Piccolo amore

 
1.
Многязычная пестрая толпа вынесла меня из станции метро на улицу. Здесь всегда многолюдно, начиная с самых ранних, утренних поездов. Людской поток, выливаясь из подземки, устремляется к вещевому рынку, возникшему несколько лет назад на одном из столичных стадионов, и теперь метастазами разрастающемуся вокруг. Народ просачивается сквозь кордон милиционеров, которые выдергивают то одного, то другого восточного человека и проверяют документы. Эта картина всегда напоминает сюжет из любительского фильма, снятого на Камчатке одним моим знакомым. Несколько медведей пасутся на нересте лосося, что плотной живой серебристой струей стремится вверх по ручью. Медведю даже не нужно при этом прикладывать сколько-нибудь усилий для ловли. И пока он цепляет очередного понравившегося ему лосося, за это время проскакивает добрая сотня его более счастливых собратьев
.
 Впрочем, вся эта картина не трогает меня уже давно. Наушники с плеером создают невидимый заслон от той реальности, которая окружает меня и медведи-милиционеры, несмотря на мою, отнюдь нерусскую внешность, не обращают на меня никакого внимания, словно я пришелец из какого-то другого, параллельного мира.

В душе я, наверное, неудавшийся лингвист. Я учу итальянский язык и каждое утро, выходя из метро, проговариваю устную тему «Сегодняшний день» применительно к текущей погоде, выразительно произнося слова, особенно те, что со сдвоенными согласными, которые итальянцы не глотают, но напротив, произносят с особой тщательностью:
–Oggi e il primo di ottobre. E un mattino bello2).

Слова этой темы вполне соответствовали действительности. Блистало осеннее утреннее солнце первого октябрьского, свежего, утра, под ногами шуршали листья.

Судьба распорядилась так, что вот уже третий год, как я работаю на оптовом рынке. И в дождь, и в снег, и в жару к семи утра я должен быть на складе, торгующим красками для волос. Язык я стал учить полгода назад. Я почувствовал, что рыночная трясина рынка медленно, но верно, засасывает меня. Другого заработка, на который можно было содержать семью, все равно не было. Я вынужденно оставил любимое дело, за которое платили гроши. Но мозг все равно требовал для себя занятие, потому я и решил учить итальянский, к слову сказать, очень красивый язык:
–Oggi e giovedi3).

Да, сегодня четверг и это всегда особенный для меня день. По четвергам приезжает Юлька, хрупкое, темноволосое, со слегка раскосыми глазами неземной красоты создание из приволжских степей.
Здесь, на рынке, я всегда поражался героизму женщин, едущих сюда со всех концов страны – на поездах, в автобусах и машинах. Пожилые и молодые, они стойко несут свой тяжкий крест. Они тащат отсюда тележки, груженные разными тряпками, косметикой, расческами, обувью, бижутерией и развозят это все по своим рынкам. Одни, правда, чувствуют себя здесь, как рыба в воде. Это прирожденные торгашки, которые с утра успевают оббежать пол-рынка, и оставить кучу заказов у знакомых продавцов. Ближе к обеду они нанимают местных грузчиков, которые отвозят на своих огромных телегах товар к автобусам. Другие же приезжают сюда, отнюдь, не от хорошей жизни. Бывшие учителя, врачи, просто пенсионеры, словно воробей по зернышку, выторговывая копейки,
набирают они штучный товар и сами тащат тележки к своим автобусам или едут на вокзалы. Их то мне особенно жалко. Товару набирают они мало, а времени на их обслуживание уходит много, поэтому многие продавцы, особенно в хороший оптовый день, просто-напросто посылают этих бедняг подальше, в лучшем же случае просят прийти после двенадцати, когда распродаются уже остатки. Я же из-за своего покладистого характера отослать их не мог.

1)- Маленькая любовь (итал.)
2)- Сегодня первое октября. Стоит хорошая погода (итал.)
3)- Сегодня четверг (итал.)


