталась мне?
- Припадок? - взревел, выйдя из себя, Эмиль (все последующие слова он пропустил мимо ушей, а то сильно подивился бы той глупости, которую выдумал Люкка. Разве ж это серьезный способ отнять корону?). Взревел он, впрочем, вполголоса, поскольку еще не до конца забылся. Но до полного срыва оставались считанные мгновения. - Припадок?!
Все-таки, как он ни крепился, он дошел до того, что схватил брата за плечи и принялся трясти его самым непочтительнейшим образом, ударяя спиной о колонну. Перепуганный Люкка тщетно пытался вырваться, но даже сказать ничего не мог, не рискуя откусить себе язык - так клацали его зубы.
Кто знает, чем бы кончился этот милый разговор двух братьев, и не пришлось бы после него короновать нового наследника, если бы наследнику нынешнему не поспешил на помощь Тармил. Он без труда оттащил прочь своего разбушевавшегося подопечного и без труда же удерживал его на месте. Эмиль, впрочем, тут же опомнился и перестал рваться из рук учителя.
Люкка немедленно отскочил от него на пару шагов назад. Скулы его алели пуще прежнего, а глаза почти метали молнии. В этот момент нерешительного и вялого поэта-размазню было не узнать.
- Вот так значит, да? - зашипел он, делая руками странные жесты, словно хотел расцарапать кому-то физиономию. - Так-то ты исполняешь присягу? Ну, колдун, ты у меня еще попомнишь! Подожди только, вот подойдет время...
- Ваше высочество! - вмешался Тармил, обращаясь к Люкке. Он, убедившись, что приступ буйства Эмиля прошел, отпустил его и теперь старался держаться так, чтобы в любой момент помешать братьям сцепиться вновь. - Ваше высочество! Простите своего брата, заклинаю вас. Он сегодня не в себе. Вы сами видели, что днем ему сделалось дурно. Уверяю, ничего он против вас не замышлял.
- Все вы, колдуны, заодно! - в бешенстве воскликнул Люкка. - Ну уж погодите, я со всеми вами разберусь!
- Не говори "гоп", пока не перепрыгнешь, - мрачно ответил Эмиль, не внемля призывающим к молчанию и смирению взорам Тармила. Он тяжело дышал, а лицо его медленно принимало обычный цвет.
- Ты угрожаешь мне?!
Прежде чем Эмиль успел что-либо ответить, вмешался Тармил, и по тону его было ясно, что теперь с ним лучше не спорить - себе дороже выйдет.
- Эмиль, тебе лучше уйти, - сказал он сурово. - То есть вообще уйти. Никаких больше разговоров на сегодня. Ни с кем. Ты меня понял?
- Понял, учитель, - отозвался Эмиль. Ему очень не хотелось уходить, оставляя поле битвы за братом - а он понимал, что эту битву проиграл вчистую, - но тут он поделать ничего не мог. Пока не мог.
Только уже оказавшись под ночным небом, вдалеке от праздничных огней и музыки, он вспомнил о Туве и о данном ей (и несдержанном) обещании вскоре вернуться. Досада на самого себя была столь сильной, что Эмиль пожалел, что некому дать ему теперь хорошего пинка. Он даже остановился и топнул ногой, стиснув кулаки. Это же надо до такой степени забыть все и вся! Прощай теперь, прекрасная ледяная Туве, и кто знает, когда они увидятся в следующий раз?.. и неизвестно еще, что скажет дед, узнав о нынешнем инциденте. Может быть, задаст внуку столь желанную им трепку? Хорошо бы...

Эмиль рассчитывал, вернувшись в свою тихую одинокую спальню, немедленно завалиться спать и проспать, как минимум, до утра. Первую часть своих намерений он осуществил, и никто ему в этом не препятствовал, поскольку Тармил остался во дворце улаживать конфликт с наследником. Эмиль опустил свою многострадальную голову на прохладную подушку, блаженно вздохнул и немедленно уснул, позабыв все тревоги и неприятности прошедшего дня. К счастью, он пребывал еще в том благословенном возрасте, когда над плохим долго голову не ломают, и умеют откладывать проблемы "на потом".
Второму его чаянию, относительно долгого и крепкого сна до самого утра, не суждено было сбыться. Второй раз за день его разбудили грубо и бесцеремонно. Щурясь и со сна еще не вполне четко соображая, Эмиль приподнялся и увидел при свете одинокой свечи, пристроенной на край стола, знакомый рыжий блеск из-под тяжелых, надвинутых на глаза век.
- Ты что это, дед? - спросил он удивленно, сев в кровати и протирая кулаками глаза. Еще никогда не случалось, чтобы король навещал его в его потаенном убежище, да еще - ночью. - Случилось что?
- Случилось, - проворчал дед, отстраняясь от кровати, но зато резким жестом втыкая в грудь Эмиля толстый белый палец. - С тобой случилось. А вот что именно - я хотел бы узнать от тебя.
- Ночью?.. - Эмиль гадал, о чем именно говорит дед: о дневном ли происшествии или об их ссоре с братом?
- Почему нет? Ты еще молод, легко перенесешь пару бессонных ночей, а у меня каждый день на счету... Так что нечего тянуть, рассказывай. Тармил все мне объяснил, насколько сам понял, но я хочу услышать непосредственно от тебя.
Значит, речь идет об его обмороке. Эмиль был несколько обескуражен. Почему объяснений Тармила деду показалось недостаточно? До сих пор он, казалось бы, полностью доверял придворному магу, убедившись за много лет в его преданности. И вообще, по мнению Эмиля, короля больше должна была занимать ссора внуков.
Почти слово в слово Эмиль повторил рассказ, который несколькими часами ранее выслушал Тармил. Скрывать он ничего не собирался. Не видел в этом смысла. Его ментальные способности не были для короля Иссы секретом.
Дед выслушал его, но комментировать никак не стал, только спросил необычайно озабоченно:
- Ну а теперь-то ты себя хорошо чувствуешь?
