Воин

- !#@$%! – подумал я неприличное слово, когда стрела, выпущенная из огромного тисового лука, пробив кольчугу, вошла мне в грудь на два пальца ниже сердца. От удара я покачнулся в седле и выронил перемазанный по рукоять в чужой крови палаш. Рот приоткрылся в судорожном вдохе.
С выдохом возникли проблемы.
Дыша часто-часто и неглубоко, так как каждая попытка сделать глубокий вдох или выдох вызывала невыносимую боль в области сердца, я схватился освободившейся рукой за древко стрелы и выдернул ей.
Стрела вышла подозрительно легко.
- !#@$%! – подумал я ещё одно неприличное слово, посмотрев на окровавленный наконечник стрелы.
Вернее на то место, где он должен был быть.
В руке я сжимал оперённую деревяшку, скользкую от крови. Наконечник не был закреплён на древке и потому остался в груди.
Мир перед глазами, как будто выцвел, стал вдруг невыносимо ярким, а в ушах нарастал звон, поглотивший лязг железа, боевые кличи, конское ржание и стоны умирающих.
- С-с-собаки… - подумал я свою последнюю мысль, в адрес оружейников, сварганивших такую стрелу, и тяжело рухнул на землю.
По небу неторопливо ползли облака, и я смотрел на них, казалось, целую вечность, пока мой взор не заволокла красная пелена, сменившаяся тьмой.

- Эй! Ты там заснул чтоль? – выхватывает меня из темноты чей-то голос – Ну, даёт! Фрицы щас в атаку пойдут, а он спит!
Вокруг смеются.
Открываю глаза, оглядываюсь.
Окоп. Напротив сидит усатый дядька в лихо сдвинутой набекрень каске и бережно свёрнутой самокруткой с махоркой в зубах. В руках у него винтовка Мосина с примкнутым трёхгранным штыком. Справа от меня примостился пулемёт Дегтярёва с расчётом из двух человек. Пулемётчик курит, второй номер сидит на ящике с патронами. Слева, метрах в десяти – бронебойщики. Огромное противотанковое ружьё, прислонённое к стене окопа, смотрит дулом в небо.

Ну да, теперь я - рядовой Степан, из маленькой деревни под Ростовом, приписав себе год ушёл добровольцем на фронт, в Ростовском военном комиссариате не возражали. Как-то умудрился выжить в первом бою, когда немецкая артиллерия и авиация перепахала позиции советских войск, а танковые клинья довершили разгром. Спас положение тогда контрудар танковых соединений, переброшенных с соседнего участка фронта и из тыловых резервов. Впрочем, рядовому Степану, лежавшему на дне окопа, вцепившись в ППШ, выхваченный у погибшего старшины, было не до того. Только через полтора часа, после окончания боя, солдаты вытаскивающие трупы из окопов наткнулись на Степана, скукожившегося от ужаса и присыпанного землёй…

Второго боя Степану пережить не суждено, именно поэтому его место занял я.

Я поправил каску, руки, владеющие любым, когда-либо созданным человеком оружием, прошлись по ППШ, обострившимся чутьём я уловил запахи разогретой солнцем брони, бензина, тяжёлого танкового выхлопа, донесённые юго-западным ветром.
«Осталось минут двадцать, прежде чем немецкая артиллерия сделает первый залп, и стальной дождь обрушится на наши позиции… Пока мы зарываемся в землю, вжимаемся в неё, стараясь стать с Ней одним целым, а взрывная волна раз за разом вышибает дыхание из лёгких и бьёт по барабанным перепонкам, танки подойдут на расстояние выстрела к нашим позициям а вслед за ними придёт пехота, вся задача которой – выкосить всех, кто останется в окопах, после того как пройдут танки...» - неторопливо текут мысли в моей голове. Двадцать минут тишины и бездействия для меня редкая роскошь и, одновременно, томительное ожидание битвы, которая есть – моя жизнь, моя смерть, моя судьба, моя любовь, моё бессмертие, моё проклятие…
Когда-то я был обычным человеком.
Наверное, был.
А может, и не был.
Давно это было.
Как бы там ни было, но я не всегда был тем существом, которым являюсь сейчас. Существом, погибающим в одной битве, и тут же переносящемся в другую, причём ни время, ни пространство не имеют значения. Минуту назад я бился с персами под Фермопилами, пока один из «бессмертных» не снёс мне голову коротким мечом, минуту спустя – отстреливаюсь от берберов в пустыне в составе французского иностранного легиона, перед тем как наш отряд окончательно втаптывают в песок всадники в белом...
 Или отмахиваюсь нагинатой от воинов Токугава, подкарауливших нас на горной тропе, я, оставшись в одиночестве, успеваю покрошить человек двадцать, прежде чем свалиться от множественных ран...
Или стреляю из АКМ по выпрыгивающим из вертолёта солдатам, перед тем как меня срубает очередь из пулемёта...
Или вламываюсь на коне в строй литвинов и рублю направо и налево, перед тем как меня с конём, буквально, поднимают на копья...
Или, облачённый в медвежью шкуру, спрыгиваю с борта драккара, чтобы со свирепым воплем ринуться на ровный строй греков, ощетинившийся короткими мечами…
Кровь кипит в жилах, руки умело орудуют инструментами убийства, в глазах сверкает бешеный азарт «Ты или я? Ты или я?...».
И всё-таки я жду Последней Битвы, когда встретятся такие как я. Быть может после неё я обрету свободу…
Но пока я буду вновь и вновь нырять с головой в битву, без страха и надежды, одержимый лишь одним желанием – забрать с собой как можно больше чужих жизней!

Что-то в моих глазах испугало усача, курящего напротив. Он побледнел и выронив свою самокрутку, отвернулся.
Моё лицо перекосила зловещая усмешка, когда донёсся далёкий залп, а воздух разрезало гудение сотен снарядов, одновременно оказавшихся в полёте…