Крыши наших коробочек Знакомьтесь - дороги

 Крыши наших коробочек (Знакомьтесь - дороги…)
Утро. Шум вокруг него, кажется, разбудил его. Он подумал, что и так уже пора вставать, но, попробовав встать, он снова лег. Двигаться было трудно, и почему-то всё в комнате было неясное и расплывчатое. Единственное, что ощущалась хорошо, – это ужасный холод. Он увидел, что открыта форточка. И вдруг в неё влетел ворон, сел на стол, подозрительно на него посматривая, только это существо он видел отчетливо.
 - Знакомься! Дорррога,- прогорланил ворон человеческим голосом.
 - Ааа, это всё ещё сон,- посетила его ясная мысль, что редко бывает во сне.
 - Роман Кимов,- попытался пошутить он, но он поёжился, ему стало страшновато. Но тут всё пропало, лишь стало светлее, что мешало спать.
 
 Утро, понедельник, пора вставать,
 А за окном фонарь он мне всю
 ночь мешал спать…
 Утро. Сквозь шипение динамика был слышен отчёт секунд электронными гудками до начало работы радио из старенького жёлтого радиоприёмника. На кухне кто-то возился, топая маленькими ступнями, зевая и почесываясь между шумом посуды. Окончательно отогнал сон - таймер на музыкальной системе включивший песню о том что снова утро понедельника, заставив встать высокого долговязого парня. Долго щурясь и не найдя не чего лучшего как выдернуть шнур из розетки, дабы не разбудить ещё кого-нибудь (хотя кого?). Теперь уже это точно не был сон - тяжело было вставать да и утро было до тошноты обычное, как в песне. Он вытянулся во весь рост и прошлепал по холодному линолеуму в ванную. Ещё раз потянувшись, сладостно растянув тонкие губы, он подмигнул карим глазом своему отражению в зеркале в ванной комнате. Глаза его были большие, глубоко-посаженные, близко расставленные друг к другу и всегда слегка прикрытые верхними веками. Над ними располагались по всей длине тонкие дугообразные брови. Умывшись, снова взглянул в зеркало: по лбу сбегал извилистый ручеёк потемневших от воды волос. Вообще его лицо было похоже на творение мультипликаторов, причём разных. Взрыв волнистых волос из макушки, немного выдающаяся вперёд челюсть, всё это на его лице казалось нелепым и в тоже время идеально правильным. По его внешности можно было сказать, что он человек эмоциональный, с резкими перепадами настроения, но это было не совсем так. Покривлявшись ещё перед зеркалом, он вышел. А на кухне его ждал чай с бутербродами, при встречи взглядами с девушкой в халате Роман опустил глаза. Он не знал как себя вести, он терялся при разговоре с ней и почему-то стыдился воспринимать её как девушку, хотя она и была симпатичной. Блондинка, с короткой стрижкой, чёрные глаза с немного приподнятыми в сторону висков бровями, курносая, с полненькими губами - так выглядела она. Самое смешное то, что он не знал кто она такая, хотя она и представилась просто Эллиной, сказав что она - дальний родственник, и попросив приюта. Эллина внезапно приходила и уходила, то общаясь, как с ровесником, то заботясь, как мать. Она испытующе посмотрела на него, даже с усмешкой, впрочем, как всегда. Ещё она была очень молчаливой.
 - Кто она нам, мама что ли?- ещё полностью не придя в себя, ворчливо нёс всякий бред Роман про себя.
 - Или это глюк или стоит сменить дверной замок,- ответил он себе же.
 Не стоит удивляться, наш герой вёл разговоры сам с собой. Не потому что он был одинок ( да он и не был…), просто он привык прокручивать возникшие мысли в голове, или просто болтать сам с собой… При сложных ситуациях у него возникал спор двух, в которых он принимал одну из сторон. Один был груб и смел, другой робок и нерешителен. Вот такая вот странность.