2.
Юлька впервые появилась в моей палатке после знаменитого августовского кризиса, который ударил бичом по большинству простых челноков. Кто-то, так и не оправившись, перестал вообще заниматься торговлей. Кто-то перекинулся с подорожавшего импорта на наши, отечественные товары.

Был ослепительно солнечный морозный декабрьский день. Работы перед Новым Годом было невпроворот. Я едва успевал отпускать товар и гора листочков с заказами, похоже, не убавлялась, а только росла. Покупатели недовольно ворчали, ежились от мороза, но не уходили: возле других палаток были такие же очереди, кроме того, штучных покупателей какая-нибудь Зинка запросто бы обложила трехэтажным матом. Наконец, я объявил, что больше заказы не принимаю. Время шло к часу дня. Дело в том, что по распорядку, к трем часам положено было закончить торговлю и свернуть палатку, иначе церберы-охранники могли оштрафовать на сумму, которая может потянуть на весь дневной заработок. К этому времени продавцы, выполнив свою норму, уже перестают отпускать товар, и начинают почти одновременно дружно запаковывать свои коробки, отчего над рыночной площадью зависает монотонный гул разматываемой клейкой ленты «скотч», которого, наверное, уходило на упаковку сотни и сотни километров. Все это напоминало какой-то массовый исход перед концом света, создавая тревожно-нервозную атмосферу. Покупатели нехотя стали расходиться. Я поднял голову, чтобы немного разогнуться и размяться, ибо с семи утра я работал практически без отдыха. Из-под шерстяного платка верблюжьей шерсти, который укутывал лицо, на меня смотрели два больших черных, слегка раскосых, глаза. Рука в варежке, связанной из такой же шерсти, сжимала картонку с заказом, которую я без слов взял, при этом продолжая смотреть в околдовавшие меня глаза. Тогда был четверг. И вот с тех пор я всегда ждал с нетерпением этот день недели. Как-то в самом начале весны, когда звонкая капель на улице будоражит наши сердца, а из-под снега начинает выползать накопившийся за зиму мусор, Юлька приехала без привычного верблюжьего платка, и я впервые увидел чудную гриву ее черных вьющихся волос. А еще через два или три ее приезда я понял, что безнадежно влюбился. Я знал, как нужно поступать в таких случаях. Нельзя замыкаться, нельзя гасить в себе это пламя. Дай ему прогореть, а ну как родится вдруг в нем какая плодотворная идея или какой-нибудь шедевр?


3.
Я пробиваюсь к нашему складу сквозь гортанно кричащую толпу азербайджанцев. Целым кланом они оккупировали несколько контейнеров, забив их дешевой китайской обувью. С шести часов утра они начинают распаковывать свои несметные баулы и коробки, о чем-то спорить, переругиваться с покупателями, пересчитывать и заново все перепаковывать. Коробки они бросают тут же, возле контейнера, по ним сразу начинают ходить люди и ездить тележки. В сырую погоду все эти коробки превращаются в хлюпающую картонную жижу.

Моя телега, груженная краской для волос, уже стоит готовая возле контейнера. Весь этот товар будет распродан за пол-дня, и мне становится порой не по себе, когда я представляю, что в течение полудня вся эта дурнопахнущая химия будет выливаться на женские головы, на такие же чудные, как у Юльки, волосы. Телегу с товаром сторожит Влад, мой коллега, который два года назад меня сюда и пристроил. Сквозь галдящую азербайджанскую толпу лучше всего пробиваться как минимум вдвоем. Один расчищает путь, другой сзади смотрит, чтобы с телеги не свалились коробки, или чтобы их не стащили. К счастью, сегодня под ногами не хлюпает картонная каша, передвижение по которой гораздо труднее. Единственное, чего стоит опасаться – это пластиковых лент от упаковки. В них можно запутаться, как лошадь в путах и упасть вместе с тяжелой телегой. Один продавец с нашего склада вот так упал и сломал ногу.