- Да, - кивнул Эмиль, удивленный таким вниманием к собственной персоне, и добавил многозначительно: - Мне бы еще выспаться, и я совсем приду в норму.
- Успеешь еще выспаться, - дед откинулся на спинку стула, на котором сидел, и стул тихо и задушено заскрипел под немаленьким весом его тела. Уходить он явно никуда не собирался, а значит, разговор был еще не закончен. - Объясни-ка мне лучше, что означала эта безобразная сцена, которую вы с братом устроили вечером. С чего ты вдруг как с цепи сорвался?
Значит, понял Эмиль, учитель ему обо все доложил. Чего и следовало ожидать. А может, и Люкка нажаловался... хотя это вряд ли, он деда недолюбливает и, пожалуй, побаивается.
- Во-первых, - ответил он сдержанно, - Люкка назвал полоумной одну девушку...
- Какую девушку? - удивился король. - Что тебе до нее за дело?
- Туве. Мы с ней танцевали на балу.
- А... Туве. Это девчонка Гунтера, верно. Ты что же, счел его слова достаточно серьезным для себя оскорблением?
- Она не полоумная!
Дед смотрел на него без улыбки, и из-под опущенных век виднелись только щелочки глаз.
- Некоторые, однако, считают именно так. Она довольно странная.
- А кто она такая? - Эмиль ухватился за возможность увести разговор на интересующую его тему. - Ты знаешь, кто ее отец?
- Разумеется, знаю. Гунтер Бледный, именует себя королем Скааны, хотя ему более пристал бы титул князя. Но он тут абсолютно ни при чем, как и его жалкое королевствишко. Эмиль, неужто ты прилюдно полез в драку из-за этой девчонки?
- Никакой драки не было!
- Люкка уверяет, что ты бил его.
- Ложь! - гневно возмутился Эмиль. - Да, я пару раз тряханул его, но не бил!
Король долго и пристально изучал его, потом кивнул.
- Я тебе верю. Но все равно, твое поведение было более чем недостойным, принц.
Эмиль, наконец, решился.
- Люкка обвинил меня в попытке сорвать коронацию. Я не мог спустить ему это!
- Не мог спустить такой ерунды! Ты знаешь, какие обвинения тебе придется еще услышать в жизни?.. Ведете себя, как мальчишки, - с досадой проворчал дед. - "А он сказал... а я ему ответил... а тогда он... а тогда я..." - передразнил он. - Когда вы оба повзрослеете? Признаться, я был о тебе более высокого мнения.
- Ну, извини, дед, - отозвался уязвленный Эмиль. - Извини, что не оправдал твоих надежд.
- Да, не оправдал! В самом деле, Эмиль, ты мог бы быть посерьезнее. Ты уже подумал над тем, о чем мы с тобой говорили намедни?
- Нет еще... Ты же сказал, что мне некуда торопиться... - Эмилю очень не хотелось говорить об этом, и он снова попытался свернуть на другую тему. - Дед! Скажи... Туве со своим отцом... они часто бывают у нас?
- Выбрось ее из головы! - резко ответил король, снова подавшись вперед. - И поскорее! Она не для тебя.
- Почему это?
- Потому что она слишком юна. Потому что она - странная. Потому что ты слишком юн и к тому же - магик! Ни один король, пусть даже его королевство размером с собачью конуру, не отдаст за магика свою единственную дочь. Да что король! дровосек, если он в здравом уме, не пойдет на такое. Вы с Туве могли приятно провести время, но это - все. Забудь.
Совет был здравый, но следовать ему Эмиль не намеревался. Дед считает, что лучше знает, что нужно внуку, но он ошибается. Эмиль мог и сам за себя выбирать. Поэтому он промолчал, не вступая в спор, а король понял это так, будто он внял его словам.
- Теперь вот что, - с нажимом произнес он. - Следующие несколько дней держись от дворца подальше, - (Эмиль усмехнулся: можно подумать, он стремится проводить во дворце дни напролет). - Своей выходкой ты довел братца до истерики. Сомневаюсь, что он сейчас отвечает за свои слова и поступки и возьмет себя в руки в ближайшее время. Не провоцируй конфликты, пока не будешь к ним готов...
На этой загадочной фразе король предпочел завершить разговор и удалился, прихватив с собой свечу. Эмиль хорошо понял, что он имел в виду, говоря о "готовности", но предпочел не развивать эту мысль, а лег досыпать.
Последнему совету деда он последовал охотно, во дворец его отнюдь не тянуло. Он, правда, подумывал, что Туве с отцом могут еще быть там, и тогда душу его наполняло сладкое томление. Но здравый смысл, как всегда, одерживал верх над мечтаниями. Как разыскать Туве в огромном дворце? На удачу Эмиль не слишком надеялся, а бродить наугад не хотел.
В конце концов, думал он, это ведь не последний ее приезд. Если у ее отца есть какие-то дела с королем Иссой, значит, он время от времени бывает здесь. И, может быть, привозит с собой дочь. Эмиль был совершенно уверен, что рано или поздно они с Туве встретятся снова, и терпеливо ждал удобного случая. Уж что-что, а ждать он умел.


-4-

Церемония коронации и суета, которая неминуемо поднялась вокруг нее, страшно утомили принцессу Алмейду. Нравом она обладала тихим и ровным, предпочитала спокойное и даже однообразное течение жизни и на роль королевской дочери, в общем, не годилась. Но возложенную на нее богами ношу несла с тихим достоинством и смирением.
Терпение терпением, но окончания торжественной суеты Алмейда ждала как божественного благословления. Покончив со всеми своими многочисленными и крайне утомительными обязанностями матери наследника престола, она при первом удобном случае оставила гостей, которые продолжали веселиться и намеревались, как видно, бодрствовать до утра, и удалилась в свои покои, куда немедленно повелела придти и служанке. Она хотела, наконец, сбросить с себя пышное неудобное платье и прилечь.