 Вернувшись в комнату он сложил в пакет то, что ему будет необходимо для учёбы, стал выбирать музыку:
 - Так, строгое и серьёзное не подойдёт при такой погодке,- взглянув в окно, подумал Рома.
 - Чё-нить повеселей, давай «Led Zepelin» - взял он то, что было нужно.
А погода была действительно, своего рода, впечатляющей. Утро было похоже на летний поздний вечер – приглушенные звуки улиц, даже чудились затихающие крики птиц, и лишь чёрные руки-деревья, торчащие из белеющей заиневшей земли, напоминают нам о реальном времени.
 Роман отошел от окна, сдернув штаны с грифа гитары, оделся, накинув сверху длинный чёрный плащ, и вышел. Идя в полумраке под музыку, он чувствовал себя героем какого-нибудь фильма или музыкального клипа. Рома даже делал замедленно красивые движения: прижимал плащ рукой так что подол приподнимался вместе с коленом при перешагивании, при этом смотря куда-то в сторону.
 Войдя в троллейбус он увидел девушку и тут же отвел глаза.
 - Опять она, в который раз…
 - Ты достал, познакомься хоть что ли.
 - Ага с утреца так подваливаю, сам ещё не очухался - он поднимает устало вверх глаза, фыркает, как бы отмахиваясь от самого себя. Возможно, так живо представив такую реакцию, он пытался изобразить безразличие (перед самим собой?!), ну а внешне он продолжает тупо смотреть в пол. – Да и про Ленку не забывай!
 


 И в мечтах чтоб достали звезду
 А может, Ночь
 Не так уж плохо всё скажи, мне Ночь
 И есть у каждого дорога в Ночь
 На небе ровно столько звезд,
 сколько наших глаз.
 ( С. Галанин)
 Во двор из-за поворота вылилась шумная компания. Кто просто шел в обнимку, кто носился друг за другом, а кто приотстав что-то оживленно обсуждали. Выглядели они воинственно, чем-то похожи на футбольных болельщиков: цветные шарфы, шапки рюкзаки с яркими надписями. Рядом с Ромой шли Гриндер с Дмитрием.
 - Не, я конечно, кое-какую инфу кинул туда, там один мне отписался, так там такое ваще..! – говорил Дима, замотанный шарфом до подбородка, с иголками волос торчащими из под шапки с надписью «Россия», чем-то похожий на ворона.
 - Да модель я б те и так узнал, я же говорил, за больше она у тебя не уйдёт,- отвечал полненький коротко стриженный Гриндер. Слегка ударив мимо пробегающего смеющегося парня, и уже в адрес другого крикнул – Вали его Чёрт.
 - Да этим двоим только о музыке и технике болтать, попробуй разъедини,- усмехнулся про себя Роман.
 На самом деле ему было обидно, ведь они с Димой болтали только об обыденном житейском. За какое бы дело Дмитрий не брался, он доставал максимум интересующей его информации. Раньше он ходил во всевозможные кружки по техники. Порою учителя обращались к нему по техническим вопросам. Он же возился с аппаратурой перед праздничным вечером. Любил помогать отцу с машиной. И взрослые и родители к нему относились, как к ответственному серьёзному не по годам человеку. Но потом с ним случилась перемена. Он стал общим любимцем в компаниях. Сосед по дому на лестничной площадке научил игре на гитаре, оказалось, что у Дмитрия неплохой слух. Он стал играть на концертах. Дима стал агрессивным, дерзким перед своими обидчиками, не терпел потакание собой. Учителя конечно ужаснулись такой перемене, но не родители, они заметили, но для них он оставался таким же примерным и послушным сыном. Из учёного гриба-опёнка он раздался во всю красу, приобрёл некие дикие черты и полностью влился в ту музыку которую играл. Если бы они были знакомы с Ромой намного раньше, то эту перемену можно было связать именно с его присутствием, ведь он обязательно приблизил неприметного неинтересного мальчика к своему окружению. И Дмитрий не забывал старых приятелей и не зазнавался перед ними. Он предпочитал компанию попроще.
