Дедушкина яма, уральская быль

1.
Богом Павлу был дан талант не только педагога. Где бы ни учительствовал он - в деревне ли, в городе, или при заводе каком – подмечал он и жизнь, и случаи всякие, и рассказы мужиков, в которых где бывальщина, а где небылицы, одному Господу известно. Все по своему переложит и запишет в заветную тетрадочку, что возит с собой. Теперь занесла его судьба в деревню Шайтанку, что в 80 верстах от Екатеринбурга, где работал он в деревенской школе, при ней же и жил в отдельной, учительской квартире. Необычное название сей деревни пошло издавна. Сказывали, что местный люд имел обыкновение промышлять на невьянском тракте, проходившем в трех верстах отсель. Быть может, и совсем единственный случай разбоя имел место быть, но так и повелось с тех пор – Шайтанка и Шайтанка.

Временами хаживал он в гости к дальнему родственнику своему, здешнему золотарю Николаю Зобнину. Зобнин был из крестьян зажиточных. Дом его был выстроен на каменном фундаменте, отчего слегка возвышался над всей остальной деревней. Рядом были пекарня, напротив дома - церковь, а чуть ниже по улице – его же, Зобнина, лавка и трактир. Сейчас, кроме хозяина с Павлом, за столом, заставленном закусками, из коих преобладали разносолы, приготовленные супругой зобнинской, красавицей Марфой Петровной, с неизменным, прямоугольной формы полуштофом с печатями, сидели еще Зверев Данила из соседних Колташей, да еще пара-тройка местных крестьян, так же промышлявших, как и хозяин дома, золотишком да камнями. В середине стола, между закусками было расчищено место, на коем красовались виновники сего торжества – россыпью лежавшие несколько самоцветных каменьев – одни были малинового цвета и чистой воды, кои по форме и размеру напоминали граненый стакан, другие – голубые, прозрачные, обликом словно как обсоски леденцов. Камни сии добыты были ими третьего дня из шурфа, забитого в поле, прямо за деревенской околицей, где Данилка первым и нашел обломки цветных камней.

– Что за прелесть, эти малиновые шерлы1), – говорил Данила, при этом взяв один из кристаллов в руки и глядя на него сквозь свет керосиновой лампы. – И гляди-тко, отличаются положительно чистотой от тех, что липовские у себя копали. Ни дать не взять, камень - звездарь.

Немного отвлекшись, поясним, что уральские старатели, сродни Даниле, звездарями называли в целом все красивые камни, включая и золотишко. Для других же камней классификация была, столь примитивна, сколь и практична: все остальное делилось ими на камень-«шкварец», то бишь кварц, и камень - серяк, видимо, все то, что не попадало под разряд «шквареца» и звездарей.

– Зато липовские-от цены на них загибают – только держись,– сказал Николай Зобнин.– Сам профессор Ликсандр Евгеньич2), с ниверситету из Москвы, уж выторговывали у Самошихи ихней, упрашивали, дескать, для науки. Какое там! Цены ейныя – дороже, чем в Катеринбурге на ярманке...

Самошиха, вдовая купчиха из соседней Липовки, слыла на всю округу властной весьма бабенкой, унаследовавшей от покойного мужа торговлю самоцветами. Всякими правдами и неправдами она прибирала к рукам лучшие камни и продавала их потом втридорога.
– А тумпас3) – аки слеза будто.– Данила вертел голубой, словно обсосанный леденец, камень. – Этот-то мы придержим Ликсандру Евгеничу, до его следующего приезда. Уж очень они просили оставлять то, что необычно.

– На второй сажени проводничок шкварцевый в ядро как уперся, а за ним уж и занор пошел с глинкою, а там и тумпасы, и шерлы, и бериллы знатныя. – встрял молчавший доселе Южаков Федот, приземистый, с окладистой бородой крепенький мужичок.– А до того «рябчик» да «рябчик» идет, и конца - краю ему нет. А ящерку как встретили в забое, ан нет, думаем, хозяйка неспроста крутится, копать нужно дальше, так и дошли до занора. – уже в который раз Федот рассказывал подробности копания шурфа.

Опять же отвлечемся здесь и поясним, что особенным местом среди пород стоял «рябчик», или пегматит4) как его в науке называют. В пегматитах-то и встречаются полости, или «заноры», так влекущие горщиков. Но как узнать, где притаился сей «занор», не прекапывать же все поле до основания? На то природа старателям в помощь дала кварцевую жилку или «проводничок», что неизменно ведет к «занору».