Сидя перед туалетным столиком в ожидании служанки, Алмейда устало прислушивалась к себе. Весь день ее мучили странные противоречия, в которых она не могла не то что разобраться, а даже просто определить, в чем они состоят. Теперь, в тишине и покое, она наконец поняла, в чем дело... и расстроилась.
С одной стороны, Алмейда была очень горда за своего старшего сына и очень радовалась за него. Мальчик стал совсем взрослым и к тому же принял на себя сегодня такую нешуточную ответственность! Когда-нибудь, в скором времени, ему предстоит управлять королевством, он станет первым человеком в государстве. Что может быть выше и почетнее такого предназначения! Сам Прайос благословил его сегодня. С другой же стороны, Алмейда не представляла, как Люкка, со своей мечтательностью и неровным, нервным характером, справится с такой огромной ответственностью. Сумеет ли он правильно вести государственные дела? Кажется, он не слишком преуспевал во всех тех дисциплинах, которые в будущем потребуются ему как правителю... Кто поможет ему? Кто подскажет? Не попытаются ли его приближенные, почувствовав бессилие мальчика в делах управления королевством, сыграть на этом, преследуя свои нечистые цели? Алмейду, как мать, очень беспокоили все эти вопросы. Ее убивала мысль, что она ничем не сможет помочь своему несчастному сыну.
Не меньше она волновалась и о втором своем сыне. Упрямец Эмиль крепче телом и духом, чем брат, но он - младший принц, и даже не будь он "одержимым", он никогда не смог бы стать королем при жизни брата. Несомненно, он будет еще более несчастен, чем Люкка. На нем не будет лежать ответственность за королевство и за жизни тысяч людей, но зато дар сделает его узником до конца его жизни. Можно ли представить судьбу ужаснее?.. Как он вынесет пожизненное заточение со своим горячим, жизнелюбивым нравом?
...А сегодня Эмиль выглядел таким бледным, усталым и даже потерял сознание днем!.. Этот ужасный дар, наверняка это из-за него. Дар, который вернее было бы назвать проклятием: он разрушает человека и отрывает его от всех, кто близок и дорог ему... Вот и сегодня вечером, кажется, Эмиль повздорил с братом... Алмейда видела, как сыновья разговаривали посредине зала, не обращая внимания на танцующих, и по лицам их было видно, какой это напряженный и эмоциональный разговор. О чем они могли поспорить прилюдно, позабыв о необходимости сдерживаться и хранить королевское достоинство?
Бедный Люкка и бедный Эмиль! Несчастные мальчики. Оба они оказались не на своем месте и, наверное, именно поэтому так сильно не любят друг друга.
- Ваше высочество!.. - голос подошедшей неслышно служанки заставил Алмейду вздрогнуть. - Прикажете помочь вам раздеться?..
- Да, разумеется, - медленно кивнула Алмейда, вновь превращаясь из опечаленной матери в величественную августейшую особу. - Я хочу лечь, и поскорее.
Снять платье гораздо быстрее и легче, чем надеть его, но все равно процесс это долгий и трудоемкий. Служанка ловко управлялась с петельками, шнурками и крючочками, но Алмейде казалось, что копается она невообразимо долго. От усталости и расстройства она едва не падала на пол и готова была уснуть прямо сидя на скамеечке.
Роскошное платье было, наконец, снято и осторожно отложено в сторону, а плечи принцессы укутал мягкий уютный халат, отделанный по вороту и рукавам пушистым мехом.
- Поторопись же, - устало обратилась она к служанке, которая с гребнем подступила к ее волосам, - иначе мне придется просидеть так до утра!..
В этот самый момент кто-то тихо постучал в дверь спальни.
- Кто там? - недовольно спросила Алмейда, немного повысив голос. Следовало, конечно, послать к двери служанку, но ведь эта девчонка провозится полчаса!
- Это я, мама, - прозвучал в ответ приглушенный дверью голос Люкки. - К тебе можно войти? Я хочу поговорить.
- Входи, - со вздохом ответила Алмейда и целомудренно запахнула халат на груди. Что ж! об отдыхе придется забыть еще на какое-то время, но не гнать же сына... Едва ли мальчик пришел только из сентиментальных стремлений, например, чтобы поцеловать ее перед сном. Что-то у него стряслось. - А ты можешь пока быть свободна, - обратилась она к служанке. - Только не уходи далеко, скоро ты мне опять понадобишься. И не вздумай заснуть!
Служанка ушла, в дверях едва не столкнувшись с Люккой. Принц едва ли вообще заметил ее; он поспешно вошел, пересек комнату и тихо встал за спиной матери. На нем все еще красовалось парадное облачение, тяжести которого он как будто не чувствовал. Массивный венец, почти корона, сидел несколько криво, и выбившиеся из-под него темные пряди беспорядочно падали на лоб. Вообще, вид у Люкки был весьма возбужденный, смуглое лицо горело румянцем.
- Мама, нам нужно поговорить, - повторил он и несколько нервно оглянулся. - Ты одна?
- Конечно, я одна, - неторопливо ответила принцесса, поворачиваясь к нему. - Присаживайся, Люкка.
Люкка тут же устроился на низенькой скамейке, попутно прихватив с туалетного столика матери гребень, который принялся крутить в руках. Этот гребень поглотил все его внимание, как будто он пришел сюда специально, чтобы поиграть с украшением.
- Я слушаю, - мягко напомнила Алмейда, и он тут же вскинул на нее глаза. С удивлением она увидела, что они полны злых, едва сдерживаемых слез, и встревожилась. - Что случилось, сын?
- Мама! - Люкка не удержался и хлюпнул носом, как мальчишка, но лицо у него при этом было злое. - Я должен сказать, что больше не намерен терпеть присутствие Эмиля во дворце! Сегодня он вел себя безобразно. Он стал совершенно невыносим, к тому же он груб и опасен... для всех нас. Так больше не может продолжаться! Его нужно услать.
- Погоди, - примирительно проговорила принцесса, хотя сердце ее екнуло. Не хватало еще этого тяжелого разговора в завершение и без того нелегкого дня. - Вы с Эмилем, кажется, поссорились? Поэтому ты так и говоришь... Точнее, за тебя говорит обида...