 Прокручивая примерно такую же предположительную информацию о Диме, (хотя по осоловелому взгляду и кривой ухмылке на всё нельзя было сказать что он вообще думает о чём-нибудь серьёзном), Роман в который раз обернулся назад. А позади него шла девушка с черными волосами до плеч, с накрашенными таким же цветом губами, да и в макияже и одежде преобладал черный, в длинной юбке с рвано-зубчатым подолом, в серой куртке. К ней подбежал Чёрт.
 -Угощайся, прекрасная незнакомка – сказал подвыпивший, и без того шумный, парень, протягивая сигарету и тут же её роняя.
 - Лена, не курю,- представилась она, пряча покрасневший носик в воротник куртки.
 - Может мои объятья тебя согреют - не отставал наглец, надвигаясь ближе и разя своим духом.
 - Слушай, отвали, не до тебя ща,- толкнула его Лена так что парень отпрянул назад, на её лице появилось усталость и нервозность, потом оно сделалась капризным, изобразив игривую брезгливость. Она честно пыталась скрыть плохое настроение.
 Ребята свернули в один из подъездов многоэтажного дома. Проходя по площадке первого этажа они громко разговаривали и смеялись. Высокий парень, не до конца сняв перчатки, подняв руки вверх и безобразно тряся ими, улюлюкая пробежал к лифту. Кто-то нажал на дверной звонок. Послышался, топот, лай собаки и возгласы обеспокоенных жильцов дома. Ребята втиснулись в лифт, и без того превышая норму грузоподъёмности. А кому пришлось подниматься и по лестнице. Шикая друг на друга, по очереди пробрались на чердак и вышли на крышу. Завороженные, обдуваемые ветром, разбрелись по ней. Роман, раскинув руки, начал бегать взад вперёд, останавливаясь у самого края, то свешиваясь по пояс с карниза, то садясь на него. Он вдруг сел как сторожевой пёс, ощущая себя неким мистическим существом, превратившегося в каменную статую (наверное этому ощущению помог жёсткий ветер), глядя восхищённо с такой высоты на город. Потом он, вернувшись к топтавшимся у выхода ребятам, протиснул голову между двумя девушками, высунул язык, громко дыша.
 - Набегался, - ласково сказала одна, поглаживая его по голове, в то время, как другая сунула половинку печенья ему в рот.
 Все говорили о своём, разделившись по интересам.
 - Ну он ваще, короче, и подраться успел и со своей разругаться, потом дрых где-то,- говорили одни.
 - Ну да я много читал про скандинавских богов, об их мифологии вообще и про магию, кельты там…- говорил другой.
 - Ну всё Радослава понесло, щас начнётся философия урбанистического мировоззрения,- подхватил, взмолившись, Гриндер.
 Вы потише давайте, да и ты Рэм тоже,- обратился один из пацанов к Роме.
 Но среди всех Рома не заметил Лену, которую все любили называть Ночью или Найтой. Он увидел её стоящей на краю небольшой выступающей площадке.
 В последнее время Лену всё не устраивало. С учёбой были проблемы, с родителями она впервые сильно разругалась, третью ночь ночевала у подруги. Да ещё её парень, казавшийся таким хорошим и непустым, оказался сущим треплом и лгуном, наверно уже заявивший что изучил её тело вдоль и поперёк, хотя она его до такого не допускала, выставил её дурой перед некоторыми людьми. Да и многое навалилось, как холодные свинцовые тучи, давящие своей монолитностью, в этот вечер. Окружавшие люди могли наблюдать Лену удачливым ребёнком, с подающими надежды способностями, предпочитавшим мальчишеские игры и не лазившим за словом в карман. Всегда знала себе цену и при привлекательной внешности была довольно-таки умной. Порою показываясь бесшабашной и темпераментной. Она предпочитала тёмные тона, её влекло всё новое, мрачное, магическое, в общем, готический стиль. Это при хорошем чувстве умора и в большей степени оптимистической точке зрения. Но бывали моменты печали и уныния. Ей казалось что она спокойно отнесётся к близости смерти, возможно потому, что такое уже было. Просто такое отношение сложилось из услышанного и увиденного когда-то, из увлечения философией. Может это её смелость для шага вперёд была боязнь новых потрясений (пока всё более или менее…) и выбором лёгкого пути. И она понимала, что только мёртвый не боится смерти, и у неё тоже дух захватывало при взгляде вниз. Но после шумных гуляний смелых выходок и показов характера её ждали обычно дома тапочки, пижама, немного упрёков, бабушкины вкусности и строгий семейный ужин.