– Ликсандр Евгеньич в прошлый свой приезд так рассказывали, – продолжил Федот слегка заплетающимся языком,- что дескать, по науке, когда все шерлы, да тумпасы, да бериллы вырастут на дне занора, и шкварецу деца уже некуда, то как-бы это объяснить понятнее? Вобчем, выпирает его оттедова, по трещинам, да по жилкам. От и берется проводничок5).

–Да как же его, шкварец, выпирает, когда твердый он такой? - спросил доселе молчавший молодой вихрастый парень со смешным веснушчатым лицом, племянник как выяснилось, Федота.

–Дурак ты, Кондрашка. Да там жарче, чем в бане, а пару – больше, чем в котле на Невьянском заводе. Воск сожми промеж пальцев, он у тебя и выдавится, так и шкварец в такой жаре и таком пару поплавится.
Разлили опять по стопке, не забыв сбрызнуть и каменья, дабы приумножались оные в количестве и весе. Весело трещали дрова в ладно сложенной печи, разливалось по избе благодатное тепло. Кондрашка, почти не пивший, задумчиво разглядывал каменья, видать представлял себе то самое адское котловище, в коем шкварец растекается словно воск. За окном, в серых осенних деревенских сумерках слышались разухабистые, вразнобой поющие голоса мужиков:
 Эх, да около ночи
 Загуляли богачи…
 Их, их, эх, эх…

– Спаиваете вы народ, Николай Иваныч, – полу-шутя, но как бы и с укором обратился Павел к хозяину дома.

– А вот уж нет, Паша – громко возразил Зобнин. – Я в него силой енто самое не вливаю, – постучал он полуштофом по столу. – Не напьется здесь, дак напьется в Липовке, али еще где. Не приставлять же к каждому солдата с ружжом? Думаешь, если бы я так же пил, нажил бы это все? В молодости в артели на других работал, потом свою уже шахтенку забил, золотишко пошло – дом вот поставил, торговлишку завел. Мужичкам нашим работенку какую-никакую дал. Вроде заработает мужик, долги раздаст, кредит ему в лавке, тут же и муку, и мануфактуру вперед отпускаю. Ан нет, запьет опять, до нитки пропьется, глядишь, баба его уж и мануфактуру ту же самую обратно в лавку тащит, потому как детишек кормить нечем, покуда опять, башка стоеросовая, золота не намоет. А там и вновь по тому же кругу…

– В Глинке, слыхали небось, копают мужички лександрит6). – продолжал Зобнин. –Подался туда Никишка Авоськин, из нашей же голытьбы. Пьянствовал он там, да с пьянства упал и разбил себе нос в аккурат об самый лександрит. Да такой камень, что за жисть всю не сыщешь. Камень с отвалов, понятно, ничейный. Тут же и продал его перекупщику тамошнему за тридцать рублев. Небось, в руках таких денег не держал. Так и спустил их, пропил. А перекупщик, слышал я, потом уже Строганову самому в Катеринбурхе камень тот за триста рублей выторговал. И то, я уверен, это не последняя цена. А теперь кажи мне – не дурак ли этот самый Никишка? Мы то сегодня посидим, а назавтра всяк своим делом займется – у нас с Данилой шахтенки вон в лесу, Федотке в шурф опять лезть с робятами, Павлуша наших охламонов малолетних пойдет грамоте учить. А этим что? Достанься, к примеру, Никишке хоть бы половина тех денег, все равно бы пропил, потому как меры не знает.
 
 Как наш губернский енерал
 Со становым всю ночь гулял…
 Их, их, эх, ух…
- вновь донеслась песня откуда-то уже издалека.

И вновь сбрызнуты были шерлы малиновые с тумпасами.
А Павел все примечает тем временем да на ум откладывает. А назавтра по свежей памяти и запишет все в тетрадку. Но не скоро еще превратятся все были и небылицы старательские в «Уральские сказы», а деловитый Николай Зобнин, и фартовый Данила Зверев, и Федотка Южаков со-товарищи, копающиеся в шурфе глубиною никак не меньше двух сажень – в Данилу-мастера, славного горщика уральского, а ящерки, в шурфах попадающиеся – в Медной горы хозяйку.

