Моя Одесса

 

Переулок назывался Обсерваторный. Старый переулок со старым названием, в честь построенной когда-то недалеко обсерватории, как отголосок тех "странных" времен, когда улицу называли «Уютной» за уют, «Ясной» за прелестное утро и «Виноградной» за густые поросли винограда.
Это был островок старой Одессы, забытый властью, благословенный Богом.
 Народная власть долго терпела, но не снесла искушения, в семидесятых годах переименовав «легендарный» Обсерваторный переулок в улицу Тонг-дык Тханга.
Повышение статуса, как и само новое имя изменений не принесли. Переулок, как и прежде, вел к спуску на Ланжерон. А одесситы никогда не обращали внимания на новые названия улиц.
 Этот неброский переулок был временами прекрасен. По одной его стороне в тихой и уютной глубине дворов, среди зелени деревьев и кустов прятались домишки, а другая - скрывалась за глухим забором из «ракушечника», как именовали известняк одесситы.
 За этой стеной, когда - то благоденствовал известный и большой санаторий сердечных болезней, любовно называемый одесситами «Сердечко».
Во время войны санаторий был до основания разбомблен немецкой авиацией. Сам же переулок счастливо не пострадал. Из санатория сделали «ашен порох», и в таком виде он простоял двадцать лет, окруженный благоговением и мифами.
 Будучи детьми мы, в доказательство личной храбрости, лазили на густо заросшую чертополохом и диким кустарником территорию с замиранием сердца, как сталкеры в предчувствии ужасов и чудес. Переулок был мощен старым избитым булыжником, а тротуары - плитами вулканической лавы.
 «Морские волки» Одессы, повествовали, что плиты доставлялись из заморских стран, как балласт в трюмах кораблей.
 Нагретые солнцем камни переулка пахли стариной, дальними странами и ожиданием счастья. Вдоль мостовой горбились, широко раскинув ветви, корявые деревья.
 Мы выбегали на тихую улочку и нюхали, вбирали в себя этот морской воздух, перемешанный летом с запахом акации, а зимой с дымом одесского смога, что был нам "дымом отечества". Здесь каждый камень шептал нам, как след бизона куперовскому следопыту.
 На параллельной, глядящей с обрыва в море, Черноморской улице когда-то жил Паустовский. В нашем переулке он и приятель безуспешно пытались избежать ограбления в двадцатые годы. Славная старая традиция переулка жива и по сей день. Правда сегодня на улице кое-где висят фонари, и их иногда зажигают. Да и тишины, безлюдья поменьше. В бывшем «Сердечке» теперь большая поликлиника, очень посещаемая и «любимая» народом. Давно снесена глухая стена Александровского парка на Лидерсовском бульваре, вдоль которого периодически со звоном несутся трамваи в сторону Ланжероновской площади.
 Ланжерон. Наш «дворовой» пляж. Наш. Мы договаривались встречаться «у двух шаров». Эти шары были видны издалека и, не являясь географическим центром пляжа, отмечали его центр административный - небольшое здание, похожее на речную пристань.
Здесь размещалась радиорубка, надоедливо делавшая замечания отдыхающим и, назначавшая потерявшимся встречи возле тех же «шаров». Здесь завсегдатаи играли в биллиард. Здесь собирались во все времена года и в любую погоду морские закаленные одесские «моржи». Кроме Ланжерона и маленькой Отрады все пляжи города были «дикими», укромными не охваченными городской финансовой заботой. Мы загорали на камнях, ловили в расщелинах рачков и бычков, собирали мидий. Прокаленные солнцем и просоленные морем, мы были «робинзонами».
Слишком долго тянулся учебный год, слишком быстро начинался вновь. Это мешало.
Наше внимание не утомляли орды отдыхающих, совершавших свои набеги в «сезон». Мы с ними не пересекались в детстве. Это началось гораздо позже.
Сами не подозревая, мы жили в раю.
Свежайшие продукты поставлял «Привоз». Родители в часы обеда совершали подвиги «массового героизма» безумно впихивая с садистской радостью нам в глотки «еще один кусочек вкусности». Нам же не подходило все (где вы те благословенные времена?).

 Сметана была «сильно жирной». Чудесного маминого супа было «слишком много». Жареную ароматную «базарную» курицу я втихаря кидал через окошко знакомой соседской Жучке. Мама всегда наивно удивлялась, приверженности чужой собаки к нашим окнам. Жучка не была дурой.
 В дни «большого футбола» весь двор, после бурных споров, замирал перед телевизорами. А от парка Шевченко набегали волнами издалека крики и свист «фанатов» со стадиона ЧГМП.
Такой была Одесса моего детства, и такой я люблю ее всю свою жизнь.
Брусчатку в переулке давно заменили цивилизованным асфальтом. В неизвестном направлении увезли черные тротуарные плиты. Сменили антикварные чугунные столбы на бетонную дешевку. Больше не цокают по переулку конские копыта. Не носится в воздухе легкий уютный аромат навоза. Не закрывают дворники на ночь ворота дворов, и замененные квартирными унитазами, запертые на замок, утратившие былую востребованность, доживают, не оглашая хлорным удушьем воздуха дворовые туалеты.
 На смену примусам и керосинкам пришел газ. Не нужен больше магазин дяди Миши на Белинского, куда мы бегали за керосином и углем. Не нужно больше по вечерам на свежем морозном воздухе колоть щепу для печки. Вместо печки с живым душевным огоньком, часами занимавшем наше детское воображение, пришли бездушные радиаторы АГВ.
 Может это нужно назвать «прогрессом», но без этих глупых мелочей, Одесса, лишилась прежней романтики, оказывается так необходимой мне. На улицах сменяется генотип. Одесский язык видоизменился и стал нарочитым. В Одессе больше воспоминаний и ностальгии, чем жизни.
 Одесса – бывший российский, а нынче украинский город, стал для меня другим - чужим и равнодушным. Бывшая «при смерти» перед моим отъездом, «моя Одесса» умерла вместе с ним.
 С утратой «коренного населения», Одесса превратилась в подобие Габрова. Внешним сходством с Одессой потряс меня Неаполь. Одесский Пале Ройаль похож на парижский садик. Оперный театр Одессы имеет сходство - с Венским.
 Сходство.
 Сегодняшняя Одесса имеет отдаленное сходство с прежней...
 Без родных и знакомых лиц Одесса пуста. В нашем старом дворе, живут незнакомые люди.
 Я уехал из этого города. Я давно не живу в Одессе.
Скучаю ли я по ней?..
 Известно, что в душе каждого еврея построен им Божий храм. Так у меня рядом с храмом - маленькая пристройка, дорогое мне местечко, где все еще живет «моя Одесса», та, прежняя, которую я трепетно люблю но, которую не верну, как свои детство, юность и отрочество.