- Какая тут обида! - яростно перебил ее Люкка, отшвырнув в сторону ни в чем не повинный гребень. Теперь он принялся сплетать и расплетать пальцы рук. - Ты разве забыла, что он - колдун? А колдуну место в башне! Он же болтается по дворцу и... и... Я не знаю, чего от него ждать! Ты что, не понимаешь, как он опасен?
- Милый, но ведь за ним присматривает Тармил.
- Тармил не может быть с ним каждую минуту! Кроме того, Тармил тоже - колдун. Разве можно ему доверять?
- Но твой дед ему доверяет.
- Дед! - фыркнул Люкка. - Дед уже стар, у него голова не в порядке!
Он явно хватил через край, и Алмейда слегка шлепнула его по губам ладонью:
- Не смей так говорить о своем короле!..
- Но это правда! - Люкка отшатнулся и зло уставился на нее, но голос несколько понизил. - Разве ты не видишь, что дед совсем выжил из ума. Я знаю, это ведь он настаивает на том, чтобы Эмиль оставался тут. Я же считаю, что Эмиля надо услать... как можно скорее... пока он не набрал силу и не натворил бед.
Милосердные боги, с тихой горечью подумала Алмейда, неужто мне придется выбирать между сыновьями? Выбирать, кто останется рядом со мной? Или, вернее, выбирать того, с кем рядом останусь я? Но, боги, это жестоко и несправедливо! Я не хочу... и не могу...
Правда, Эмиль и без того уже отдалился от нее, но она, по крайней мере, могла изредка его видеть. Если же она пойдет навстречу старшему сыну, то никогда, никогда уже больше не увидит младшего. И даже имени его не услышит.
Но что она могла сделать? Она даже ничего не решала... ее слово не значило ничего или почти ничего.
- Но это невозможно, - проговорила она печально и тихо. - Король не позволит ему уехать.
- Вот! - вскричал Люкка и снова злобно хлюпнул носом. - Не позволит! Вот поэтому-то я и пришел к тебе. Дед никогда не послушает меня, - я знаю, он меня не любит, - но он может послушать тебя! Пойди к нему и уговори услать Эмиля. Желательно, поскорее и куда-нибудь подальше, например, на северную границу. Только будь поубедительнее, деда не так просто уговорить, сама знаешь.
Подобный оборот беседы совершенно не понравился принцессе Алмейде, она окончательно расстроилась и даже немного побледнела. Сверкавшие в глазах Люкки злые слезы надрывали ей сердце.
- Нет, - сказала она обессилено. - Я не могу к нему пойти. Я не могу просить его об этом.
- Почему?! - похоже, Люкка действительно не понимал, а не просто делал вид. Ярость и обида застилали его разум.
- Как ты не можешь понять? Эмиль - мой сын, так же, как и ты. И разве я могу...
- Мама! - он вдруг порывисто схватил ее руку и прижался к ней пылающим лбом. - Он уже давно не твой сын! Так как и не брат мне! Богиня забрала его у нас три года назад, и ты должна с этим смириться, как смирился я. Он более не принадлежит к людям, он чужд и враждебен всем нам! Может быть, он даже уже не человек. Разве ты этого не видишь? Дед играет с огнем, и когда-нибудь доиграется. Только вот ему уже будет все равно, он старик, он скоро умрет, а разгребать придется мне!
- Ты говоришь страшные вещи, - невыразимо мучаясь, ответила Алмейда. Свободной рукой она гладила сына по волосам, а он сидел по-прежнему скорчившись, прижимаясь лицом к ее ладони. - Неправильные вещи. Может быть, Эмиль и принадлежит теперь Богине, но никому из нас зла он не причинит. Никогда. Ни за что.
- Но я боюсь его, мама, - прошептал Люкка. - Сегодня он едва не убил меня!
- Убил? Не может этого быть! Думаю, ты преувеличиваешь, милый...
- Преувеличиваю? - он резким движением отбросил от себя ее руку, как минутой раньше отбросил гребень, и поднял лицо. Слезы его, оказывается, высохли, и теперь глаза пылали сухим яростным огнем. - Преувеличиваю?! Так ты, значит, на его стороне? Ты как дед! Готова его защищать! Ну а как же я? Обо мне-то ты подумала? Кто меня защитит?
Алмейда попыталась его успокоить, обнять, утихомирить, как разбушевавшегося ребенка, но он ее не слушал. В эту минуту он уже едва ли владел собой. Вырвавшись из ее объятий и опрокинув скамеечку, Люкка вскочил на ноги.
- Что ж! - крикнул он гневно. - Не хотите взглянуть правде в лицо - дело ваше! Закрывайте глаза, надейтесь на лучшее. Но учтите: этого колдуна я рядом с собой не потерплю!
- Люкка! О Люкка! - горестно вскричала Алмейда, протягивая к нему руки, но он резко отвернулся и быстрым шагом вышел из комнаты, отнюдь не деликатно захлопнув за собой дверь. Алмейда обессилено оперлась локтем на туалетный столик, закрыла лицо руками и расплакалась.

Через несколько дней она все же решилась пойти поговорить с отцом. О чем она собиралась его просить, она и сама не знала: то ли том, чтобы он отослал Эмиля подальше от столицы, то ли, наоборот, о том, чтобы он всеми силами воспрепятствовал этому. А может быть, она надеялась, что король пожалеет ее материнское сердце и посоветует ей, как помирить сыновей.
На последнее, впрочем, всерьез рассчитывать не приходилось. Жалости король не знал, к тому же, его, казалось, вовсе не расстраивал раздор между внуками. Наоборот, он вроде бы как радовался их грызне и с любопытством ждал, кто выйдет победителем. Алмейда не могла этого понять, а он не был намерен объясняться.