2.
Третий день кряду мы копаемся в борту старого, заплывшего карьера, что сразу за деревней Первомайка, она же бывшая Шайтанка. Со стороны мы выглядим шизофрениками, жены дома ворчат на наше занятие, впрочем ворчат больше в шутку. Правда, шизофреники мы настолько, насколько таковыми являются любители рыбной ловли. Тут тебе бабье лето вокруг, грибы пошли, солнце сентябрьское напоследок светит.
А ты в тесной сырой щели в двухметровой яме, да ногу задрал кверху, потому как в щель уже не умещаешься. А Мишка наверху от меня ведерки со свеженакопанным добром принимает. Только сегодня глинка наконец пошла, настоящая занорышевая глинка, ее ни с какой другой не спутаешь. Горсть глины зачерпываешь не глядя, на свету разжимаешь – бог ты мой, размером со спичку до невозможного прозрачный, бутылочно - зеленого цвета кристалл турмалина, да еще с малиновой головкой.

– Вот, Маришке моей гарнитур славный справлю, - говорит Мишка, с ехидцей мне подмигивая.
– Какой гарнитур, вы что, обалдели, такой кристалл на огранку спускать?– подскочил тут же Пухов, принимая все за чистую монету.
– Да,– наигранно потянул Михаил,– одного кристалла не хватит, второй нужно будет такой найти. Так время, вышло,– Мишка посмотрел на часы.– Саня, давай выползай. Смена.

Когда начинает идти материал, мы устанавливаем жесткий график – каждому хочется поковыряться в «рыбном» месте, тут уж готов часами напролет висеть вниз головой, не замечаешь, как время летит.

Мишка лезет вниз, я выползаю на сентябрьское солнышко, пью чай, отогреваюсь. Через час наступит очередь Пухова. Возле нашей ямки за три дня выросла уже солидная гора отвалов, которая должна внушить уважение со стороны самого завзятого уральского «хитника».

Позволим себе и здесь отступиться и пояснить понятие «хитника». Многие полагают, что происходит оно от слова хитить, расхищать, хотя это совсем не так. Возможно, здесь кроется какой-то более древнерусский корень, близкий больше к сохранению, камнеспасательству, нежели расхищению. Ибо трудами хитника на свет божий является то, что хоронила от нас матушка-природа, и сколько бы еще это в земле лежало, никому неведомо. Но уральский хитник – это понятие особенное. У каждого уважающего себя уральского хитника есть заветный шурф, который он с ватагой единомышленников долбит по выходным дням. И ничего, что хороший материал, который не стыдно оставить в своей коллекции, попадется лишь раз в год. Зато это вам не какая-нибудь подмосковная яма, выкопанная пионерами, а именно шурф с настоящей деревянной крепью, и даже воду приходится из этого шурфа откачивать. Поэтому наиболее продвинутые хитники проходку ведут зимой, откачав прежде воду глубокой осенью, дабы не зависеть от водопритока. В довершении всего, сверху шурфа оборудуется дубовая дверь, на которую вешается внушительный амбарный замок. Как и с любым неформальным движением, во все времена власти вели активную и в равной степени совершенно безвыигрышную войну с хитниками. Они разгоняли «хиту» из насиженных ям, огораживали продуктивные отвалы, заваливали шурфы с помощью тракторов или даже взрывали входы из благих намерений безопасности. Но вновь и вновь появлялись ямы и шурфы на тех же самых местах, словно проступают одни и те же, неповторимые узоры на поврежденной коже наших пальцев.

Собственно, мы не относились к породе хитников, поскольку нами двигал здесь в первую очередь чисто научный интерес, но ни с чем несравнимый азарт камнеискательства моментально овладел нами. И вот уже замелькали в нашей речи старательские словечки: то-рябчик шел, а теперь глинка, вроде как занор впереди. А нутка, приотвори- ка, Хозяйка, нам свои богатства. Внезапно, не прошло и пяти минут, Мишка вылезает из шурфа с подозрительно-трагическим каменным лицом, молча осматривает нас, подготавливая почву для последующего действа. Мне, впрочем, это выражение знакомо. Так и есть – из кармана телогрейки он достает …. размером со стакан «малиновый шерл», ну прям словно сошедший с фотографии из иллюстрированного заокеанского издания. Мы с Пуховым обалдеваем и искренне начинаем прыгать. Мишка с гордо поднятой головой улыбается – эффект удался. Мне, конечно, немного обидно, что я не докопал чуть – чуть до этого кристалла. Впрочем, заранее было условлено, что все находки будут поровну поделены между нами, то есть разыграны, независимо от того, кто что нашел, за исключением, разумеется образцов музейного качества, так что вполне могло оказаться, что при розыгрыше этот кристалл попадет и мне. Но ощущение, когда тащишь этого монстра из его миллионолетнего логова – оно уже принадлежит только тому, кто копается там, в сырой глубине ямы, и это ощущение не купить ни за какие деньги. Если сравнить ощущение с рыбной ловлей, это, наверное, все равно, что в какой-нибудь подмосковной речушке вы вытаскиваете полуметрового лосося. Единственным недостатком этого кристалла было то, что у него отсутствовала, говоря слэнгом современных хитников, «башка», то есть огранка верхней части кристалла. Мы с Пуховым орлами склонились над краем ямы, дабы на расстоянии поймать хоть частицу того возбуждения, что охватило Мишку в забое. Похоже, он опять что-то нашел.
- Вот это чума!