 Роман, взяв конфетку, направился с ней в сторону Лены. Он пытался идти бесшумно и медленно. Когда до неё ему оставался один метр, девушка хотела развернуться и направится ко всем остальным. Но ее нога поскользнулась и, неуловимым образом потеряв равновесие, её ноги по колено свесились с края, остальная часть тела выше талии пришлась в объятия Романа. Он приподнял её крепкими руками, поставив на ноги, крепко обнял, глядя через её плечо влажными глазами то ли от пережитого, то ли от ветра, на огни города. Она обернулась назад, представив, как темнота и воздух сгустились в человеческую фигуру грозящую ей пальцем. И снова, повернувшись, прижала голову к его плечу и голове. Потом он чуть отдалился, держа по-прежнему её в объятьях, оказавшись с ней лицом к лицу. Всё глубже и глубже вглядываясь в её глаза, как бы погружаясь в них, стремясь к белой сияющей точке через холодные осколки, которые ни как не отражали ни холода ни беспокойства. Казалось его сейчас накроет зелёно-голубая волна, ей же стало тепло и спокойно от карего. Он не понял, спросил ли он вслух и таким же образом получил ответ, или они поняли друг друга без слов:
 - Зачем?
 - Нечаянно, - кажется, прошептала она, или подумала.
 Они оба почувствовали неожиданное прикосновение их губ. Тут позади них послышалось что-то средние между «у-у-у» и «вау». Ребята вроде бы ринувшиеся вперёд и застывшие в этой позе, словно ожили и стали расходится, особо-любопытных расталкивали остальные.
 Роман надолго запомнит это знакомство с ночами тех дней. Ведь как он не подбирал нужные слова, как не репетировал и не проигрывал ситуации, всё ровно вылезали нелепые слова и неуклюжие движения, не играла музыка за кадром. А случись что чистое и красивое мы забываем либо уносим с собой.
 

Дай толк!..
 Ведьма или Ангел,
 Птица или зверь,
 Вернись я оставлю открытым окно
 И незапертой дверь…
 (В. Бутусов)
 Роман сидел на краю кровати, смотря без особого интереса молодёжный сериал, наблюдаемый в последние две недели каждый вечер, по телевизору. Он был в майке с жирным пятном на груди, в несвежих трусах и в сильно пахнущих носках. Щетина на подбородке смотрелось довольно неподходяще неровному лицу, по-видимому, не давно избавившемуся от прыщей. В комнате было не убрано, поэтому он предпочёл просто выключить свет, так как делать что-то ему было лень. В тоже время играла музыка, то ли психоделика то ли грандж, мелодии и ритм не выдерживались и были разнообразны, исполнитель то тихо мелодично пел то срывался на крик. По комнате бегали яркие разноцветные пятна, да ещё эта темень и фонарь, так ярко светивший. Роман то ложился, то снова садился, сопя и упираясь руками в подбородок, когда ему снова становилось не удобно он резко спрыгивал. Он подошел к столу, ища что-то, наморщив лоб. На конец он выключил телевизор, попытался прислушаться к музыки, подергавшись в такт, но вскоре ему это надоело, и всё же музыку он не выключил. Он взял гитару, пытаясь сыграть резкими небрежными случайными попаданиями левой руки на лады и струны. Потом покружил с ней по комнате, подыгрывая. Запыхавшись он положил инструмент на место. Сел за стол и начал что-то писать на листках, но бросил это занятие, в итоге только сильнее их разбросав. Потом всё же выхватив один из листков стал чиркать по нему. Рисовал он плохо: смешных человечков-уродцев, красивые надписи и монстров. Вот в музыки у него получалось лучше, он даже репетировал с ребятами. Иногда мог писать что-нибудь, но часто под воздействием впечатлений и настроения, дважды написав неплохие две песни, которые избежали мусорного ведра из-за недогляда, понравившееся многим зрителям. Но не тем не другим человеком творчества он себя назвать не мог, только некоторые называли музыкантом, да и то не всерьёз. Если бы всему этому когда-то дали бы ходу, то может он и достиг бы совершенства в чём-нибудь.