Что до остального, Исса сразу понял, что дочь пришла к нему не по собственному почину. Высказался он по поводу этого коротко, но совершенно однозначно:
- Люкка получил корону, и теперь, как видно, думает, что может получить все остальное, что только ни захочет. Ну уж нет! Пока я жив, командовать в королевстве он не станет. И, пока я жив, Эмиль никуда не уедет. Так и передай Люкке, когда он снова прибежит к твоей юбке, жаловаться.
И добавил вполголоса, но с большим чувством:
- Боги, видимо, спят там у себя вверху: допустить, чтобы корона досталась такому слюнтяю!.. Или, может быть, кто-то не вовремя толкнул их под руку?.. Тогда должен найтись и тот, кто эту руку направит, куда нужно!
- О чем ты говоришь, отец? - испуганно спросила Алмейда.
Ей вдруг стало очень страшно. Король же посмотрел на нее с холодным равнодушием и сказал:
- Знаю, ты боишься потерять своих сыновей. Но тебе придется смириться: обоих при себе ты не удержишь. И, возможно, ты потеряешь вовсе не того из них, кого больше боишься потерять.
Все это было совершенно непонятно и пугающе. Король знал что-то, что наполняло его подобной уверенностью, и у Алмейды вновь занялось сердце.
- Что тебе известно, отец? Именем Травии заклинаю тебя, скажи мне! - взмолилась она без особой надежды. Мольбами Иссу было не пронять.
- Ничего мне не известно, - отрезал он. - Жди, молись и учись скреплять свое сердце. Больше ничего я тебе не скажу.


-5-

В день своего восемнадцатилетия Эмиль решил отложить все свои дела и предаться приятному безделью. Не то чтобы он был так занят в другое время, просто захотелось как-то выделить этот день из череды ему подобных, которые давно слились для Эмиля в один длинный нескончаемый день.
Погода стояла чудесная, солнечная и ясная, и он без сожалений покинул сумрачную спальню и лабораторию с вечно занавешенными плотными шторами, и устроился на траве под своим любимым кленом. Лежать на траве было еще довольно прохладно, земля в середине мая не прогрелась как следует, но на это были такие мелочи, на которые и внимания-то обращать не следовало. Эмиль лежал, любовался на не до конца развернувшиеся, молодые и клейкие листики клена, и наслаждался спокойствием и одиночеством. Рядом, забытый, покоился в траве потрепанный томик древней поэзии, который Эмиль прихватил с собой на всякий случай, если вдруг наскучит ленивое и бездеятельное созерцание природы.
Наука наслаждения одиночеством далась ему не сразу. Долгое время его изводила тоска, и он постоянно боролся с соблазном уступить-таки уговорам Тармила и перебраться во дворец, но стоило представить мысленно лицо Люкки и Карлоты - и он вмиг исцелялся и от тоски, и от тяге к человеческому общению. Однако, от этого впору было сойти с ума. Были даже дни, когда, подолгу не видя ни единого человеческого лица и не слыша человеческого голоса, Эмиль начинал сомневаться, не остался ли он единственным человеком в мире. Тогда он посылал зов во дворец Тармилу, чтобы убедиться в том, что эти мысли - всего лишь его фантазии. Только со временем, он начал находить удовольствие в том, что он живет совершенно один, полностью предоставлен самому себе и может обманывать себя такой приятной иллюзией личной свободы.
Сегодня, впрочем, вокруг его жилища было на удивление людно, и его уединение было нарушено трижды - случай редкий, почти невозможный!
С утра пораньше к Эмилю заявился слуга, присланный с приказом вручить ему дары, присланные к дню рождения матерью и отцом. Он притащил с собой укрытый цветастым покрывалом объемистый короб, в котором, видимо, и находились дары; сей короб и был с почтительным поклоном поставлен к ногам именинника.
- Передай их высочествам, что я благодарен и тронут, - довольно равнодушно сказал Эмиль, скользнув по коробу беглым взглядом. Он, впрочем, был удивлен, что мать и отец еще помнят о дне его рождения. Вот Карлота и Люкка прочно забыли, и правильно сделали... Но какие такие подарки они могут ему прислать, ведь они ничего о нем знают? В прошлом году мама, впрочем, угадала... а вот отец попал пальцем в небо. А, да ну и Безымянный с ними. Эмиль упорно разыгрывал равнодушие, даже от самого себя скрывая, что пренебрежение августейших родичей его задевает.
Он оставил короб там, куда его поставил слуга, и вернулся под клен. Следующие несколько часов он провел в приятной полудреме. Перед его мысленным взором сменяли друг друга воображаемые им картины, в которых обычный человек не смог бы ничего понять, ибо они представляли собой смешение реальности, видимой обычным зрением, с той реальностью, которая предстает перед взором ментальным. Таким грезам Эмиль предавался нечасто; его мысли были всегда заняты другими предметами, в основном связанными с делами магическими, а это требовало определенного сосредоточения и не оставляло места для мечтаний.
Центральной фигурой его грез был некий светлый образ, не оставлявший его в течение двух лет. Эмиль помнил девушку, холодную, сверкающую и чистую, как горный ледник; девушку, с которой он когда-то, в невозможно далеком прошлом, танцевал на балу. Он никогда больше ее не видел (да и, в общем, не надеялся увидеть), но образ ее сохранил как некий наивысший идеал чистоты и света, и обращался к нему, когда уж очень хотел себя побаловать. Кому-то подобное развлечение могло показаться жалким, но только если этот кто-то был обычным приземленным человеком. Любой из ментальных магов прекрасно понял бы Эмиля. Ничто не доставляло ему большего эмоционального удовольствия, чем созерцание всех этих картин, выстроенных вокруг нежного ясного свечения.
 В полдень появился второй гость. Это был слуга, в обязанности которого входило накрывать стол в павильоне, где жил Эмиль. Ведь только глупые и необразованные простолюдины полагают, будто магики и колдуны творят себе пищу из воздуха, и благодаря этому живут себе припеваючи. На самом деле, кое-кто из товарищей Эмиля по несчастью был способен на подобное творение, но результат, как правило, не стоил тех сил, что были затрачены на этот процесс. Эмиль, пожалуй, мог бы наколдовать себе обед и ужин, но полагал это ненужной и утомительной возней.