В эго руках был теперь целый, насыщенного цвета кристалл с «башкой» в форме пирамиды. Этому нельзя было поверить. Повертев этот кристалл с минуту, я обнаружил, что он совмещается одним концом с предыдущей мишкиной находкой, эдакий природный кубик Рубика, каменный ребус. Пухов робко предложил ограничить время пребывания в шурфе до тридцати минут, на что Мишка показал ему кукиш.
Уже начинало темнеть, когда к нам подошел Владимир Васильевич, или просто Володя, огромный, кряжистого облика уралец, в доме у которого мы остановились. Семья его по осени переезжала в райцентр, недалеко от Первомайки, но Володя каждодневно приезжал в Первомайку, где у него была собственная лесопилка. Но гены дедов-горщиков, видимо, дали знать о себе, и Володя на пятом десятке лет почувствовал вдруг непреодолимую тягу к камням. Собственно, он то и подсказал нам место, которое может дать хороший материал.

3.
Знаменательная находка, по всем уральским порядкам и традициям, несомненно требовала быть обмытой. Благо магазин, расположенный недалеко от дома в старинном кирпичном здании, работал круглосуточно.
Выпили по одной рюмке, закусили, разговорились.

– От кого дом такой роскошный достался вам, Владимир Васильевич?
– Это, ребята, не достался. Купил я его недавно. Бывшая контора лесная, а до того детский сад был. А еще прежде жили здесь. Дому этому, между прочим, больше ста пятидесяти лет, Зобнин Николай Иванович его построил.
– Да, знатный дом, и фундамент хороший, каменный.
– Здесь подвал – в рост можно становиться, все хозяйство свое Николай Иваныч там и содержал. Станки и камнерезный, и ограночный были. Но это так, для баловства зимнего, когда работы особенной нет. Сам-то он золотишком промышлял, впрочем как и вся остальная деревня.
– А старое здание каменное, где магазин сейчас – это, церковь, что ли, раньше там была? – спрашиваем Володю.
– Нет, там всегда и был магазин, лавка Зобнина, и трактир при ней. И пекарня кирпичная возле дома – тоже его. А церковь стояла вот, прямо напротив дома моего,– Володя показал в сторону безобразного одноэтажного панельного клона.– Это где клуб сейчас находится.
– А, говорите, золотом народ занимался? Дома то, в деревне, не сказать, что очень добротные, разве кроме зобнинского, да еще нескольких рядом.
– Ну да, – ответил Володя, – где мы находимся - это еще нижняя часть деревни, здесь селились зажиточные крестьяне, а там, наверху, на горке, вообще беднота жила. По первости-то золотари ставили четырехстенок – такой сруб подслеповатый, хибарка с двумя оконцами на улицу, а как богатели, достраивали пятистенок, но больше, конечно, пропивали.

– Дед мой тоже золотом занимался, только в соседней деревне он жил, в Колташах. Данилой Зверевым его звали. И у Зобнина, и у деда – шахтенки небольшие были в лесу, но это потом уже. А до этого как они добро нажили? Дед ходил по ложкам, места высматривал подходящие, да там золотишко и мыл, сам или с напарником. А мыли так – дерн снимут, и лопаточкой на полштыка землю берут – и на промывку сразу, а глубже и не копают, потому как ниже золотишка и не будет. А потом дерн аккуратненько так на место выкладывают, и все – как будто ничего и не было. И смотришь до сих пор – ложок, а по нему идет дорога малозаметная в траве, до верху дошла, и все – как отрезало. Будто в никуда шла. Сразу понятное дело, дедушки копались здесь.

В это слово «дедушки» Володя вложил гораздо больше смысла, нежели дедушка, как родственник. Деды, с которыми нас связывает хоть тоненькая ниточка интересов и общего дела – вот что, наверное, он имел ввиду.

