Какая погода на Луне?

1

В самом дальнем углу моего шкафчика вместе с другой одеждой висит видавшая виды штормовка - вытертая, скукожившаяся, давно потерявшая свой изначально черный цвет, и ставшая цветом неопределенно-серым, но сохранившая легкий запах костров и походов. Я натыкаюсь на неё время от времени, когда роюсь в старых вещах или собираюсь одеваться для зимней прогулки на лыжах. У меня сегодняшнего есть для этого онорака, красивая, фиолетовая с зеленым, теплая, с множеством карманов, больших и маленьких, очень удобная, здесь же новенькие зимние спортивные брюки – сверху синяя синтетика, внутри утеплитель. Здесь же на выбор толстенные свитера, белье, теплые вязаные рукавички - словом, все, что появилось в наших магазинах за последние годы.

За всеми этими пуховиками, дачными и лыжными костюмами прячется эта моя скромная вылинявшая штормовочка, когда-то, лет тридцать тому назад подаренная мне сестрой. Сестра заехала ко мне на денёк по дороге домой, возвращаясь из какой-то дальней экспедиции, и оставила на память эту совсем новенькую тогда, черную одежонку. Это сейчас она выстиранная, чистенькая, и все пуговицы на ней пришиты. Но так было не всегда, увы.

Посленовогодним утром, после вчерашних празднований, числа так второго января, проснувшись не слишком рано, часу в девятом, и попив чаю с какими-то бутербродиками, решил я отправиться в лес погулять на лыжах. Благо, лыжня от дома всего ничего, в паре километров, погода по зимнему приятная, градусов так десять морозца, сыплет легкий снежок. Так что и одеваться я особо не одевался. Так, легкий и дырявый, как рыболовная сеть свитерок, маечка, какие-никакие штанишки, шапочка на голову да эта черная штормовка. С наполовину оторванными пуговицами.
Да...
То, что я заблудился, я понял часу во втором дня. Собственно, это было мне понятно и немного раньше, просто до того я не испытывал никакого волнения по этому поводу. Подумаешь.
Ну, заблудился...
Ну, не на ту лыжню свернул...
Ну, не впервой, в общем то, да и я не мальчик...
Все изменилось с того момента, когда, продираясь сквозь сугробы по еле видимой, почти заметенной лыжне, я оказался посреди огромного поля, и на одной из дощечек, прибитых к столбу на сугробистой дороге, прочитал к немалому своему изумлению:
 
"ТЕРРИТОРИЯ АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ПОЛИГОНА"

Это означало только одно. Непонятным для себя образом я оказался очень далеко в стороне от всех нормальных дорог. И от жилья тоже.

Потом уже, через неделю где-то, я раздобыл у туристов подробную карту местности и понял, что произошло. А произошло событие, на первый взгляд вполне заурядное. Вместо того, чтобы повернуть назад по "пятнашке", я вошел в поворот, который вел к туристской избушке по новой, недавно проторенной, и потому неизвестной мне лыжне. Так называемой  «тридцатипятке». Кроме того, эту лыжню практически полностью перемело снегом за праздники.

И тоже не было бы проблем, потому как ходил я и раньше по воскресеньям на эти самые тридцать пять километров, терял и находил лыжню, и спокойно приходил в избушку. Топил печку, кипятил и пил чай, потом возвращался домой не спеша. Когда возвращаешься обратно, как самолет из дальнего рейса, то как-то не особенно задумываешься о красоте зимнего леса. И только когда появляются фонари освещенной лыжни, и остается километров пять до лыжной базы, всего ничего, словом, ты вдруг начинаешь видеть зимний лес так, как дозволено видеть только Питеру Брейгелю, может быть...
 
Тысячи тончайших пастельных оттенков, от серебристого берез, к нежно палевым пожухлой травы и желтому редких оставшихся листьев, и оттуда вдруг к красным крапинкам припорошенных снегом ягод рябины. Все это совершенно неожиданно открывается взгляду - так музыканту, наверное, открывается красота долго и мучительно разучиваемой партитуры.

Но сейчас далеко вокруг и во все стороны была снежная пустыня. Сугробы, да мой след, который уже начинала заметать легкая поземка. Через пару часов, через три от силы будет темно. А путь мне был – только назад, по собственному следу.
 
Правда, был вариант. По пути, когда не разбирая дороги, я ломился через сугробы в сторону этого самого артиллерийского полигона, я заметил не так далеко домики дач. Там можно было бы переночевать, решил я, и до них я точно доберусь. Правда, это было изрядно в стороне от моей лыжни, по которой я пришел. И нужно было решить, идти ли обратно, или добираться до этих дач в надежде найти ночлег.

Когда я до них добрался, то понял, что господь бог резко уменьшил мои шансы. За глупость, может быть, может быть, за что-то еще. Дачи были недостроенные, без крыш, без пола. Просто – одни стены из бруса, из которых торчал мох. И ничего там не было поблизости, где можно было бы укрыться на ночь. А при мне не было даже спичек.

В общем, когда я уходил по своему следу от этих дач, уже темнело. Я терял и снова находил свой след, свою почти невидимую в темноте спасительную лыжню. Где-то через час стемнело по настоящему, и я окончательно потерял следы.

Тогда я пошел просто по снежной просеке в ту сторону, где еще светился желтым и багровым последний отблеск солнечного заката. Там, где-то в той стороне был город. Я шел не торопясь, уже ни о чем таком не думая. Просто – очень устал за этот день. Никак я не мог себе представить утром, что по самой обыкновенной лыжне можно прийти к такой безнадёге.