Слуга был вышколен, тих и деликатен. Двигался он так быстро, ловко и бесшумно, что Эмиль почти никогда не замечал его присутствия и даже не помнил в лицо. Впрочем, частенько он вообще отправлял этого малого восвояси - когда бывал особенно занят и не хотел, чтобы его отвлекали чем бы то ни было, пусть даже и едой.
Сегодня он прогонять слугу не стал. Без особого аппетита сел за стол, отведал понемногу из каждого блюда. Какая тоскливая трапеза! Отложив столовые приборы, Эмиль, вопреки всем правилам этикета, уперся локтями в стол и положил подбородок на ладони. Если бы с ним был хотя бы Тармил, как раньше! Но придворный маг, сложив с себя обязанности учителя и воспитателя юного принца, вернулся во дворец. Многие возражали против этого, полагая, что небезопасно оставлять Эмиля без присмотра, но на пребывании во дворце Тармила настоял сам король. Ему зачем-то был позарез нужен под рукой магик. Иногда Тармил навещал своего бывшего ученика, но происходило это редко; он ссылался на чрезмерную занятость. Почему сегодня он не прислал Эмилю хотя бы весточку, пару теплых слов, оставалось только догадываться. То ли забыл, то ли и впрямь был занят...
Третий гость явился под вечер. Эмиль сначала услышал его, а только потом - увидел. И услышал он даже не его, а мягкое фырканье его коня где-то неподалеку за деревьями. Конь ступал так мягко по нежной и влажной весенней земле, что ни по каким другим звукам, кроме этого фырканья, догадаться об его приближении не представлялось возможным.
Озадаченный, Эмиль приподнялся со своего ложа и вгляделся в прозрачные сумерки. Мало кто являлся к нему верхами.
Из-за деревьев прямо на него выехал всадник, огромной массой громоздящийся в седле мощного белого жеребца. Эмиль сразу узнал гостя по посадке, да и по сложению тоже - короля Иссу было трудно с кем-нибудь спутать. Он поднялся на ноги, машинально оправляя одежду и размышляя, в честь чего дед вдруг пожаловал к нему, да еще - под вечер, да еще - без сопровождения.
Король Исса приблизился, и как-то сразу вдруг стало заметно, что он неожиданно сильно постарел за те последние две недели, когда Эмиль не видел его. Груз прожитых лет как будто разом обрушился на короля, придавил и согнул его. Да, он все еще ездил верхом, но в седле держался с видимым трудом. Его широкие мясистые плечи ссутулились, и он выглядел уже не царственным старцем, а просто дряхлым толстым стариком. Даже волчий огонек его желтых глаз пригас и помутнел. Глядя, как он тяжело и грузно спускается с седла на землю, Эмиль с неожиданной тревогой вдруг подумал, что деду, пожалуй, осталось жить совсем недолго.
Тревога эта родилась вовсе не вследствие тоскливого предчувствия близкой кончины родича. Увы, нет. Эмиль больше беспокоился о собственной судьбе. Он-то хорошо знал, что остается в своем привычном жилище и пользуется относительной свободой только до тех пор, пока дед своей властью защищает его. Люкка, водрузившись на трон, уже не станет так с ним церемониться.
Но удивление и беспокойство стоило отложить на потом, а пока Эмиль поспешил к деду, чтобы помочь ему спуститься с седла. Король, впрочем, его помощь отверг, сделав вид, что не заметил протянутой руки. Сознавая, несомненно, свою немощь, он оставался таким же гордецом, как и прежде.
- Опять мечтаешь? - с такими словами обратился он к внуку вместо приветствия. - Тармил говорил мне, что иногда ты целыми днями только и знаешь, что витаешь в облаках.
- Здесь больше нечем особо заняться, - Эмиль с улыбкой пожал плечами.
- Ну ничего, в твоем возрасте еще можно и помечтать. Главное, чтобы ты не увлекся этим занятием, и не предавался исключительно ему до самой старости. А вот таким старикам, как я, мечтания уже ни к чему... Между прочим, Эмиль, я ведь поздравить тебя приехал. Сегодня ты стал совсем уже взрослым.
Поздравить? Эмиль страшно удивился - чтобы король приехал лично поздравить его?! - но поблагодарил и позволил деду обнять себя (и это тоже было не похоже на Иссу). Королевские объятия убедили его, что Исса, на самом деле, не так уж и плох; во всяком случае, ребра Эмиля ощутимо хрустнули, и он не удержался от болезненного вскрика. Дед рассмеялся и отпустил его.
- Что, не ожидал? - самодовольно спросил он. - Не такая уж я и развалина, как кажусь! Однако, - добавил он тут же посерьезневшим тоном, - я что-то впрямь сдал в последнее время. Борон уже смотрит на меня в упор... Ну, да не о себе я приехал говорить. Посмотри-ка, Эмиль, я кое-что привез тебе.
С этими словами он отцепил от седла сумку и передал ее Эмилю. Тот распустил тесемки, заглянул внутрь и обнаружил внутри две запечатанных глиняных бутыли.
- Это вино того самого года, в который родился ты, - пояснил король Исса. - Мне подумалось - надо же как-то отметить такое событие. Восемнадцать лет бывает раз в жизни! Только, знаешь, пойдем-ка лучше в дом. Моим костям не слишком нравится нынешняя сырость, они предпочитают греться у камина, знаешь ли.
Эмиль помог деду закрепить поводья его коня вокруг ствола молоденькой ольхи; животное было смирным, и едва ли попыталось бы убежать любой ценой. Потом они направились к павильону, и на ступенях наткнулись на короб. Сверху на него было по-прежнему наброшено многоцветное покрывало.
- Это еще что такое? - удивился король Исса.
- А! Я совсем забыл. Отец и матушка прислали дары для меня, - небрежно пояснил Эмиль. - Я, признаться, даже не смотрел, что там.
- Почему? Откуда такое пренебрежение, мальчик?