День положительно обещает быть ясным и по-октябрьски прозрачным. «Il chelo e sereno»4),- произношу я про себя. Влад придерживает сзади мою тележку на ямах и буграх, топография которых за несколько лет уже досконально вызубрена. Вот дорогу преграждает необьятных размеров телега-платформа, груженная выше человеческого роста коробками, которую толкают несколько восточных людей, сопровождая это действо криками. Эти уж точно находятся в своей стихии, словно на базаре в родном Кабуле, Пешаваре или Бомбее. Мы останавливаемся, заодно немного отдыхаем. Людской поток плавно огибает телегу, строго подчиняясь всем законам гидродинамики. Пользуясь этим, мы с Владом устремляемся следом за платформой. Хотя путь за ней будет и дольше, зато тратится меньше сил на расчистку пути.
Несмотря на раннее утро, торговля на рынке идет уже вовсю. Возле одной палатки в это время постоянно стоит весьма плотная очередь из десятка покупателей с сумками и тележками. Я долго не мог взять в толк, как это совершенно безвкусные дешевые одеяния китайского производства, которыми все кругом завалено, пользуются именно здесь таким спросом, пока не узнал, что очередь искусственная, созданная самими же хозяевами из своего рода подсадных уток. Стоят в очереди люди, держат в руках пачки денег и просто горят желанием расстаться с ними в обмен на вожделенный товар. Они и вправду набирают целые баулы этого тряпья, платят продавцу деньги, а затем отвозят тележки за угол и сдают эти тряпки обратно в контейнер, получая взамен заплаченные деньги. И действительно, стоит только более-менее реальному покупателю оказаться в этой очереди, как последняя потихоньку распадается, и покупатель оказывается у палатки первым. Ловушка сработала.

Другие подсадные утки действуют более нагло. Они хватают первого встречного за руки со словами:
–Чегой то вы со своими не здороваетесь?
Челнок хлопает глазами, пытаясь вспомнить эти лица.
–Вместе же ведь вроде в автобусе были. Или Вы откуда приехали? – продолжает спектакль «утка».
–Ну, с Пензы.– отвечает ошарашенный челнок.
–Я же говорю, точно, и мы оттуда. А покупаете хоть что? А мы вот, на этом товаре так раскрутились,– уже более доверительно говорит «утка», показывая на известную палатку, возле которой толпится искусственная очередь.

Мы с Владом без особых церемоний тараним очередь этих рыночных паразитов. Они всегда мешают нашему тяжкому утреннему пути. «Утки» взвизгивают, но сторонятся, особо не возмущаясь, зная свое место в рыночной иерархии.
–О, художник-импрессионист приехал!
Так меня прозвали соседи, бойкие одесские ребята, торгующие ремнями. Они убирают тяжелые, свернутые кольцами, упаковки ремней, освобождая место для моей палатки. Эти хорошие, очень качественные ремни, сделанные под фирму, штампуют где-то в той же самой Одессе.

На заре моей рыночной деятельности жена нарисовала яркий рекламный плакат, отчего и происходит первая часть прозвища – «художник». Вторая половина – «импрессионист» – пошла оттого, что основную долю в нашем ассортименте составляет
краска «Импрессия» болгарского производства, желанная мечта советских женщин времен тоталитарного дефицита. У палатки толпились уже мои, настоящие покупатели, и, чуть завидев меня, словно свора борзых, бросились со своими заказами. Юльки среди покупателей не было.

4)- Небо ясное (итал.)


4.
–Подойдет еще Юлька,– думаю,– ходит, наверное, по другим, заказы оставляет. Хотя обычно она приходит ко мне первой.

Дело в том, что в моей сумке сейчас лежал рассказ, который я написал специально для нее. С некоторых пор я стал увлекаться еще и этим видом творчества.