– А куда же теперь хозяева дома делись?
– Выбили всю семью-то зобнинскую в начале тридцатых. И если при нэпе по золоту еще было послабление, мужички и работали, то потом стали власти гайки закручивать. И пошел Николай Иваныч Беломорканал строить. Оттуда, сами знаете, мало кто возвращался. А семью его сослали под Котлас.
– Ну, а дед то ваш как, пережил эти годы?
– С дедом вот как было, - вздохнул Володя. – По первости он власть Советскую принял, но тяжело ему было разрывать с насиженными местами старательскими, с шахтенкой. Власти ведь его оттуда поперли. Шахту сразу залило водой. А потом уж и откачать не смогли, и дедов насос английский запороли. Так дед от этого отойти и не смог и до конца дней своих пил.

Помолчали. Выпили за память дедов-старателей.
– И ведь все на круги своя вернулось,– продолжил тему Володя.– Мужики деревенские как у деда работали в шахтенке, так и у меня работают теперь, только на лесопилке. А беда-то одна осталась – пьют. На работу беру – сразу предупреждаю, что выгоню после первой же рюмки, выпитой на работе. И вот он держится месяц, другой. Долги раздал, и все, с сотней рублей в кармане чувствует себя королем. И пошел пить – сначала после работы, потом до, а потом уж и на. И ведь просился у меня пол - года на лесопилку, чуть не со слезами умолял. Знает, что в деревне больше и не работать негде, кроме как у меня. А пересиливает пьянство-от.

Мы вышли из дома во двор. На фоне деревенской бабьей осени догорал неповторимый закат, напоминающий цветом те самые «шерлы малиновые», лежащие в настоящий момент на столе в доме. По улице, спотыкаясь, шел мужичонка в телогрейке, под которой угадывался контур бутылки.
– Привет, геологи, – крикнул он нам заплетающимся языком и помахал рукой.
– Здорово, здорово, Пахомыч! – ответил ему Володя с легкой иронией.
– Пошел я домой, бабу свою любить буду.
– Ну давай, давай. Только как же ты ее любить будешь, когда на своих двоих еле держишься? Ну, вот вам живой пример,– обратился он уже к нам. – Пахомыч, живет там, вверху, на краю деревни, тоже через лесопилку прошел, больше его уж не возьму к себе.
Закат с малинового сменился на фиолетовый. Таким оттенком среди наших камней обладали лишь немногие кристаллы. Мы вернулись в дом и еще долго рассматривали нашу добычу, сквозь свет лампы смотрели на многоцветные, иначе, полихромные турмалины.

4.
Кварцевая жилка повернула в бок и в течение пол – дня мы шли по пустому «рябчику», пока вдруг зубило не воткнулось в какую-то деревяшку. Стали окапывать вокруг – оказалось, какое-то бревно, еще одно, прямо стенка какая-то деревянная. Вечером к нам подошел Володя, спустился вниз, мы ему показали бревна. Володя с любовью похлопал бревна рукой:
– А похоже, это дедушек наших крепь. Рыли здесь в старое время яму, а вы, значит, по их следам и добрали. Кто знал, копь забытая, сколько уж почитай лет прошло с тех пор?
– Кстати, видите деревья? –Володя показал на островок берез посреди поля, когда мы вылезли, мокрые и чумазые наверх. –Это ведь отвалы все вокруг старой ямы какой-нибудь или шурфа. На них деревья быстро вырастают. Так что здесь вполне могла быть дедушкина яма.

Сегодняшний день был последним. Возвращаясь по трассе в Екатеринбург, мы уже смотрели на мелькавшие за окнами золотые островки берез посредь пахоты не просто как на кусочки леса, заботливо обойденные трактором. Теперь мы уже знали, что под корнями этих берез и елок наверняка кроются старинные, с крепью, дедовы ямы.
2005 г.
 

малиновые шерлы1) – простонародное, уральское название эльбаита, розового цвета минерал их гр. турмалинов
Ликсандр Евгеньич2)- имеется ввиду А.Е. Ферсман, в те годы - профессор Московского Университета.
тумпас3)- топаз (разгов.)
пегматит4) – продукт остаточной кристаллизации магматических горных пород, характеризуется наличием большого количества летучих компонентов, редких элементов, что приводит к кристаллизации в полостях таких минералов, как берилл, турмалины, топазы и т.д. «Рябчиком» эти породы метко окрестили крестьяне из-за характерной «письменной» текстуры этих пород.
…Вобчем, выпирает его оттедова, по трещинам, да по жилкам. От и берется проводничок5)- простым мужицким языком Федот пытается пересказать гипотезу образования пегматитов, видимо услышанную им от будущего академика. Пегматиты Среднего Урала дали огромный фактический материал, который Ферсман широко использовал в своих работах.
лександрит6) – александрит (разгов.), ювелирная разновидность хризоберилла.