Эмиль поморщился.
- В прошлом году, - медленно проговорил он, - отец прислал мне в подарок ножны. Очень красивые ножны, редкостная работа: бирюза, тончайшее стальное кружево вокруг... Думаю, над ними потрудился большой мастер. Но, можешь себе представить, они не подошли ни к моему парадному мечу, ни к боевому. Зачем их делали, для чего, по какой мерке? Я не понял. Так что вопрос о пренебрежении - весьма спорный вопрос.
- Ну, ну, мальчик! Твой отец мог просто ошибиться.
- Может быть, - Эмиль пожал плечами.
- И что же? - дед остановил его нетерпеливым вопросом, видя, что он намерен просто пройти мимо. - Ты так и оставишь эту коробку стоять на ступенях? Даже не посмотришь, что в ней на этот раз? Тебе разве не интересно?
Эмиль снова пожал плечами. Он с удовольствием отослал бы короб обратно, даже не открывая его, но любопытство старого короля забавляло его. Потянув за угол, он снял покрывало и бросил его на ступени.
Сначала он извлек из короба небольшой кованый ларец, предназначенный, судя по всему, для хранения свитков. Его крышка была украшена перламутром. Вещь, несомненно, была изящная, но уж очень нейтральная. Такой ларец можно было подарить кому угодно, даже почти незнакомому человеку. В нем не было ни капли семейной теплоты.
- Мама, - прошептал Эмиль, вспомнив прошлогодний подарок матери: шитый золотом пояс, который он долго не мог выпустить из рук. Он рассматривал пояс и думал, чьими руками он вышит - неужели матушка сама трудилась над ним?.. Помнится, такая тоска сошла на него тогда, что он несколько ночей спал с этим поясом под подушкой. Теперь ничего подобного Эмиль не испытывал. Да и чувства принцессы Алмейды, судя по всему, изменились: она сдалась, смирилась с судьбой и признала, наконец, что сын больше не принадлежит ей.
Он поставил ларец на ступени и извлек из короба некий тяжелый объемистый сверток, замотанный в еще одно покрывало. Отогнул угол покрывала - и лицо его исказилось досадливой гримасой.
- Ну, вот! Отец, как видно, издевается надо мной!
- Что там такое? - король тоже взглянул и с усмешкой поднял глаза на внука: - Это седло. И, кажется, очень богатое. Что же тебе не нравится?
- Вероятно, отец забыл, что я почти не езжу верхом, - сквозь зубы ответил Эмиль. От обиды кровь прилила к его лицу. - Он мог бы прислать вместо этого охотничью перчатку, это было бы остроумнее.
- Не думаю, что Эдмонт хотел обидеть тебя.
- Я тоже не думаю. Он не хотел обидеть, ему просто все равно.
Весьма небрежно Эмиль опустил седло обратно в короб, и накинул на него покрывало.
- Пойдем лучше в дом. Становится прохладно, а ты, кажется, говорил, что твои кости не любят холод и сырость.

Гостиная паркового павильона располагалась на первом этаже и была очень небольшой. Обстановка ее, с тех пор как умерла первая хозяйка павильона, несколько раз менялась, и последние изменения произошли уже при Эмиле. Оставшись один, он приказал переделать несколько комнат под себя; имеющаяся обстановка раздражала его своей пышностью. Из гостиной, в частности, убрали всю лепнину и вышитые на стенах розовые венки. Теперь ее стены были отделаны темно-голубым шелком со сдержанным бежевым орнаментом на нем и светлыми деревянными панелями с резьбой. В цвет этим панелям была подобрана и мебель, а камин был оформлен светлым бежевым мрамором. Благодаря этому, гостиная ныне производила впечатление немного мрачной, но изысканной комнаты.
В камине, повинуясь короткому движению пальцев Эмиля, вспыхнул и заплясал огонь. Так же, следуя движению его рук, - которые, впрочем, при этом ничего не касались, - к камину подвинулись два кресла и маленький столик. Король Исса молча наблюдал за передвижениями мебели, а когда Эмиль жестом пригласил его садиться, заметил:
- Кажется, магия дается тебе вовсе без труда, мальчик.
- Ничто не дается без труда, - возразил Эмиль, а про себя подумал: похоже, дед принял это маленькое представление за демонстрацию силы. Что ж, может, оно и к лучшему. - Просто все эти мелкие заклинания отработаны для такой степени, что мне и вспоминать их не надо - руки и язык сами двигаются...
- Такие мелочи, наверное, здорово облегчают жизнь?
- Трудно сказать... Я как-то об этом не думал. Когда-то я умел по-другому, а теперь не умею. А как было раньше - забыл...
Они сели в кресла, вполоборота друг к другу. Эмилю вдруг пришло в голову, что, когда они с дедом последний раз пили вдвоем вино, между ними состоялся неприятный, недобрый разговор, наполненный недомолвками и намеками. Как знать, не ради ли такого же разговора дед приехал и сегодня? Настроение у Эмиля сразу испортилось. Не хотелось ему сегодня говорить о делах семейственных и государственных. Неужели нельзя найти другую тему, легкую и ни к чему не обязывающую?
- Выпьем за тебя, мальчик, - король поднял наполненный вином кубок. - За тебя, за твое будущее и за твою свободу.
Тост был весьма актуальный, если принимать во внимание туманное будущее Эмиля и парящий в этом будущем призрачный, но грозный образ башни. Они выпили. Вино показалось Эмилю излишне терпким и густым. Все-таки, старые вина, пусть даже из королевских подвалов, не всем приходятся по вкусу.
- Я скоро умру, - заявил вдруг Исса со своей обычной прямотой, безо всяких переходов, и Эмиль поперхнулся пригубленным вином. - Да-да, что ты вытаращился на меня так? Уж не думал ли ты, что я буду жить вечно?
Эмиль откашлялся и пробурчал что-то в том духе, что нет, конечно, не думал. Кажется, начиналось то, чего он с такой тревогой ожидал.
- То-то. Я скоро умру, а ты... слишком долго думаешь.