Я хорошо знал привычки и особенности всех своих основных оптовиков, со многими были хорошие и весьма доверительные отношения. Они привозили всякие экзотические подарки из своих родных мест, я же делал им неплохие скидки и бесплатно снабжал рекламными раскладками с прядями волос. Правда, каждого нового покупателя, вопреки своей доверчивости, я встречал с некоторой долей настороженности. По умолчанию, я принимал такую версию, что будущий покупатель хочет меня обмануть. Потом по ходу общения с ним, я один за другим пунктом я отметал мою первоначальную установку. Возможно, такая тактика была и несправедлива по отношению к моим будущим клиентам, но несколько раз такой стиль поведения спас меня от мошенников, которые пытались купить большие партии товара, не заплатив. Такими людьми рынок буквально кишит, они подходят с пачкой денег, нарочно держат ее в руке, набирают много товара, затем, пользуясь суматохой, начинают морочить мозги какими-то немыслимыми скидками. Потом начинают уверять, что уже давали вам деньги. При этом найдется человек, который подтвердит, что да, дескать, эта женщина давала деньги, я сам видел. Эти фокусы я знал уже наперед и отсылал таких клиентов подальше.

Теперь же, не разгибая спины, я набирал товар своим «четверговским» покупателям. Четверг - это излюбленный день у оптовиков. За три года предо мною прошло несметное количество людей, целая вереница образов, своего рода сериал, «Санта-Барбара», с единственным отличием, что это был сериал в реальности, и приходилось в какой-то мере вникать в проблемы каждого из героев. Вот русская красавица Анжела из Ярославля, за три года успела выйти замуж, родить ребенка, развестись и выйти второй раз замуж, потом опять развестись и выйти опять за первого. Она посвящала почему-то меня во все подробности своей личной жизни, покуда я набирал ей товар. Или Петрович, мужичонка из Тамбова, вечно страдающий утренним похмельем. Я всегда забирал листок с заказом из его дрожащих рук, и тот удалялся «на излечение». Просил только не ошибаться, а то жена убьет его. Я обещал, ибо, даже из чисто меркантильных соображений, покупатель все-таки мне был дорог. Веселый Гарик Акопян из Пятигорска, который всегда привозил упаковку «Новотерской» минералки, прямо из скважины, как уверял он. За это Гарику нужно было платить пунктуальностью. Ровно в час он приезжал с наемным грузчиком, забирал товар и увозил к своему автобусу. Косоглазая покупательница из Ижевска привезла мне водку в бутылке, сделанной в форме магазина к автомату АКМ. Водка так и называлась – «Калашников». Женщина забыла в прошлый раз у меня коробку, теперь я эту коробку вернул, на которой маркером написал «Косая», чтобы коробка на складе не затерялась. Я просто не знал ее имени.
А Юлька так и не подошла.
«Может, с ребенком, что,– думаю.– Или торговля плохая была». Если торговля в ее В-ске не особо шла, Юлька приезжала раз в две недели. Но все-таки я питал надежду, что она сегодня еще появится.

5.
Я продолжал набирать товар. Немыслимой радугой в виде огромной таблицы с прядями волос перед моими глазами стояла вся гамма цветов, оттенков, тонов и полутонов, которые предлагала женщинам современная косметическая промышленность. Картина эта была столь отчетлива, что я безошибочно мог отличить 6-й номер «Импрессии» от N4-го краски «Палетта», а, увидев крашенную блондинку, моментально узнавал скандинавский 811-й. В какой-то мере это был профессионализм, правда, однобокий, как выразился бы Козьма Прутков, сродни флюсу. Так, один из моих знакомых попал по распределению на карьер стройматериалов в Новгородской области. Карьер был заложен среди галечниково-валунных отложений, что были притащены еще в Ледниковый период. При виде всего этого приятель как-то поскучнел – карьер был слишком далек от той геологической романтики, которая ему представлялась.

–Ничего,– успокоил его главный геолог. Пара-тройка лет, и размер валуна ты сможешь на глаз с точностью до сантиметра определять.

Этот был как раз профессионализм именно такого, однобокого, плана. Не прошло и месяца, как однокурсник просто сбежал с этого карьера. Мне же пришлось усваивать цветовые оттенки в течение трех лет.