 - Да что же это за хрень такая… - он использовал ещё много некорректных слов…
 - Да что ты кипятишься?
 - Да я уже устал от всего этого! – мысленно кричал Рома, схватившись за виски и резко откинув руки, как будто что-то отбросив.
 - Что именно? – пытался успокоить он себя.
 - Да эти вечера похожие друг на друга до тошноты,- с ним бывало такое необходимое чувство перемен. – Пришёл никакой, поел, посмотрел по учёбе, уставился в эти глупости, и так весь вечер в пустую. Да и эта Эллина, будто бы родственница-сожительница, пропала на неделю.
 - Ну так займись чем-нибудь!
 - Да, всё из рук валится! Эти разгильдяи не звонят, кидалы, только чё-нить да от меня им нужно. Ещё эта Ночьнушка, ей наплевать вообще на меня, мозги только треплет, - в последние время окружающие Романа люди стали раздражать его, хотя к ним он и не относился так неприязненно, как говорил сейчас, просто это накручено было мыслями. Имея в виду Лену, Ночь, на самом деле это он подустал от неё, она же была без ума от него и видела его холодок к ней, решив оставить его пока в покое. А он всё утрировал перед самим собой. – Пойти не куда совсем, гнию здесь.
 Хватаясь за голову, растрепав на ней волосы, он ходил по комнате взад вперёд. У него вдруг стало постукивать в голове и першить в горле. Так бывало у него в детстве в горячем споре с кем-либо или в негодовании, но в он понимал что лучше держать свои эмоции при себе, делая совсем не то с чем с виду согласен. Или это были внезапные симптомы простуды на нервной почве. Он сел в углу, поджав колене. Он стал перебирать своё прошлое, свои недостатки, чего он не достиг, кленя всех и вся. По его щеке пробежала слеза. Он лёг на пол не чего не говорив и не о чём не думая.
 Казалось вот такое раздутое из ничего расстройство, должно казаться психическим недугом. Но этого было от части игрой перед самим собой, проигрыш такого состояния - сценарий. Конечно это не полностью было ненастоящим, присутствовало и плохое настроение, и несогласие с происходящей рутиной, но не до такой степени. Возможно, это само-поедание есть толчок для перемен и душевная встряска, как родительское наказание или как последствия, меняющие и прекращающие (нет худа без добра то есть).