- О чем?!
- О себе. О нашем давнем разговоре. Два года прошло, а ты все не шевелишься! Тогда как тут можно было немного и подсуетиться, ведь речь-то идет о твоем спасении!
Сначала Эмиль подумал, не сделать ли ему вид, будто он не понимает, в чем дело. Но он быстро решил, что этот номер не пройдет. Дед, постаревший и обмякший, остроты ума не утратил и притворство раскусит сразу, а Эмиль был вовсе не уверен, что сумеет долго продержаться в этой игре, где каждый должен перехитрить другого.
- Но что я могу сделать-то? - с досадой отозвался Эмиль. - Я всего лишь младший ненаследный принц, к тому же "одержимый" и связанный присягой.
Король закряхтел с досадой и хлопнул себя по коленям.
- Опять завел свою песню! Мы с тобой об этом уже разговаривали. Присяга, в твоем случае - чушь! Пустая формальность. "Ах, ах, что я могу сделать?.." - передразнил он. - Много чего! Мальчик! Твоя жизнь не в чьих-то там посторонних руках, а в твоих собственных. В конце концов, кто-то должен поправить богов, если они так глупо ошиблись. Все, что тебе нужно сделать - это избавиться от Люкки!
На минуту Эмиль позабыл дар речи. Похоже, дед совсем уже потерял надежду на то, что Эмиль поймет его намеки... или действительно чувствует приближение смерти, и все ему уже безразлично. Открыто, вслух, делать подобные заявления! Невольно Эмиль заозирался по сторонам - не слышит ли кто - хотя точно знал, что в уединенном парковом павильоне, кроме него и старого короля, никого нет и быть не может.
- Дед, ты что такое, к Безымянному, говоришь? - зашептал он, округлив глаза. - Как это - избавиться?..
- Буквально, - король и не думал понижать голос. - Физически! Тебе это сделать легко.
- Он же мой брат!
- Только по крови, но не по духу.
- Разве кровь ничего не значит?!
- Но тебе же не придется ее проливать. Послушай, мальчик, мне ли тебя учить, так сделать так, чтобы человека не стало, и при этом не притронуться к нему и пальцем?
- Ты сошел с ума, дед! - убежденно проговорил Эмиль. - Я не могу этого сделать.
Дед посмотрел на него тяжело и презрительно оттопырил губу. Какое-то слабое подобие прежнего волчьего огонька вспыхнуло в его поблекших глазах.
- Ну а не можешь, - словно выплюнул он, - так готовься к скорому переезду!.. И жалей потом всю жизнь об упущенной возможности.
Впору было выставить за дверь старого сумасшедшего и прекратить этот опасный разговор, но Эмиль сидел, обмякнув в кресле, оглохший и онемевший. Страшные слова деда раздавили его, и ужас затопил его сердце. При этом напугало его вовсе не сказанное Иссой, хотя это само по себе было страшно, - напугало его осознание того, что сам он эти два года частенько думал об этом, прикидывал, как это будет, планировал, как можно это получше осуществить - да только себе никак не мог признаться. Впору было вскричать что-нибудь вроде: "Какой же я подлец!" и приняться рвать волосы на голове в порыве раскаяния, да только никакого раскаяния Эмиль не испытывал, и это тоже было страшно.
И зачем было приставать к нему с этим безумным разговором именно в день его рождения? Как будто в году мало других дней!..
- Что, сдрейфил? - насмешливо протянул король, в упор разглядывая его. - Легко же тебя напугать! Я-то думал, ты покрепче будешь, а ты, похоже, сделан из того же теста, что и твой братец. Такой же слюнтяй.
- Можешь насмехаться и оскорблять меня, сколько хочешь. Но то, что ты предлагаешь, это... это дико!
- Не более дико, чем закон, предписывающий изолировать магиков в башнях.
- Ну все, хватит! - не выдержал Эмиль. До каких пор старик будет над ним издеваться и давить на самые больные места? - Я не желаю больше продолжать этот разговор! Ни теперь, ни когда-либо в будущем!
Он ждал, что дед вспылит и начнет орать на него, и приготовился дать отпор, но король вдруг разразился хриплым отрывистым смехом.
- А рычать ты все-таки еще умеешь! И то неплохо. Я-то боялся, ты совсем тут распустился. Ладно, Эмиль, не обижайся на старика.
Он попытался добродушно улыбнуться, но добродушные улыбки никогда ему не удавались. Он и сам это знал, а потому быстро оставил эти попытки и перенес внимание на вино, которого еще оставалось порядочно.
Некоторое время они медленно тянули вино в молчании. Разговаривать о чем-нибудь "легком" и постороннем, как мечталось Эмилю, после произошедшего разговора становилось немыслимо. Но молчание начинало казаться ему тягостным, и он пытался найти подходящую тему для нейтральной беседы, но у него ничего не получалось. Любое начало вело в никуда. Находить ни к чему не обязывающие темы Эмиль умел так же хорошо, как король Исса - добродушно улыбаться.
Наконец, дед медленно и тяжко, с явным трудом, поднялся из кресла и заявил, что ему пора возвращаться.
- Остался бы переночевать у тебя, - сказал он, щурясь на Эмиля, как тому показалось, с явным ехидством, - но государственные дела не позволяют.
Какие именно государственные дела требовали его непременного присутствия во дворце в ночное время, он не объяснил, а Эмиль не спросил. Он был просто рад, что избавится, наконец, от не слишком приятного собеседника.
Он вышел проводить деда. На этот раз Эмиль уже не стал предлагать ему помощь, а стоял поодаль и смотрел, как король садится в седло. Все движения его были медленными и тяжелыми, словно собственное массивное тело повиновалось ему с трудом. Возможно, именно так оно и было.
- Не распускайся, мальчик, - обратился к Эмилю король уже из седла. - Копи в себе злость. Тебе это пригодится, поверь мне.
Эмиль промолчал, но про себя подумал: лучше бы не пригодилось.

Сентябрь-ноябрь, 2005