Так я шел с час, не спеша, и все так же не теряя из вида узкую багряную полоску заката. Потом я услышал далекий собачий брех. А ещё через сколько-то времени вдалеке блеснул свет. Я уже ничему не удивлялся.Еще через час я вышел к деревне, в которую из города допоздна ходил автобус.

2

И можно было бы смело назвать это приключением, если бы не случилось этой самой штормовочке годами так десятью ранее побывать не где-нибудь, а на Памире. Вместе со мной, если без ложной скромности.

Еще была на мне пара свитеров того еще, совкового ширпотреба, да так называемые вибрамы: священная туристская обувь застойных времен. Да шапочка на голову, да какие никакие рукавички, да запасные носки из вязаной шерсти в рюкзаке. Вот, собственно, и вся амуниция.

И вот, встав с утра часов эдак в шесть, да попив чайку, начинаешь свой третий или четвертый день хождения через перевалы. Туристская жизнь – сплошная ишачка в принципе, но такого тяжелого подъема мне не приходилось еще встречать. Начиная с того, что пришлось ломиться через снег, который был, может быть, и не слишком плотный, но доходил порой до самого что ни на есть до горла. Потом – вверх, снегу становится поменьше, подъемы становятся покруче, влезаешь в какой-то туман, и пытаешься в этом тумане проползти вверх вдоль скалистой гряды. Вверх, вверх и снова вверх, пока где-то часам к пяти вечера не выясняется, что путь наверх окончательно закрыт лавинами.
 
Лавины грохочут где-то невдалеке, в тумане, как тяжелые поезда на склоне, видно не дальше чем на сто метров, а потом и по нашим головам прокатывается легкая лавина сухого снега. Эта лавина из кулуара – не более чем предупреждение. Но приходиться подняться повыше на скалы. Вытаптываем террасу в снегу, длиной метров в пять и шириной в пару метров. Там и остаемся ночевать, на этой самой террасе, прицепившись на страховки к скале и засунув ноги в спальники. «Мальчики направо, девочки налево», - это команда для туалета. Дивная звездная ночь, легкий снежок сыплет на головы, что-то около минус шестнадцати.

Часа в четыре утра, разогрев на примусе вибрамы – иначе их не одеть, – начинаем вторую попытку подъема на перевал. Часам к одиннадцати дня выходим на последний, самый крутой отрезок подъема. Глубокий и невиданно-чистый снег уже подтаивает, и по крутому склону справа и слева катятся вниз легкие снежные катышки, оставляя за собой причудливые дорожки. А внизу, не очень далеко, уже начинает погромыхивать.

Но вот мы добираемся, наконец, до перевала. Красота неописуемая, высота – выше Монблана, пять тысяч с чем-то, облака и какие-то вершины внизу, а еще выше и впереди – солнце и сплошные ледники. И сразу все становится абсолютно понятно – въехали не в свой каньон. И нет у нас другой дороги, кроме как идти обратно.

Идти вниз несравненно легче и страха уже нет – все заглушает непередаваемо тяжелая усталость. Такая усталость бывает, наверное, только у солдат, которые долго не вылезают из боя. К тому времени солнышко подымается совсем высоко, и пригревает так, что можно и штормовочку расстегнуть. Вверх, на подъем – ползли, вниз тоже положено ползти лицом к склону, но на все это уже наплевать. Просто идешь, почти беспечно, как по бесконечно длинной белой лестнице, и ледоруб волочится возле ноги на ремне.

На команду из пятерых человек у нас было два спальника – один спальник на двоих, и один на троих. Так легче, экономнее в тяжелом походе. Я спал в спальнике на троих, справа и слева со мной спали две наши девушки. Так вот – все мы выматывались к вечеру так, что мне в голову по этому поводу не приходило ничего.

Ровным счетом - ничего. Вот только та девушка… которая обычно спала справа. Она погибла в лавине на следующий год. Там же почти, на Памире.

К вечеру мы добираемся до самого что ни на есть до низа, еще ниже того места, откуда начинали подъем. Там, в том месте, где мы ставим в темноте палатку – журчание ручья, пожухлая прошлогодняя трава, деревья, птички. И долгожданный отдых.

3

Нет, на Луне я не был. Так, не довелось как-то. В 1969 году, когда легендарный Джон Янг летел к Луне на Apollo 10 – в этом самом году я заканчивал среднюю школу в небольшом сибирском поселке. А в 1972 году, когда он вместе с Чарли Дюком катался по Луне на вездеходе и собирал образцы лунного грунта – в том самом году я служил в рядах доблестной Советской Армии, на самом что ни на есть Дальнем Востоке. Новый запуск астронавтов к Луне состоится, предположительно, в 2018 году. Или позже... Так что, сами понимаете – в 1969-ом не вышло по одной причине, а в 2018-ом не выйдет по другой. Но рассказать я хотел все-таки немного о другом. Даже не о том, что государственные затраты США на полеты к Луне многократно окупились. Новыми технологиями, новыми идеями... Не говоря уже о том, что давно и многократно окупилось совершенно иррациональное на первый взгляд стремление людей к покорению ледовых широт Арктики и заоблачных вершин Памира. Надевая дома легкий и теплый пуховик для прогулки в магазин по легкому морозцу мы, как правило, не задумываемся, благодаря чему и ради кого этот самый пуховик появился на свет. Но я снова не о том. Поскольку хотел рассказать историю про одного из американских астронавтов, из тех, что гуляли по Луне. Который вышел в отставку, а на заработанные денежки купил себе автозаправочную станцию.

Так вот, как-то летней, теплой и лунной ночью вышел этот бывший астронавт с этой самой заработанной непосильным трудом автостанции на улицу. То ли просто подышать свежим воздухом, то ли еще по какой надобности – и вдруг увидел наше полуночное светило во всей красе полнолуния у себя над головой.

И упал в обморок.