 Рома снова встал как не в чём не бывало, умылся, побродил по комнате, немного убравшись. Казалось ничего и не было, только чувствовал он себя плохо - болела голова и горло, кажется, поднялась температура и всё горело. Он настежь открыл окно. Стало очень холодно, его обдало свежестью. Комната наполнилась звуками улицы, ветер разметал листки по полу, разнося запахи города и свежий воздух. Ему стало лучше, глубоко дыша он закрыл глаза и раскинул руки, у него чуть не вырвался радостный вопль. Но резкая боль в горле и головокружение всё испортило. Роман, закрыв окно, почувствовал переутомление и усталость, ему резко захотелось спать. Он, выключив свет и музыку, лёг, но полностью уснуть не мог, сквозь дрёму чувствовав шум с улицы и свет фонаря. Ему виделись короткие неясные сны, и опять не до конца просыпаясь ему казалось что все под ним каменеет, снова пролетали какие-то неясные знакомые образы. И вдруг, яснее всего, Рома увидел Эллину, обдаваемою жёлтым сиянием сзади, с растрепанными волосами, пытавшеюся на ходу избавится от верхней одежды, спешившею к нему. Но это было не видение, ведь он не услышал звук безуспешно поворачиваемого ключа в замочной скважине. А дверь была открыта, её нужно было просто толкнуть, что Эля и сделала. И сияние – это был свет в прихожей. Она увидела его состояние (или почувствовала намного раньше прихода в квартиру?..). Наш герой заболел.
 Утро. Сквозь шипение динамика из старенького жёлтого радиоприёмника было слышно отчёт до начало работы радио. На кухне кто-то возился, топая маленькими ступнями, зевая и почесываясь между шумом посуды. Окончательно отогнал сон чьё-то поглаживание. Роман открыл глаза и увидел перед собой Ночь, сидящей возле него. Он улыбнулся глядя на неё, она казалась снова свежее и красивее. Он почувствовал неожиданный прилив нежности.
 - Ты откуда здесь? – спросил он, проведя по её румяной щеке пальцем.
 - Эля твоя сказала, что ты болеешь, я и пришла поухаживать,- кивнула она в сторону кухни, и поймав его кисть руки между плечом и щекой, стала касаться её губами.- Ты не говорил что у тебя есть сестра.
 - Ну а кто ещё будет так расхаживать по дому и заботится обо мне,- сказал Рома вслух, а про себя подумал:- Значит она не мой вымысел и не призрачное существо. Хех сестра! Не фига се, Эля, спелись уже!
 У него было как-то приторно благостно на душе. Неприятно даже. Ещё бы, две девушки носятся вокруг тебя, одна из них незнамо кто! А стол уже был заставлен баночками, упаковками от таблеток, кастрюльками с отваром, фруктами и завтраком. Развели бурную деятельность! Но в теплой постели, рядом с приятно-пахнущей милой Леной, с сознанием того, что ему можно ни куда не идти, и что о нём кто-то заботится, ему стало тепло и спокойно. Это было самое лучшее утро.
 И есть лишь одно – надежда на новый день, новый день!
 Видно одно – надежда на новый день, новый день!
 У нас одно – надежда на новый день, новый день!!!


(Совсем другие герои…)

 Лети! Лети за солнцем,
 К безумству высоты.
 Лети, лети, не бойся!
 Так можешь сделать только ты!
 (В. Кипелов)
 Жил и учился Артур в маленьком городе Н откуда и приехал Роман. Они некогда являлись близкими друзьями. Артур учился неплохо. В детстве всё окружающие и все окружавшие предвещали ему какую-то высоту в будущем. Случаи и обстоятельства будто готовили к чему-то. Все родные и близкие с уверенностью смотрели на солнечного ребёнка. На всех фотографиях с его участием можно было выделить самым ярким пятном именно его. Все хорошо-знающие его люди могли с уверенностью сказать, что этим фотографиям в будущем не будет цены только из-за его присутствия. К тому же у мальчика были способности в музыки. Его отдали в музыкальную школу. Если где-либо Артур не становился первым, то все равно был самым запоминающимся. С благодарностями, с наилучшими отзывами отпускали его люди, с учреждений и с разных мест. Но он рос и всё менялось. Он