История собаки

1

Я никогда в жизни не видел таких серьезных собак. Этот барбос и ухом не повел, когда я позвал его. «Вав, вав, песик», – сказал я, но у него не дрогнул ни один волосок его короткой и лохматой собачьей шерсти. Я попросту не существовал для него. Был чем-то вроде берез и сосен, в лучшем случае.

Я возвращался домой со станции электричек, и шел по тропинке через лес в самом превосходном настроении. Вполне удачно закончился еще один день мой коммивояжерской деятельности, и легкая сумка, которая утром была набита упаковками с ампулами и таблетками, теперь весело болталась у меня на плече. За одну поездку в какой-нибудь небольшой районный городишко мне платили столько же, сколько за месяц трудов инженером на заводе. Только на заводе платили с опозданием в полгода, а за поездки платили в тот же день, по предъявлению счет-фактуры. Всего и дела то было, что встать часа в четыре утра, чтобы успеть к первой электричке, или к первому междугороднему автобусу.

Я шел быстро, обгоняя дачников с их тяжелыми сумками и колясками. Был конец июля, поспевали редиска второго или третьего урожая, помидоры и прочая зелень, и, тяжело груженые дачники растянулись в неспешную и длинную цепочку по лесной тропинке. Эти двое тоже шли не быстро – пожилая женщина в простом платье и очень серьезного вида барбос рядом, возле ноги. Пес был не то чтобы совсем беспородный, какой-то восточноевропейский овчар был, несомненно, знаком с его бабушкой. Но цветом он не вышел, был весь как вылинявший пегий валенок с рыжими подпалинами, с короткой и плотной шерстью и такая же шерсть была на его морде, выдавая отнюдь не аристократическое происхождение. Тем более меня поразила его реакция, точнее полное отсутствие таковой. Хотя я отчетливо понимал, что он как-то вполне меня расслышал.
 - Серьезная собачка, – сказал я, обращаясь к хозяйке.
 - Да, и очень настрадавшаяся, - миролюбиво ответила она.

Ей было лет 65, может быть больше, но никак не меньше. Высокая, тяжелого крестьянского сложения, и с таким же простым, очень обычным для Сибири лицом. Она слегка задыхалась, и походка у нее была неровная, как бывает у пожилых людей. Такая же нелегкая и неровная походка была и у собаки, которая шла рядом, опустив голову.
 - Позвольте вашу сумку, – сказал я. – Нам все равно по пути.
 - Он приблудный, – сказала хозяйка, слегка улыбнувшись. Сумку она отдала мне после недолгих возражений. – Мы подобрали его на улице, лет пять назад всего. А где и как он жил, можно только догадываться. Но у него были когда-то хозяева.

Легкий июльский ветерок шелестел листьями берез, синим и фиолетовым цветом цвели лесные поляны по обе стороны тропинки, щебетали птицы, звенели редкие комары, да негромкий разговор дачников был слышен спереди и за спиной. Женщина рассказывала о том, как они подобрали песика, как быстро он к ним привык и как долго они не могли или не считали правильным придумать ему имя. Думали о том, что хозяева могут найтись. А я вдруг вспомнил, как не так давно электричка отходила от платформы соседнего городка и собаку, которая долго бежала, изнемогая, вслед за электричкой. Сначала по платформе, потом по лесу, по гравию и песку вдоль путей.

 - ...он так долго жил один, - расслышал я, наконец, что рассказывала женщина. - Поэтому к нам с мужем привык сразу, признал. Потом уже мы придумали ему имя. Вы знаете, он тоже старик, как и мы с мужем, и повадки у него такие же, стариковские. И болезни такие же.

Песик, если можно отнести это слово к крупной и серьезной собаке, шел рядом, совершенно, казалось, не вслушиваясь в разговор. Он только поводил иногда в стороны своей беспородистой мордой с антеннами серой шерсти вокруг глаз и снова склонял ее на ходу к земле. Я по-прежнему его не интересовал.

 - ...Он даже защищал нас, как мог, - продолжался между тем рассказ. – Однажды у мужа заглохла машина. Мы ездим на «копейке», она старенькая совсем, и она как-то заглохла. Знаете, муж попросил соседа подтолкнуть машину, чтобы завести. Так этот, наш, бежал за ним, и хватал зубами за ноги, думая, что машину собираются угнать. Покусал ему все ноги.