Ко мне подошел Влад и выпросил все запасы «Импрессии» №1 сине-черного цвета.
–Приехали монголы, от этого, как его, Жамс… Жамсрая, и выгребают у меня весь запас черной краски, им нужно десять коробок, а на складе только пять. Вот я и собираю, все равно ведь уже час дня, не продашь,– пояснил он.
Я ему отдал пол-коробки, цвет этот не самый ходовой. Наши женщины предпочитают почему-то краситься в безумные цвета красного дерева или спелой вишни. А про монголов этих я слышал. Раз в месяц на рынок приезжают люди от таинственного Жамсрай Жамсрана из Улан-Батора, которого даже и Влад в лицо не помнит, хотя сам давно уже работает здесь, и, помимо прочего, выкупают до единой упаковки всю черную краску для своих соплеменниц. Черноволосой Монголии на месяц этого, наверное, хватает. Жамсрай первым когда-то проторил сюда дорожку, теперь же приезжают его последователи, а имя служит своеобразным паролем-заклинанием для получения скидок.

Вот и Гарик Акопян забрал свои коробки, а Юля все не являлась. Рассказ так и оставался лежать в моей сумке.

«Собственно, на что я надеюсь? – подумал я.– Маленькая любовь, своего рода piccolo amore, так сказать, которая пройдет. Юлька живет за тысячу километров, у каждого своя семья и свой дом. Слава богу, есть хоть еще способность влюбляться и любить среди этого хаоса».
Над рынком начал нарастать тревожный гул – гул километров разматываемого скотча, которым продавцы и оптовики запаковывали свои коробки. Спустя еще сорок минут, рыночная площадь преобразилась, словно театральная декорация. На месте торговых палаток возвышались теперь горы пустых картонных коробок. В отдалении уже выстроились по диагонали уборочные машины, словно изготовившись к битве. В поисках остатков пищи над опустевшей площадью кружились и галдели чайки, прилетевшие с Москва - реки. Словно падальщики, в мусоре копошились люди, промышляющие сбором всякого хлама, стервятниками шастали рыночные воры, выискивающие плохо лежащие коробки близ одиночных, еще не убранных, палаток. Машины, словно наступающие клином тевтонцы, выставив вперед вместо щитов уборочные ковши, готовы были по мановению незримого полководца двинуться по площади, сгребая все на своем пути. Мы с Владом пересекаем это поле боя. Влад рассказывает, как один покупатель сегодня предлагал ему австралийские доллары.

- Я их крутил, вертел. Хотел к тебе пойти, посоветоваться. Понимаешь, там написано было «Australius». А потом я махнул рукой и не стал связываться.

У Влада уже был печальный опыт по части валюты, который стал каноническим. Несколько лет назад, еще в зачаточный период дикого капитализма, когда при виде западной валюты сжималось от вожделения сердце, с ним расплатились бельгийскими франками. Недоверчивый Влад долго их изучал, тер, смотрел на просвет. Франки были самые что ни на есть настоящие. У покупателя была свежая газета с курсами валют на последней странице. По ним и был произведен пересчет. Только клиент довольно искусно в нужном месте стер пару нулей. Исход понятен – вместо ожидаемых нескольких сотен долларов у Влада на руках оказалась сумма, в сто раз меньшая. От «аустралиусов» он отказался совершенно вовремя – ими, как потом выяснилось, оказались девальвированные аргентинские деньги, ни на что в тот момент не годные.


6.
Спустя несколько дней совершенно неожиданно мне предложили неплохую работу по специальности и я ушел с рынка. Как-то все постепенно стало на свои места. Наладились отношения в семье. Появились средства даже на реализацию моего небольшого увлечения - я издал свою первую книгу и раздал большую часть тиража друзьям и знакомым. Только Юльку я с тех пор так и не видел. Только раз, случайно оказавшись на этом рынке, в толпе мелькнула знакомая хрупкая фигурка с тележкой. Я кинулся к ней, но видение растворилось в суетливой снующей толпе. Она ли это была?
Я люблю осень. «Oggi il chelo e sereno»5) подумал я. «Прямо, как тогда. А вообще здорово, что по всей нашей жизни раскинуты такие маленькие люб…люб… Гм, любви или любови?»
Шурша листьями, я с улыбкой думал над этой лингвистической загадкой.

5)- Небо сегодня ясное (итал.)


Москва
Июнь-сентябрь, 2005