стервенел с каждым лицемером. Его характер становился всё трудней. Задействованный во всех мероприятиях, конкурсах, любимый активист учителей стал отвергаемым простыми кругами общения. Парень становился всё неразговорчивее, неказистым остальным. Дома с ним было труднее и труднее - постоянные скандалы из-за его бунтующего характера. И лишь в актовом зале он чувствовал себя хорошо. Ощущая себя с электрогитарой богом, он метался по сцене словно ужаленный, чувствуя музыку до кончиков пальцев, управляя ею словно театральным представлением. Ему казалось что кресла во мраке зала не пусты, будто бы он управляет особой субстанцией оставленной зрителями. Друзья с улыбкой смотрели как он оживает каждый раз здесь. Он уходил последним с репетиций, оставаясь и вкушая магию зала и сцены. Смотрел, как оседает пыль, как натягивается тишина в воздухе, как успокаиваются стены перешёптываясь. А дома как всегда ждали негодующие родители, не знавшие о серьёзности увлечений сына. Подвергаясь порою рукоприкладству и полному контролю, он ни чего не говоря пытался остаться наедине с собой. Им не нравилась такая закрытость сына, они разуверились в его творческом будущем. У него были кое-какие друзья, далёкие ему из-за его странной привычки относится ко всему фанатично, со всей серьезностью и глубоким пониманием. Но время проходило со всем смирившись и меняя всё остальное. Обстановка не менялась только дома. Он встретил такого необычного человека как Рому, с виду такого удачливого, но в тоже время нецелостного непонятного неудачника. Так хорошо относившиеся к Роме друзья приняли и его. Артур увидел во всём нём ту свободу, которой не было у него. Он перенял от Ромы ту лёгкость отношения ко всем неприятностям и происшествиям. Роман был первым кто увидел в нём писательские способности. И завертелось! Его стихи в местных газетах и журналах, участие в республиканских конкурсах, концерты. Всё это конечно было постепенно. Поэтому Артур не успевал задирать нос. Хотя иногда и не замечал глубоко-задумавшегося Рому с потерянным взглядом при рассуждении о своей персоне. В нём снова можно было узнать озорного, счастливого, талантливого, солнечного мальчика, но счастливого только с виду.
 В маленькой комнате царил полнейший бардак, родители Артура ушли, и они с Ромой сидели в его комнате. Артур взобрался на кресло задрав одну ногу, величаво восседая на нём. В его голубых глазах был весёлый блеск, по кудрям бегали солнечные блики падающие из окна. Он сидел со взъерошенными волосами с небрежно висящем шарфом на шеи, одетым в шутку. Роман же возился с гитарой на диванчике. Его комната была маленькой и потому предметы стояли очень близко друг к другу. Она напоминало комнату одинокой бабушки - ковры по всюду, маленький столик, накрытый пледом и поставленный в качестве стула. Только чёрное кожаное крутящееся кресло и атрибутика Артура были неуместны. В компании с Артуром в сильно-освещаемой из-за большого окна и отсутствия штор уютной комнате Роман чувствовал себя как-то развязно и по-хозяйски. И вот они уже вдоволь насмеявшись по всяким поводам, вспомнив свои невероятные приключения, пытались придумать новое занятие.
 - Ну прям разбалованный господский сын девятнадцатого века,- мысленно усмехался Роман, кротко поглядывая с улыбкой так, что бы его друг не замечал.
 - Не, ну не фига, тот мне такое заявляет на следующий день, да?- всё ещё не мог успокоиться, через смех говорил Артур. Но чуть прекративши смеяться попросил:- А давай ты чё-нить сыграй от балды, квадрат какой-нибудь любым боем.
 - Давай,- согласился Рома и тут же выдал мелодию, которая у него давно крутилась в голове.
 - Нет здесь лучше вот так,- поменял немного под свой лад Артур.
 - Ну хорошо, а текст откуда? Или так пойдёт?
 - Ну давай придумай.
 - Не у меня нет такой склонности,- отказался Рома, зная, что даже если б он что-нибудь и придумал, то постеснялся бы показать.