Тем временем мы вышли из леса на перекресток, и нам нужно было расходиться в разные стороны, по своим кварталам и по своим домам.
 - Удачи и Вам и собачке! – сказал я.
 - Спасибо! – сказала женщина. – Вы не журналист какой случаем?
 - Нет, - сказал я. – Я просто коммивояжер. Мне нравится ездить.

Я вспомнил, как на прошлой неделе я ездил в Сузун. «Икарус» стремительно мчался по узкой асфальтовой ленте шоссе, которая была то мокрой и черной от теплого июльского ливня, то абсолютно сухой и серой. Гроза ходила рядом с автобусом, иногда догоняя нас косой стеной ливня, то уходя куда-то в сторону, и за большим окном все было сине и темно, только иногда сверкали всполохи молний. Потом ненадолго выглядывало солнце, и снова исчезало в грозовой синеве, в которую на полной скорости влетал тяжелый автобус.
 - Счастливо и вам, - крикнула она мне вдогонку.

2

Я не сразу узнал эту женщину, когда снова встретил ее по пути домой, с электрички, после очередной поездки. Прошло года два или три после первого нашего разговора, был то ли конец августа, то ли начало сентября, лес был сырым и прохладным после недавнего дождя, и на тропинке лежали сбитые ветром и дождем небольшие ветки, сосновые шишки и иголки.
 - Здравствуйте, - сказал я. – А где Ваш песик?
 - Джек умер, - просто и спокойно ответила женщина. – Мы похоронили его.

Она рассказала, как он болел, как они с мужем возили его к ветеринарам, как им объяснили, что случай этот безнадежный, собака очень старая, можно поделать уколы, но это все не поможет.
 - Вы знаете, - сказала она, - я проснусь, бывает, свет в окно от фонаря, и всё видно в комнате. А Джек лежит на полу около кровати и смотрит на меня, не отрываясь. Он почти не мог ходить в последнее время, ползал.

Она умолкла, и я не нашел, что сказать. Я соразмерял свой шаг с ее не быстрой походкой, и мы молча и неторопливо шли по тропинке, потом все-таки о чем-то поговорили. Потом мы дошли, наконец, до знакомого перекрестка, где попрощались, и у меня еще долго сохранялось ощущение неловкости от своего вопроса.

Я иногда видел их, раньше, мельком, то в лесу на тропинке, то где-то во дворах нашего совсем небольшого городка. Так же мельком мы здоровались. И я привык к ним, не задумываясь о том, что все на свете однажды заканчивается.

Мне было очень жаль эту серьезную и умную собаку, прожившую такую нелегкую жизнь, и жаль женщину, и я не знал, можно ли вообще писать о таких вещах. Мне казалось, что на этом заканчивается история, но у жизни свои, совсем другие законы. И тем, кто пытается переложить жизнь на бумагу, никогда не дано понять эти законы до конца, а можно только попытаться рассказать, как умеешь, о том, что и как бывает на свете.

Я встретил эту женщину еще раз, зимой, в январе или феврале, когда возвращался вечером с междугороднего автобуса в свой городок по широкой тропинке, недавно расчищенной коммунальным снегоочистителем среди больших январских сугробов. В этих сугробах, взметая вверх и разбрасывая по сторонам снежные ошметки, крутился возле ног хозяйки черный как антрацит и стремительный как угорь, молодой, месяцев шести от роду, великолепный породистый пес. Мы поздоровались, радостно, и также радостно бросился в мою сторону этот черный симпатяга, с большой любопытной мордой, и молодыми, сияющими глазами. Чтобы в две секунды обнюхать меня и убежать обратно, весело помахивая хвостом. Ему все еще только открывалось на этом свете, и он от всего был в восторге – от легкого январского морозца, от пушистого белого снега, от синих вечерних сумерек и большой, оранжевой, встающей из-за леса луны.

И от меня, незнакомого ему, но знакомого его хозяйке - которую, как ему казалось, он любил всей своей собачьей душой. И, значит, готов был полюбить и меня.

Обернувшись на перекрестке, я увидел их еще раз - женщина, то поднимая руку не выше плеча, то отводя ее в сторону, любовалась, как черный красавец пытается допрыгнуть до ее руки, и, промахнувшись, барахтается в снегу. Чтобы через секунду, разметав сугроб, повторить свою попытку – и продолжить эту невероятную и увлекательную игру, которая называется жизнью.