восемьдесят 4

Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.

Пушкин.


- Что ж, молодой человек, присядем? В ногах, как говорится, правды…
Они сели на белевшую неярким пятном в сумраке вечернего парка скамейку, и Лодочник, в который раз, будто невзначай, притронулся к охладевшим пальцам Семена. В иное время это взбесило бы «молодого человека», но сейчас в нем было только ожидание, затмившее все прочие ощущения.
Помимо желания потрогать чужие пальцы, у Лодочника была еще одна необычная, поначалу даже несколько шокирующая привычка. Кроме слов им произносимых, в его лексиконе существовали, судя по всему, и слова неслышимые, те, что он лишь обозначал движениями своих потрескавшихся губ. Посреди разговора неожиданно повисала неловкая, как казалось его собеседнику, пауза, Лодочник, не отводя своего пустоватого взгляда, беззвучно шевелил губами, невероятно долго тянулись несколько секунд тишины, после которых разговор продолжался, как ни в чем не бывало.
- Хоть здесь и полумрак, но я вижу, что Ваш Breguet хорош, одна из лучших моделей… Да-с… Напрасно Вы сомневались, молодой человек… Такая инкрустация, такая тщательность, такая скрупулезность… - взгляд Лодочника был весь в часах, что держали его сморщенные руки, держали крепко, уверенно.
Лодочник вновь неслышно зашевелил губами, но Семен даже не попытался разобрать, что вроде как говорит старик, он ждал.
- Становится прохладно, давайте пройдем немного, - Лодочник, не отдавая часы, протянул руку все еще сидевшему Семену, который оцепенел, будто заколдованный.
- Что ни говорите, отличная покупка, превосходная… Одним словом – Breguet…
Они медленно, в тишине, шли по аллее парка.

«В ногах, как говорится, правды нет. Что, молодой козел, никого не притащил за собой? Чисто, вроде… Посмотрим на твои ходики…. Неужели, вправду приволок настоящие…»
«Такая тщательность, такая скрупулезность… Что ж, парк чист, знаю тут одно сладкое местечко – кричи, никто не услышит… Да ты и крикнуть не успеешь, дура… Но какие часы!..»
Они медленно, в тишине, шли по аллее парка, когда, не останавливаясь, Лодочник воткнул нож Семену в спину, чуть пониже левой лопатки. Семен вздохнул как-то очень глубоко, стал оседать на колени.
- Спасибо… - неожиданно прошептал он.

«Запрещается придавать стрелкам обратное движение, позволяется только подводить их к требуемому положению исключительно в направлении естественного движения».
Я, упрямый, прокручу все же стрелки на несколько часов назад…
Сёма был уже излишне пьян. Несколько пустых бутылок на столе - для него, почти непьющего, они были причиной полного отсутствия контроля над собой.
- Да пошел ты! Пшел! Я, бл…, который год один, как хрен, один! Где вы все?! Где?! Позвонить, бл…, позвонить некому! Ты вот, урод, приперся тоже только за фотографиями!.. Когда последний раз звонил?! Когда, я тебя спрашиваю?! – Сема оттолкнул одну из бутылок, та, слетев со стола, покатилась по усеянному мусором полу. - Да, продал квартиру, продал! Тебе-то что?! Кто ты такой?! Однокакашник хренов! На всё купил часы, тебе-то что?! Зато настоящий Бреге, настоящий! Смотри!.. Да пошел ты в ж… со своим вещизмом! Плевать! Может, я свихнулся от одиночества, понимаешь, свихнулся по-настоящему!.. Понимаешь, ты?!
На несколько мгновений Сёма закрыл глаза, откинулся, будто уснул.
- Не сплю, я не сплю. Давно хотел купить эти часы. Знаешь, такие же были у Пушкина… Знаешь? Сам черт принес мне этого Леонида… Арнольдовича Лодочника. Слышал я про него всякое… Нехорошее… Мол, нескольких… Порешил из-за дорогих вещей… Посмотрим… Всё… Равно…

Эти часы я увидел еще раз. В милиции. Оказывается, Сёма перед встречей с Лодочником написал заявление. Как сказали оперативники, не хотел, чтоб «такие часы достались старому подонку».
Когда я был в отделении, всё было как в тумане, я подписывал какие-то бумаги, отвечал на вопросы, рассказывал… Запомнилось одно – часы почему-то стояли.