 Вспомнил он почему-то тот день, как он написав белый стих тут же представил его Роману, позабавившись тогда выражением его лица, которое зразу же сменилось нарочитой смешливостью. Да, всё же не плохо получилось. Но тут же он отвлёкся от воспоминаний. Артур только встал с пастели, у него болела голова от вчерашних похождений. Внутри него все было пусто и разбросано ну прямо как у него в комнате. Вчерашний день был слишком насыщен. От его участия в качестве ведущего и организации концерта в школе и представления его статьи в газете друзьям до вчерашнего скандала по возращению домой поздно ночью. А тем более его вчерашний вечер с дракой, пьяным дебошем на какой-то вечеринке и девушками, с которыми он так небрежно вёл себя. Он вспомнил как сразу же получил крепкой отцовской рукой, только вступая за порог. Как сразу поднялся крик, как он отползал от ударов сквозь слезы оправдываясь, как прошёлся, всё рушивший, ураган недовольства родителей по его вещам. Посторонним показалось бы что больше с родителями у него нормальных отношений не будет. Но сейчас он оденется и куда-нибудь отправится и, казавшиеся такими плохими дела, под бодрые возгласы и одобрения людей снова станут сносными. Такие концерты дома бывали до сих пор и не раз. И каждый раз он ощущал себя каким-нибудь репрессированным взбалмошным поэтом, зная что завтра он снова войдёт в колею и исправится, и жизнь потечёт скучным ручейком. Ещё вчера являясь центром, кружившегося вокруг него, танца его собственного мирка. Вот так вот взлетая и разбиваясь однажды. Ну а пока ему нужно было зайти в городскую типографию кое-что поправить в рукописях, сдать ключи от репетиционной базы. Но что-то у него не становилось на место, окончательно решив для себя уже давно сделать что-то важное. Сделав все эти дела, вновь насладившись вниманием друзей, он отправился на окраину города. Улицы с каждым разом всё пустели а дома редели из-за приближения к производственной зоне города. Но белеющий по краям дорог снег наводил праздничность к мрачному виду вокруг. Артур двигался дальше напевая героическую старую песню. И вот старый девятиэтажный дом, либо заброшенный, либо незаселённый из-за незавершенности, с зияющими дырами в стенах, поблескивающий полиэтиленом вместо окон. Попав на недостроенную крышу, Артур встал в полный рост, вытянулся во весь рост, раскинув руки. Чадящие трубы заводов, рельсовая дорога внизу, производственный шум и гул приближающегося поезда, трескучий морозом воздух и солнце - от всего этого ему хотелось что-нибудь процитировать, но он просто крикнул. Казалось чего ещё ему надо: его музыка и стихи распространилась по всему городу любительскими записями, окруженный верными друзьями, какая-никакая известность наконец. Но всё ровно присутствовала некая опустошенность. Он ничего больше не хотел, не хотел знать что там впереди. Хотелось лишь свободы от всего, той высоты, которую не все могли достигнуть. Он подобрался к краю и прыгнул вверх к солнцу. Артур не до конца ощутил свободу полета, все же какой-никакой шок. Но он увидел как всё стремится вниз, к земле. Все произошло быстро, страх мешал будоражащей взволнованности, и трудно было уловить предсмертный радостный возглас и наисчастливейшие выражение лица. Тело не сразу заметили внизу. Нашли его случайные строители. На каком-то заводе поднялся вой сирены в качестве сигнала. Знакомые и родители о случившемся узнали лишь через день.
 Не буду выдумывать, что Роман, ещё ничего не знавший, как-то почувствовал, но некое беспокойство было. Узнав о случившемся, он отправился домой на следующий день. Он был немного в шоке – не каждый день умирает твой друг. Были залёты в больницы знакомых, проводы в армию, ссоры с ними, но не такое. Стоя в автобусе с преоблодающем количеством пожилых людей, с обшарпанным салоном, от всего этого уже порядком отвыкнув в другом городе, Рома всмотрелся в лобовое стекло через стеклянную перегородку. Впереди была дорога. Неизвестно что ждало его на пути.